Не случайно именно в этих местах и держали японцы свою «спасаловку», собирая обильную жатву. Ведь в международных установлениях Морского права испокон веков существует незыблемое: «Без вознаграждения – нет спасения, без спасения – нет вознаграждения».
И здесь, как и везде в чужом нам мире, царит чистоган:
Доллар.
Фунт.
Иена.
Франк...
Без вознаграждения никто не станет спасать. А разве вспомнишь, сколько чужих судов спасли наши coветские моряки! Бескорыстно, безвозмездно...
Следующая страница моего дневника:
«...5 ноября. Наших судов все еще нет... Забортная вода в машинном и котельном отделениях еще поднялась. Трапы смыты. Паро-динамо и аварийная повреждены. Сидим без света, жжем свечи и пиронафт... Ураган все свирепствует, и положение безнадежное. К капитану уже приходила делегация от пассажиров с требованием принять японскую помощь, но Петр Степанович соврал, будто наши на подходе. Волков устроил ему скандал, угрожал разоблачением. Поведение Волкова кажется мне странным: он абсолютно не верит в реальность прихода наших кораблей и, кажется, возглавил оппозицию среди пассажиров и некоторой части команды. При встрече со мной сказал: «Не о себе думаю – о людях». Что это – величие души или маскируемая трусость? Корганов прямо заявил: «Знаете, боюсь, что наши опоздают. Тогда, разумеется, конец! Страшно, страшно...»
Этот хоть откровенно боится. Похоже на Корганова. Но чтобы Волков струсил – не может быть. Не таковский. Значит, величие души? А почему бы и нет? Надо, однако, его предупредить, чтобы никаких оппозиций не устраивал. Все же капитан есть капитан, и если решил держаться до самых крайних пределов – это ему в плюс. А положение все же отчаянное: водоотливные средства не действуют. Баллер руля свернут на десять градусов. Наших радист «нащупать» не может. И до Камня Опасности осталось совсем немного. Впрочем, Сергеев говорит, что ветер «заходит». Может, отожмет нас...»
В радиорубке – тусклый блик огромной радиолампы, чуть ли не метровой высоты. Слышен писк морзянки. Худые длинные пальцы радиста безостановочно выстукивают позывные «Красина», «Олы», «Уэллена», посланных на помощь...
Радист снял наушники.
– Ну, как?
– По-прежнему: не отвечают.
– Так... А японцы?
– Читайте, товарищ следователь! На русском языке.
Капитану парохода «Свердловск» Корганову тчк Ваше поведение бесчеловечное уважающий Петр Степанович тчк Мы крайне сожалеем о вашу бесполезную гибель если не примете помощи тчк Мы будет еще ожидать ваше разумное решение тчк Мы знаем что груза у вас нет и не будем настаивать на вознаграждении тчк Ветер не переменился и не переменится вас сильным течением несет на Камень Опасности на плаву продержитесь еще часов шесть-восемь зпт потом погибнете и погубите сотни невинных людей зпт женщины дети тчк Внемлите голосу разума забудьте национальную рознь примите нашу бескорыстную помощь тчк «Олу» выбросило на камни зпт «Красин» и «Уэллен» сами погибают и запросили нашей помощи тчк На помощь к вам вышли три бота подумайте уважающий Петр Степанович пока не поздно тчк Ваш уважаемый Архип Петрович Накамура-сан зпт капитан спасательного судна станции Отомари...
– М...да. Почему Архип Петрович? А... Крещеный. Православный японец. Такие у них есть. Именно эти крещеные Накамуры во время оккупации Дальнего Востока больше других, некрещеных, расстреливали наших моряков, красных партизан, их семьи. Тех самых женщин и детей, о которых сейчас так трогательно заботится господин Архип Петрович Накамура-сан. Но все-таки... А если о «Красине», «Уэллене», «Оле» – правда? Однако почему же такая удивительная, более чем странная настойчивость? Бескорыстная настойчивость. В чем дело? Ведь груза на «Свердловске» действительно нет. Если даже и последует решение Международного суда об оплате за спасение, то это будет мизерная сумма, так как фрахта не было. В чем же дело, черт побери?..
– Товарищ следователь! Вы эту РД не забирайте, я обязан сдать капитану.
