***

Древний Опель, пропитавшийся дождливой сыростью и промёрзший за ночь, завёлся лишь с пятого раза. Дочь брезгливо морщилась, дожидаясь, пока я смогу наконец разогреть двигатель - для неё наш автомобиль был и остаётся семейным позором. А я в свою очередь просто рада тому, что у нас есть хоть какое-то средство передвижения. Пусть оно и досталось мне от матери - двадцать лет назад мама просто не смогла продать эту рухлядь, и машина медленно превращалась в труху, застряв под окнами её квартиры. И когда я предложила забрать ненужный ей автомобиль, ибо сама родительница на тот момент уже вовсю разъезжала на новеньком Пежо, мать с радостью избавилась от своей купленной когда-то с рук за бесценок машины, даже на свои деньги частично вдохнула жизнь в проржавевший мотор... Конечно, теперь мне приходится регулярно самой тратиться на то и дело ломающиеся запчасти, но это всяко лучше, чем ездить общественным транспортом. Жаль, Лера этого не понимает...

- Мам, ну выжми педаль уже...

Стиснула зубы, пропуская на повороте поток нескончаемых машин. Бросила недовольный взгляд в сторону дочери - пусть сама на права сначала сдаст, а потом умничает...

- Лер, а краситься так обязательно? - я всё-таки не сдержалась, отводя глаза, чтобы не видеть на когда-то по-детски милом личике эти толстые чёрные стрелки и обведённые карандашом брови, дополненные кроваво-красной помадой, смотревшейся действительно жутко на по-девичьи пухлых губах. - Слишком вызывающе, тебе не кажется?

- Лучше так, чем как ты, то есть вообще никак, - дочь демонстративно отвернулась к забрызганному грязью окну, предпочитая смотреть на потоки дождевых капель. - Мне нравится, и точка.

Тяжело вздохнула, едва не упустив момент, когда можно наконец повернуть руль и вклиниться в движущийся поток машин. Надавила на газ...

А мне вот нравилось, когда у дочери были длинные светлые волосы. Когда я заплетала ей косички перед школой, гладила белые блузочки и отпаривала юбки. А теперь мне просто не понять эту молодёжную моду - клоками выстриженные патлы, покрашенные в чёрный цвет, какой-то балахон вместо платья, мужицкие ботинки вместо туфелек... Но я не лезу, да.

Протянула руку, нажала на кнопку магнитолы. По салону поплыла какая-то песня...

Плевать, что там поют. Диалог у нас с Лерой, как всегда, не клеится, но ехать в тишине совсем тоскливо...

***

Пропуск опять не сработал. Дочь давно убежала, а я торопливо заполняла бумаги и писала объяснительную, косясь сквозь стекло на пустеющий турникет и последних опаздывающих студентов. А ведь ещё только начало дня, Господи...

По спине градом катился пот, пока я неслась по коридору мимо аудитории, торопясь на кафедру. Второе опоздание с начала учебного года. Почему-то мне разнос всегда устраивают по полной программе, тогда как вон нашей Мариночке только грозят пальчиком и закрывают глаза на частые задержки - у неё же ребёнок маленький, хорошо, что она вообще решила выйти из декрета... А мне зав. кафедрой Николай Валерьянович точно на этот раз прилюдную порку устроит, да.

Я уже слышала в голове его верещащий противный голос, отсчитывающий меня вроде как в шутку, но на самом деле скорее из желания докопаться до кого-нибудь из преподавателей прямо с утра: "Людмила Витальевна, ну что же Вы... В который раз... Ни мужа, который мог бы Вас задержать, ни собачки, которую надо выгуливать, ни больной родственницы, тьфу-тьфу-тьфу, ради которой надо за лекарством в аптеку забежать... А Вы опаздываете! Нехорошо, знаете ли..."

Толкнула дверь, искренне надеясь, что все уже разошлись по аудиториям, и я застану здесь максимум несколько человек...

- Доброе ут...

Прикусила язык, тихо прикрывая за собой дверь и пытаясь отдышаться. На цыпочках прокралась к своему месту, с любопытством глядя в спину незнакомого мужчины, стоявшего лицом к остальным. Николай Валерьянович, что-то говоривший до моего появления, лишь проводил мою сгорбившуюся фигуру коротким недобрым взглядом, но ничего не сказал. Продолжил вполне дружелюбным тоном свою прерванную речь:

- ... В лице Эдуарда Альбертовича наши студенты получат замечательного преподавателя философии, который сможет научить их...

