Я пропустил Кэти и Юджина вперед и на минуту задержался в машине, переложив из атташе-кейса в карман “беретту” и аэрозоль с газом. Черт побери, как бы брызги не попали и мне в нос, такие случаи бывали, поэтому стоит подстраховаться, прикрыть другою рукою нос и рот, лучше всего платком. Где он? Платок, как ни странно, находился на месте и ностальгически пах “шипром”. Именно “шипром” пахло от Алекса, когда он повел Римму в загс, – даже подергала ноздрями тетя в очках, сидевшая за столом; Римма стеснялась, что на ней потертый котик, что ж, теперь у нее две норки! Итак, платок на месте. Впрочем, не надо спешить. Возможно, Юджин легко согласится на поездку в Кале. Стоит хорошенько его попросить. Так, как умеешь только ты, Алекс. Если откажется категорически, заманить в малый отсек (спальню), дальше уже ясно…

Мысли упрыгивали прочь от операции, скакали взад и вперед, как синицы на ветвях: как там Сережа, хорошо ли начал четверть? Что сейчас делает Чарли? (Опять!) Почему бы не отказаться навсегда от “гленливета” и не перейти на сотерн? Или завести черного бульдога? Три вещи: роща, поросль, подросток. Из леса в бревнах виселиц мосты. Из конопли веревки для захлесток… Наш паровоз, вперед лети!

Кэти и Юджин уже расположились в салоне, сладко пахло от электронной кофеварки, и Юджин даже пошевеливал своим хоботом от удовольствия.

– Выпей что-нибудь покрепче, Алекс, страшно было смотреть, как ты цедил сотерн… словно чашу с ядом! – пошутила Кэти, и мы с Юджином понимающе переглянулись.

– Я предлагаю прошвырнуться в Кале! – заявил я радостно, а сам замер, как перед прыжком с трамплина, даже ноги задрожали от напряжения.

– Чудесно! Только я стану за штурвал! – подхватила Кэти.

Скажи “да”, умоляю тебя: скажи “да”, умоляю тебя всеми святыми: скажи “да”! Я тебя озолочу, если ты скажешь “да”. Боже, Боже, умоляю, прошу тебя, заклинаю: сделай так, чтобы он сказал “да”. Я исправлюсь, Боже, я буду другим, я и так стараюсь не делать зла, умоляю тебя, пусть он скажет “да”.

– Нет, нет, извините, Алекс, я только на несколько минут, – промолвил негодяй, идиот, сукин сын, чтоб твоя могила членами заросла!

Я взял принесенную бутылку “гленливета” и увидел, что у меня дрожит рука. Юджин это заметил, но тактично сделал вид, что рассматривает свои обкусанные ногти.

– Черт побери, пора завязывать, вчера я дико надрался – и вот результат! – Я растопырил дрожащие пальцы и показал Юджину.

– Так завяжите на полгода, а потом посмотрите, что из этого получится…

– Пожалуй, я так и сделаю… с сегодняшнего дня… спасибо за совет!

– Хотелось, конечно, рвануть, но сначала дело, а потом кайф, как говорил король Ричард, прирезав братца и собираясь придушить его младенцев.

– А вы что не пьете?

– Не хочется… – ласково ответил он.

– А я думал, что вы… помните?

И вдруг скрутила меня судорога смеха, не знаю почему, но я гомерически захохотал, не в силах удержать себя в руках, и хохотал бы до полной истерики, если бы не закашлялся. Кэти всплеснула руками и стала больно колотить меня по спине.

– Я знаю, почему вы смеетесь, – сказал Юджин, дружелюбно улыбаясь.

– Почему? – продолжал давиться я, чувствуя, как позорно из курносого носа, словно с горных вершин, текут бурные ручьи.

– Вы вспомнили, как я пил с одним человеком перед своей прогулкой в Хельсинки. Правда, тогда мы пили коньяк…

Значит, мы все время думали об одном и том же, значит, он подозревал меня! Зачем же ты попер на яхту, дурак? Зачем согласился ехать в Брайтон, дубина ты стоеросовая?! Или тянула, словно пропасть, опасность, когда прешь на рожон и не веришь внутреннему голосу? Хотелось верить людям, да? Почему так устроена душа?

– Но мы будем пить из одной бутылки… – Я все кашлял.

– Тогда мы с ним тоже пили из одной бутылки… – Он подхохатывал.

