— Это потому, что не всё сразу, — ответил я, воспользовавшись тем, что Софи "зависла". — Помещения для мастерских ты построил, а уж дальше мы потихоньку оснастимся, да и отольём то, что требуется. В этих местах обосновываться станем навсегда — земли тут богатые. Поначалу торговые посты расставим — станем пушнину скупать. И потихоньку методом ползучей экспансии поведём товарную интервенцию в сторону верховий, — на этот раз завис Мокша. — Это для тебя мирная часть плана на всю оставшуюся жизнь, — добавил я веско. — По военной же части нужно для начала пробиться по Амуру и Шилке до Нерчинска — не на океанских кораблях ломиться вверх по не самой глубокой реке, а, как ты верно отметил, на мелкосидящих и быстроходных, построенных для маневренного боя.

В принципе, обстановка на Амуре в его нижнем течении нынче мирная — маньчжуры досюда пока своё влияние не распространили. Выше — от впадения реки Уссури и до впадения Сунгари обстановка непонятная — там следует плавать, держась настороже. Пространство от устья Сунгари и до самой Шилки стоит считать зоной военных действий. А вот Нерчинск уже наш, если китайцы ещё не выбили оттуда казаков и людей служилых — огромные расстояния и медлительность средств сообщения оставляют огромную зону неопределённости.

— На другой год отправим гидрографов описывать Сунгари вверх по течению. А сильным отрядом пойдём опять вверх по Амуру, по Шилке, по Иногде до места, где челны перетаскивают из Хилока-реки. Там нужно брусовку строить, чтобы возить грузы в Селенгу, которая в Байкал впадает, — завершила постановку задачи Софи. — А что? Те катаные листы, что мы привезли из Архангельска — их бы на паровые котлы пустить!

— Так и пустили. Для трёх барж уже раскроили да клепать начали, — кивнул Мокша. — И на этом всё, больше нету. Я чай, как море из-подо льда ослобонится, "Горгона" на парусах уйдёт домой на ремонт машины — ей котёл без особой надобности. Опять же ясак отвезёт, что наторгуем за зиму, государеву казну порадовать.

Тот факт, что на огромных пространствах Приамурья и во всём бассейне Охотского моря она сейчас самая главная, постепенно добрался до сознания Софочки. Так-то она давно это знала, но не представляла себе всей полновесности столь великой могущественности, павшей на её головушку примерно в годе пути от любого, кто мог бы опротестовать право этой чрезмерно молодой женщины повелевать. Полтысячи спаянных воинской дисциплиной бойцов и экипажи трёх кораблей, преданных ей лично, здесь и сейчас несокрушимая сила. Учитывая, что все эти далеко не старые люди учились в устроенных ею школах по нами же составленной программе, получаем непререкаемый авторитет, подтверждённый ещё и волей государя российского.

Абсолютная власть, которая, теоретически, должна развращать абсолютно, ничуть не изменила поведения моей невыносимо юной реципиентки — она осталась деловитой и внимательной к любым мелочам. Прежде всего опросила народ о надеждах и чаяниях. Наши лесные бойцы в наступающем тысяча шестьсот девяносто третьем году должны были частично демобилизоваться. Отсюда вопрос — кто из них намерен вернуться туда, откуда мы их взяли, а кто желает остаться на новом месте? Предполагалось восполнить убыль личного состава за счёт рот Кемской, Верхневычегодской и Вятской, которые непонятно, как сюда вернее доставить — морем вокруг Евразии, или реками? Вопрос этот касается Уговора, который поминают словом с заглавной буквы, хотя на бумаге он не прописан.

