— Правда, приятно?

— Очень. Хочешь шампанского?

Свет погас, зажегся, опять погас.

— Уже закрывают. Жалко... Быстро прошло время.

— Да.

— Шампанское будем пить у меня.

— А что скажет мама?

— Сейчас я живу одна.

Голубой зал почти опустел. Внизу, в просторном зеркальном холле у винтовой лестницы в ночной бар стоял Кулаков с компанией. Все уважительно приветствовали Колпакова, в том числе и обиженный весельчак в блейзере. Лена прижалась к Геннадию теснее, на миг он ощутил все ее тело.

— Ах, сволочь! Думаешь, все позволено! Да я тебя придушу!

В углу, возле туалетов, закрутился водоворот скандала. Изрядно выпивший человек тряс за грудки Тофика-миллионера, тот не казался слишком напуганным, только ищуще озирался по сторонам.

Колпакову не хотелось ввязываться, да его вмешательство и не потребовалось: широкая спина на миг заслонила происходящее, нападающий, охнув, отлетел в сторону, а толстяк как ни в чем не бывало подошел к зеркалу, брезгливо расправляя смятые лацканы белого пиджака и недовольно выговаривая своему избавителю. Обладатель широкой спины повернулся, и Колпаков узнал Рогова.

Четыре зала выпроваживали гостей одновременно — у выхода образовалась пробка. Выдавленная наружу толпа успокаивалась и, медленно редея, растекалась по залитому мертвенным светом ртутных ламп асфальтовому руслу.

Нести в руках две бутылки шампанского Колпакову было неудобно и непривычно. Это раздражало.

Проснулся Колпаков, как всегда, в шесть с незнакомым ощущением похмелья. Тошнило, ныли виски, во рту чувствовался противный вкус желчи. Попытался сесть, но закружилась голова, и он поспешно откинулся на подушку, придавив разметавшиеся по ней длинные золотистые волосы. Волновавший и будоражащий вчера пряный аромат тонких духов сейчас показался приторным и тяжелым.

Преодолевая слабость, он встал, нетвердо ступая по скользкому паркету, подошел к выступающему углом наружу окну и распахнул раму.

Прохладный свежий воздух помог, Колпаков почувствовал себя лучше, и к нему вернулась способность воспринимать окружающее.

Он находился в кооперативном доме улучшенной планировки в чужой, со вкусом обставленной квартире, в стекле отражалось осунувшееся усталое лицо.

С девятого этажа открывалась широкая панорама южной части города — прямоугольные кварталы старой застройки, разношерстные домишки с разноцветными крышами, пестрые дворики, причудливо изогнутые улочки и проулки.

Утро было серым и невыразительным.

Колпаков повернулся, посмотрел на спящую Лену, даже во сне сохраняющую изящество и грациозность.

Но ничего не изменилось. Все просто и обыденно. Вместо праздника — будни. Впрочем, для него достигнутая цель всегда утрачивала привлекательность. Или почти всегда.

«Что имеешь — ничто, к чему стремишься — все».

Колпаков с удивлением понял, что впервые за многие годы, проснувшись, он не думал о Системе и не следовал ей. Это открытие ошеломило.

Когда после холодного душа он вернулся в комнату, Лена, набросив легкий халатик, убирала постель.

— Ты беспокойный гость — надо же подниматься в такую рань! Да еще почти заморозил меня!

Несмотря на шутливый тон, фраза покоробила Колпакова, очевидно, потому, что сравнивала его с другими, более спокойными «гостями». Сколько их побывало в этой маленькой, но достаточно комфортабельной квартирке?

— Ты почему такой мрачный? И бледный... Неужели перепил вчера? Странно — крепкий парень. Что там у нас было!

Лена удивлялась искренне — сама она выглядела бодрой и свежей.

— Ну да я знаю хорошее лекарство: чашка крепкого кофе — ты будешь как огурчик.

Колпаков не пил кофе, но отказаться постеснялся. Да и после того, как нарушил более серьезный запрет на алкоголь, это было бы смешно.

«Самая опасная уступка собственным слабостям — первая, ибо за ней неизбежно идут все остальные. И каждая последующая дается легче». Когда это знаешь, наблюдать свой путь вниз даже забавно.