Подняла голову, дабы разглядеть повнимательнее, кого там с таким торжественным пафосом восхваляет Коленька. Замерла на миг, как-то сразу и бесповоротно встречаясь с открытым и чуть ироничным взглядом незнакомца, направленным в мою сторону...

Сердце отчаянно дрогнуло от столь пристального мужского внимания. Под языком мгновенно скопилась сладковатая слюна, мышцы внизу живота напряглись, в груди запорхали бабочки...

Какой мужик, однако... Боже...

Зрительный контакт прервался, холодный серый взгляд обратился на зав. кафедрой. На миг испытала острое сожаление... Выдохнула, словно вынырнула из глубины на поверхность. Обвела глазами мужской силуэт - расслабленная поза, руки в карманах идеально сидящих брюк графитового цвета, распахнутый пиджак, белоснежная рубашка, чеканный профиль как с портретов древнеримских богов, короткая ухоженная щетина, изящная небрежная причёска...

Закусила губу, опуская взгляд. Философ, значит. Как там сказали... Эдуард Альбертович? Кажется, ему определённо идёт это имя...

Я вновь украдкой взглянула вперёд. Тут же снова опустила глаза, безбожно краснея, когда Эдуард, словно ощутив мой взгляд, повернул голову... Покосилась на других преподавателей - все, абсолютно все девчонки смотрели на нового философа с таким же щенячьим обожанием, как я. Даже вон дородная Алевтина Егоровна, преподававшая ещё во времена учёбы моей мамы, улыбается...

Дурацкое жжение между ног, словно я мужика сто лет не видела. Впрочем, да. Не видела. Разве можно нашего кругленького Василия Ивановича или худого как вобла Алексея Сергеевича назвать мужиками в полном смысле этого слова? Так, женатые недоразумения.

А этот...

Едва не застонала, до боли кусая губы и на миг прикрывая глаза...

Господи...

- Людмила Витальевна! - насмешливый голос Николая Валерьяновича нагло ворвался в мои развратные пошлые мысли. - Студенты ждут! Пора!

- Конечно, - нелепо улыбнулась, подскакивая с места. Успела проводить глазами исчезающую за дверью спину в тёмном пиджаке...

Эх. Но как же хорошо, что его определили к нам на факультет, и я смогу любоваться этим экземпляром ежедневно...