– Вам сообщали, Серафимов, когда вы учились, кто имеет право изъятия корреспонденции?
– Прокуратура...
– Вот именно! Продолжайте искать наших. От наркома ответ на вторую РД есть?
– Повторяет о посылке судов. Обращаться к японцам запрещает.
– А об этом ты доложил капитану?
– Так точно.
– Хорошо, молодец! Не отрывайся от ключа. Как у тебя с энергией?
– Аккумуляторы новые.
– А с личной?
– Есть и личная, – усмехнулся Серафимов. – Только бы найти волну. Владивосток не отвечает, и вообще связь поддерживается односторонняя, через один наш крейсер, военный корабль, то есть... Только бы найти волну «Красина»!
Я ответил шуткой:
– Вон их за бортом сколько – все наши.
Радист ответил серьезно:
– Нет, товарищ следователь. Здесь чужие волны!
Серафимов был прав: вода ещё была чужой, японской.
Я положил «человеколюбивое» послание Архипа Петровича в карман, решив потолковать с Барабановым: любопытно ведь!
Качка уменьшилась, но резко увеличился риск пойти ко дну от затопления: где течь – так и не обнаружили. Нужно что-то предпринимать. И я направился к Барабанову.
– Есть разговор, химик!
– Конкретно?
– Надо взяться за судно.
– Конкретнее?
– Создать аварийную тройку, что ли, и взять пароход в свои руки. Как смотришь?
– Пиратский акт?
– Законный. Коргановские богатыри растерялись, а пароход тонет. Японцы шлют сентиментальные телеграммы. Вот, прочитай!
Барабанов прочитал японскую депешу.
– Да... Накамура... Накамура... Знаешь, мне этот Архип Петрович вспоминается в связи с одним делом. Впрочем, может быть, и не он. А ты не задумывался – нет ли какой-либо скрытой пружины у господина Накамуры?
– Думать уже некогда, надо действовать. Решай быстрее.
– А снестись с начальством не удастся?
– Нет, связи с Владивостоком не имеем.
– Так... значит, захват корабля пассажирами в чужих водах, у чужих берегов?
– Слушай, я тебе серьезно говорю: дело дрянь, пойдем ко дну.
–...Конкретно?
– Корганова – в каюту, под замок, или комиссаром к нему твоего работника.
– Дальше?
– Девятьсот человек сидят в твиндеках, в каютах. Сидят и бездельничают, а мы ждем паники. Всех работоспособных – на ведра. У пассажиров есть шайки, ванны детские, – все в ход. Четыре коридорных конвейера из людей с ведрами. Прямая всеобщая мобилизация. Понял?
– Понял.
– Продолжаю: рацию – под наш контроль. Сажай туда своего чекиста с «пушкой» для устрашения.
– Ладно, быть по сему. А третий кто у нас?
– Думаю, парторга, матроса Загоруйко... Да вот он и сам, собственной персоной!..
Вошел Загоруйко и сказал:
– Я назначил закрытое партийно-комсомольское собрание... Среди пассажиров нашлись еще три коммуниста. Пойдем, обсудим положение.
– Поздновато спохватился, парторг. Ну, ладно, пошли!..
Бурным было это партийно-комсомольское собрание на «Свердловске».
– Стыдно признаться, товарищи, – говорил кочегар Казанцев, – но коль уж на правду, так на правду! Я считаю, что никакой пробоины нет и заклепки все целы, а просто кингстоны недовернуты. Да! Еще в Магадане я стармеху докладывал, что в правом кингстоне резьба местами сорвана, нужно было что-то сделать – может, свинцом залить. А Волков отмахнулся...
– Правильно! Было такое! – поддержал Казанцева масленщик Егоров. – Говорили Волкову, а ему все некогда: разные языки учит да политграмоту читает.
С мест закричали:
– А у вас что, своих рук не было?
– До чего довели судно, маслопупы?
Палубные отвечали:
– А вы сами? Где управление?
– Баллер свернули!
– А почему? – заорал Дорогин. – Потому что какой-то черт в машине, когда еще все нормально было, самовольно дал задний ход, а руль от нуля аксиометра вбок лежал, волна ударила – вот и своротила.