Лена привычно приготовила завтрак на двоих, сварила ароматный кофе, с аппетитом ела. Колпаков не притронулся к еде, но с удовольствием выпил две чашки.

— Не знал, что ты живешь отдельно.

— Я уже достаточно взрослая. С маман мы долго не уживаемся, а тут подвернулась квартирка — хозяева в командировке за границей. Дороговато, но зато сама себе хозяйка! К матери я бы тебя не смогла пригласить...

— Действительно, — сумрачно согласился Колпаков.

— Что с тобой?

Он пожал плечами.

— Сейчас тебе станет лучше. Можешь отдохнуть, пока я соберусь.

— Куда? Только семь пятнадцать...

— К Зверевой. Знаешь, кто это? Ну, ты даешь!

Лена быстро и ловко перемыла посуду, стряхнула с рук капли воды, аккуратно промокнула полотенцем и старательно втерла в кожу несколько капель питательного желе из полупрозрачной розовой баночки с затейливо выписанным золотыми буквами названием.

— Ее все знают. Косметичка экстра-класса, волшебница! Весь город гудит, очередь на три года вперед, пробиться невозможно!

Лена прошла к трюмо и отгородилась от Колпакова широкой дверью полированного шкафа, но в стекло открытой оконной рамы он видел, как она села на кожаный пуфик и, распустив волосы, стала расчесывать их густой щеткой на длинной ручке.

— ...Моя заведующая — постоянная клиентка, так говорит: помолодела на десять лет! Я просила замолвить словечко — бесполезно!

Лена порылась в шкафу и, сбросив халатик, извиваясь, втиснулась в узкое платье.

— И вот наконец благодаря тебе я записана на первый сеанс...

— Благодаря мне? — изумился Колпаков.

— Ну да. — Лена подошла к нему, повернулась спиной. — Застегни «молнию». Спасибо. Ты взял в секцию Мишу Зверева, а его мама — меня. Мне назначено к восьми, поэтому я ничего не делала с лицом. Посмотри — терпимо?

— Ну и ну! Это тот, третий? Услуга за услугу, как в фельетоне?

— Нет, Генчик, как в жизни. Ну, как я смотрюсь?

— Отлично. Не понимаю, зачем тебе вообще эта Зверева?

— Как зачем? Массаж, маски, травные умывания — кожа будет молодой и красивой! А если сейчас не следить за собой, скоро начнут появляться морщинки, крохотные, незаметные, легко скрываемые дермаколом, они будут прибавляться, углубляться, а потом глянешь в зеркало — все, поезд ушел!

— Однако ты заглядываешь далеко вперед!

— Без этого нельзя. Пойдем, Генчик, я не хочу опаздывать.

Из подъезда они вышли отдельно — так предложила Лена, встретились на углу у фонтанчика с питьевой водой, прошли два квартала до стоянки такси.

Рассветный туман рассеялся, ярко светило солнце, блестели краской и никелем новенькие автоматы газированной воды, в облаке водяной пыли вокруг поливальной машины переливалась радуга, каблучки Лены бодро цокали по умытому асфальту. Она всегда носила туфли на высоченной «шпильке».

Настроение у Колпакова резко изменилось, происходящее перестало казаться будничным и повседневным, а недавнее упадническое мироощущение он отнес на счет скверного самочувствия. И все же какая-то неудовлетворенность осталась...

— А мы неплохо провели время! Ты доволен? Давай в субботу сходим в Бирюзовый зал!

— Давай.

Колпаков вспомнил, что вчера он потратил сорок рублей — треть своей месячной зарплаты.

— Ты такой печальный, мне тебя жаль. Тебе надо отдохнуть.

Забота была приятна.

Подошли к стоянке такси, Лена скользнула на переднее сиденье, водитель щелкнул счетчиком.

— Чао! — Она с улыбкой махнула рукой.

Колпаков смотрел вслед, пока машина не скрылась за углом.

После квартиры Лены пропахшая кухней коммуналка производила тягостное впечатление. В конце коридора визгливо кричала Алевтина, муж отрывисто огрызался — у Петуховых шла очередная ссора.

Мать собиралась уходить, с трудом втискивала в потертый коленкоровый футляр тугой рулон чертежей. По воспаленным глазам и измученному лицу было видно, что она работала всю ночь.