Приезжать вместе с матерью в универ на нашем заставшем Чингисхана опеле, который уже лет десять как не красный, а просто ржавый - отдельный вид мазохизма, доступный мне каждый день. И я бы ездила сама, но от нашего дома до универа надо добираться с двумя пересадками, а восьмой троллейбус ходит раз в полчаса. Поэтому между перспективой вставать с петухами и минутным позором, который переживаю, когда выхожу из пропахшего бензином и безысходностью опеля, я конечно выбираю второе. И это бесконечный повод для шуток самой дебильной части моих одногруппников, коих, по закону подлости, большинство. Ведь что такое философский факультет в провинциальном городе, едва насчитывающем пятьсот тысяч человек и потерянном где-то в центре карты нашей бесконечной Родины? Вы не знаете? А я вам скажу - это двадцать дур, которые мечтают побыстрее выйти замуж и залететь четко перед госами и дипломом, потому что с пузом сдать всегда легче, и шесть дебилов, косящих от армии и больше не поступивших никуда. А, да, ну и я, которая не способна определить себя ни к первым, ни ко вторым, так как замуж я точно не собираюсь, а армия мне не грозит. - У тебя сколько пар сегодня? - поинтересовалась мать, пикая сигнализацией, которая выглядит для этой развалюхи как насмешка. Кто додумается её угнать?! Ну разве, чтобы бомжи не ночевали... - Три, - буркнула, быстрым шагом направляясь к главному входу, у которого как назло курили Реутов с Жаровым. Заметив их насмешливые взгляды на себе, сгорбилась, натягивая капюшон толстовки на самые глаза, прибавила шаг. Проскочить бы быстрее... Мать устремилась следом. Отстала бы уже, а! Но нет, ей обязательно дёрнуть меня за плечо, поправить быстро намокающую под мерзким моросящим дождем чёлку. Отшатнулась от её назойливой руки, улавливая смешки Реутова с Жаровым на заднем фоне, и почувствовала укол совести, увидев, как тут же страдальчески поджались у мамы губы, и как мутно заблестел взгляд. Эта её способность расплакаться за секунду всегда невероятно бесила. Даже в пять я иногда чувствовала, что взрослая здесь я. Достаточно сказать, что, когда проходила адаптацию в саду, воспитательница утешала не меня... - Всё в порядке, мам, - сама быстрым движением поправила чёлку. Отвернулась, еще ускоряя шаг. Мама семенила рядом, поглядывая на часы. - Чёрт, опоздываем опять, сейчас от Николая Валерьяновича выслушивать...- запричитала родительница себе под нос, пока взлетали по щербатым ступенькам. - Молодые люди, почему не на парах? - это уже строгим менторским тоном бросила мать на бегу Жарову с другом. - Вашу дочь вперёд, здравствуйте, Людмила Витальевна, - без намека на уважение в голосе отозвались парни и, кинув бычки будто специально мимо урны, пошли за нами. Я не уверена, что они смотрели прямо мне в спину, но всегда обладала чересчур развитым воображением, и потому лопатки свело под тяжестью фантомного внимания. На металлической рамке не выдержала и обернулась, пока пропуск загорался зеленым на турникете. Не показалось - пялились в упор. Реутов ещё и подмигнул, пихая язык за щеку. Мудак...Резко прокочила турникет, прикрывая глаза, пока мама возилась со своим пропуском, задерживая этих идиотов. Он у неё барахлит уже третью неделю, но она до сих пор не в состоянии его поменять. Видимо ей нравится каждый раз краснеть и зачем-то оправдываться перед охранником на турникете, которому на неё глубоко плевать. Радуясь внезапному одиночеству, я взлетела по лестнице на второй этаж, свернула направо и торополиво пошла по щербатому просторному коридору к нужной аудитории. Вокруг уже не было никого, лишь в нишах низких арочных окон торчали студенты парочками или по трое, всем своим видом показывая, что и не собираются на занятия. Я успела дойти до самого конца холла, когда сзади раздались быстрые тяжелые шаги. Обернулась. Жаров...Бл... - Эй, Кобылкина, на хер пары! Может лучше в туалет? У меня как у мерина...- крикнул этот дебил на весь коридор. С подоконников раздались жидкие смешки. От души показала Жарову фак. - Пошёл ты! - и дернула дверь аудитории на себя, - И я Конева, лучше запомни. Старинная трехметровая двухстворчатая хрень не поддавалась. Дернула ещё раз. Дверь, наконец, скрипнула, открываясь. - А в чате ты смелее была, - не унимался Жаров, подходящий всё ближе, - или ты только перед иностранцами такая развратница, а? Показала фак ещё раз и влетела внутрь. От души хлопнула дверью. Аудитория уже была полной, две группы расселись за обычными школьными партами. - Лерка, чё шумишь? - недовольно протянула Регина, бросая в меня раздраженный ленивый взгляд из-под наращенных ресниц. - Ничего, - буркнула, оглядывая аудиторию в поисках свободного места. На галерке была пара пустых парт, но так и Жаров устроится там же, а в середине всё занято. Потому я вздохнула обреченно и устроилась рядом Колясиком, местным улетевшим заучкой, прямо напротив преподавательского стола. От Колясика как всегда несло козлом, и я незаметно поморщилась. - Привет, Лер, - пронудил, наклоняясь ближе. Сморщила нос, стараясь не замечать перхоть на его плече. - Привет, Коль, - и полезла в сумку за бумагой и ручкой. И замерла, поднимая взгляд на зашедшего в аудиторию незнакомого мужчину. И, судя по мгновенно воцарившейся мёртвой тишине, замерла не только я. Боже...Какой...Мужик...!!! К щекам прилила кровь, сердце странно застучало, и легкость пузыриками стала подниматься к груди от низа живота. Это...кто? - Молодые люди, здравствуйте, - его голос, низкий и глубокий, достающий до самой души, купольным звоном разлетелся по аудитории, - Я ваш новый преподаватель философии, Эдуард Альбертович Савицкий. Кто не запомнит так, прошу записать.