– Но из этой бутылки уже пил папа, – не унимался я.

– Вот он и пошел спать… Впрочем, прошу прощения за черный английский юмор! [88] – Юджин улыбнулся.

А я никак не мог сдвинуть себя с мертвой точки, время, как назло, растягивалось и удлинялось, а на самом деле его уже не оставалось, и Юджин заерзал в кресле, нацеливаясь на выход.

Я ощупал аэрозоль и встал. В спальню. “В голубой далекой спаленке твой ребенок опочил”, – пел когда-то Вертинский, я его еще застал, видел на сцене, не понимая, зачем он двигает руками, как лебедь крыльями.

– Юджин, вы видели нашу спаленку? Она, конечно, невелика и чем-то напоминает шалаш для влюбленных… Прошу вас! – И я указал рукой на соседний отсек с щедростью хозяина, готового пожертвовать всем для дорогого гостя.

– Что там смотреть? – возразила Кэти.

– Мы там выпьем тайно от тебя… – молол я что придет в голову, – выпьем немного “гленливета”. – Я не слышал, что говорил.

Юджин встал и двинулся к спальне, я пошел за ним, держа в кармане аэрозоль. Только не забыть вынуть платок, обязательно вынуть платок, нажать на кнопку, закрыть нос и рот, обязательно задержать дыхание хотя бы секунд на десять или сразу же выйти из комнаты…

– Добрый вечер, леди и джентльмены! Наконец-то я вас разыскал!

На лестнице, ведущей вниз с палубы, стоял полноватый джентльмен с букетом белых роз.

– Его превосходительство губернатор штата Канзас Рэй Хил смен! – не растерялся я, хотя казалось, что сейчас на моих твердых руках загремят наручники.

Все кончено, finita la comedia, Алик, кранты, твоя песенка спета. А что, собственно, кончено? Что, простите, произошло? Все нормально, все о’кей, просто честный стукач ЦРУ Алекс расслабляется на яхте в компании с драгоценной невестой и не менее драгоценным соотечественником. Вот и все, леди и джентльмены. И спокойной ночи, леди, спокойной ночи, милые леди, спокойной ночи, спокойной ночи. Четвертый акт “Гамлета”. Во всяком случае, смертоубийственная операция с прогулкой в Кале накрылась, это ясно. И слава Богу! Значит, Он все-таки есть, Он прислушался ко мне, Он внял моим мольбам. Он существует и спасает меня.

И я почувствовал радостное облегчение, стыдно сказать, счастье охватило меня, горло сжалось от волнения, хотелось взлететь на ангельских крыльях, парить в воздухе, кувыркаться и бездумно смеяться, плюнув на Великое Дело, на Кадры, на Бритую Голову и на весь свет. И проделал бы мелкая душонка Алекс все эти мерзкие сальто-мортале, если бы не жгла мысль: зачем приехал Рэй? Или Юджин был под наружкой и они засекли мой визит? Миниатюрный компьютер, заделанный в волшебный череп любителя лучшего в мире одеколона “Шипр”, мгновенно проиграл все варианты и не нашел серьезного повода для беспокойства.

– Оказывается, у вас была помолвка… я хочу вас поздравить… – Рэй протянул чуть мокроватые, будто только что срезанные с куста, белые розы и церемонно поцеловал руку Кэти. “Roses blue and roses white plucked I for my love’s delight” [89] , – пропело в моих полушариях и уже не отпускало до самой ночи.

– Извините, Алекс, что я вас потревожил. Возникло чрезвычайно срочное дело. Дома вас не было, и я резонно решил, что вы уехали в Брайтон, – ведь у вас тут родственники. Как видите, я не ошибся.

– Как вы меня разыскали?

– С огромным трудом. Сначала звонил по телефону полковнику Ноттингему, но его не застал. Тогда решил ехать прямо в Брайтон, и на этот раз полковник оказался дома… Он мне дал все ваши координаты.

Штатники пронюхали о планах Центра. Генри и Жаклин явились с повинной. Болонья и Пасечник наломали дров. Выдан план операции с Юджином или вся “Бемоль”. Думай, Алекс, думай своей тыквой, только помни, что у страха глаза велики.

Я налил Хилсмену “гленливета” (пусть лишний раз узнает, что пьют приличные люди), и он погрузился в бокал с беспечностью человека, который явно не собирался меня арестовывать.