Ещё и проблема торговли возникла на ровном месте — себя и людей своих Софья однозначно позиционирует, как перевозчиков, а не как спекулянтов. Были бы здесь в достаточном количестве местные купцы — на них бы перевалила хлопоты с товарами и барышами, а сама брала бы налоги, именуемые нынче податями. Она ведь здесь власть — вот и назначила бы сборщика и приписала бы его к счётному приказу. Ей же сейчас тут и за ямской приказ отдуваться, и за пушкарский, и за все остальные — мало-мальски структурированной власти в здешних местах не наблюдается, кроме казаков, которые держатся ватагами и местное население обижают. Служилые же люди, которых мы для простоты причисляем к стрельцам, помаленьку сходятся отовсюду, встают на довольствие и принимаются за порученную работу. Хвала Мокше — хлебное жалование выдали без проблем, пороховое и прочие, что на пули и одежду положены. Да и собрали команду, которой поручили основать торговую факторию у впадения в Амур реки Уссури. Назвать её велели Хабаровском. Их уже по льду забросили санями на точку вместе с артелью плотников и запасом провизии — в этих краях нашлось и сколько-то русского населения из беглых каторжан и по своей воле приехавших староверов. Сразу их и не приметили, но они сами повылезали и сошлись к Сомольску — видимо, слухи о победе русского войска над маньчжурами расползлись и побудили тех, кто не ушёл после заключения Нерчинского договора, подтянуться к средоточию власти.

Казаки тоже потянулись за довольствием, но с ними разговор получился особый — я этого воинского сословия опасаюсь, как и замашек его вольных. Особенно напрягает принцип — "Что с бою взято, то свято". Люди, чьи традиции предполагают жизнь с добычи, не слишком вписываются в организационные структуры. На Руси они прижились только в качестве порубежных жителей, да и то, когда стали сидеть на земле и сеять хлеб. И как этих обладающих официальным статусом профессиональных бойцов расказачишь? Они же особое привилегированное сословие, с малых лет на воинов учившееся. Так-то по моим воспоминаниям оседлых казаков-земледельцев кроме Кубанских и Донских были ещё и Сибирские, но где и когда — ума не приложу. Да и не захотят они на землю садиться и за соху браться. Головная боль, в общем.

Но люди, как ни крути, свои — пришлось с ними предметно разговаривать в том ключе, что власти нужно слушаться, за что эта власть будет кормить. Не всех убедили — нашлись и здесь люди принципиальные — ушли они от нас. Наделили мы их тёплой одеждой, снаряжением, порохом и свинцом, да и проводили по христиански, благословив на длинную дорогу. Всяко лучше, чем здесь отираться будут — как-то они нарушают гармонию, что складывается в нашей с Софочкой черепушке.

Места тут просторные, людьми не переполненные, однако, примечали здесь и китайцев, и корейцев и тех же маньчжур. Ходют тут всякие и меха у местного населения выменивают. Есть и такие, что женьшень ищут или золотишко моют потихоньку в недалёких отрогах Яблоневого хребта. Или Станового — пока эти моменты географы в точности не разобрали, что к чему полагается относить. Словом, Софи взялась за организационную деятельность, а я призадумался о техническом обеспечении.

Сюда мы доставили морем немало инструмента и иного немудрёного оборудования, позволяющего решить множество бытовых проблем, но для организации местной индустрии оснащены недостаточно. Люди максимум по четыре класса закончили, что, конечно, не мало, но на уровень мастеров тянут только отдельные поморы из судовых экипажей. Зато все люди разумеют и счёт и письмо, и дело чертёжное, да и в природоведении, именуемом нынче натуральной философией, разбираются в общих чертах. Естественно, зуд к техническому творчеству отдельные товарищи проявляют. Затеяли баржу колёсную на полозья поставить и пришли вроде как разрешения испрашивать, но на самом деле советоваться. Официально требовалось решение сверху на использование мотора.

Про двигатели вообще отдельный разговор — мы на морских судах перешли на компаунды системы Уатта, но приводимые в действие не паром, а сжатым воздухом. Баллоны изрядного объёма, рассчитанные на давление в двадцать атмосфер, лежат у самого дна на уровне балласта. Пополняет их компрессор, приводимый в действие калильным мотором с поршнем двухсотсорокачетырёхмиллиметрового диаметра. Десяти- с лишком литровый то есть. Он "одногоршковый" — лишён цилиндра-ресивера и парового цилиндра тоже. Выхлоп из него уходит прямиком за корму через какой-то хитрый раструб. Уж не знаю, инжектором это называется, или эжектором — вода здесь подгоняется струёй газа, отчего создаётся вполне заметная тяга. Но это не основной движитель, а дополнительный бонус.