— Мне бы хотелось стать вашим другом…

Она не ответила.

Ей было как-то очень легко говорить с новым знакомым. Она словно освободилась от части груза, так нестерпимо давившего на нее. Кет не сказала Реду о последних встречах с Испанцем, о шантаже страхом и мрачной власти, которую он начал приобретать над ней. Не нужно. Сейчас это в прошлом, Кет вырвалась, и Альварес никогда не встретит ее…

Оказалось, что Колмен получил назначение в оперативный отдел, где должна была работать Кет. Штаб расположился в маленькой арабской деревне, в стороне от моря. Полтора десятка хижин с глиняными стенами и плоскими кровлями теснились вокруг колодца, точно верблюды, измученные жаждой. Возле колодца росли финиковые пальмы — единственное место, где можно было найти кусочек прозрачной тени. А кругом тянулись пески, камни, растрескавшиеся от векового зноя. Пустыня подходила к стенам хижин, дышала нестерпимым жаром и остывала перед рассветом.

У Реда Колмена был тяжелый, неуживчивый характер. Он грубил подчиненным, не терпел возражений, но к Кет Грей относился заботливо, почти нежно. Большую часть времени майор проводил в частях, и встречались они не так уж часто. С утра до вечера Кет просиживала в оперативном отделе за пишущей машинкой, перепечатывала бесконечные списки, донесения, приказы. Днем, когда от зноя будто начинал плавиться мозг, работа в штабе прекращалась и все устремлялись к колодцу или прятались в духоте полутемных хижин.

От жизни в этой деревне у Кет сохранилось впечатление непрестанной духоты, зноя и отвращения к консервам — единственной пище за много месяцев. Со всем можно было бы смириться, но только не с отсутствием воды. Даже не для питья, нет. Кет всегда могла утолить жажду, но ее угнетало то, что она неделями не могла вымыться, избавиться от липкого пота.

И еще одно — Кет не могла привыкнуть к ночным шумам и шорохам пустыни. Как противны ей были маленькие лохматые чудовища-насекомые! Проворные ящерицы ползали по стенам и заползали в постель. Ей всюду мерещились хрящеватые сороконожки, ядовитые пауки. Кет вскакивала ночью от малейшего шороха и потом долго не могла заснуть.

В деревне с длинным арабским названием прожили месяца три. Покинуть ее заставил Роммель — лиса пустыни, как называли в штабе немецкого фельдмаршала, — он начал генеральное наступление. Первый удар пришелся на дивизию, где работала Кет. Немцы выбрали удачный момент. Фронт рухнул, и отступление превратилось в беспорядочное пятинедельное бегство.

Подвижные отряды Роммеля появлялись то справа, то слева. Вдруг распространился слух, будто немцы отрезали дорогу к востоку. Кет никогда не забудет ужасной ночи, когда она осталась одна в пустыне. Это было уже за Тобруком. Ночные бомбардировщики разбомбили колонну. В лунном свете ракет, подвешенных на парашютах, пустыня казалась безлюдно-холодной, хотя от духоты было трудно дышать. Вокруг падали бомбы, вздымая столбы багрового пламени. Кет, задыхаясь, бежала все дальше и наконец упала в изнеможении. Когда она поднялась, было темно и тихо. Рокот автомобилей замирал далеко на востоке. Неужели ее забыли, бросили в суматохе?! Кет закричала, но в пустыне ей никто не ответил. Кет вернулась к дороге. Там никого не было. Только догорал автобус и чадно дымилась какая-то грузовая машина.

Когда прошло оцепенение страха и одиночества, Кет пошла на восток, шла до утра. С восходом солнца ее нестерпимо стала мучить жажда, и тем сильнее, чем выше поднималось солнце. Обессилев, она села на землю. Ее ноги были в крови и ссадинах. Юбку она разорвала об острый, колючий кустарник. Кет едва не теряла сознания от усталости. Ее подобрала отступающая колонна. Ехала на бензовозе. Пустая цистерна гудела при каждом толчке и накалилась так, что обжигала руки.

Ред Колмен нашел Кет вечером. Он кинулся на поиски, как только узнал об ее исчезновении. Ред усадил ее в «виллис» и увез на восток чуть ли не на сотню миль. Кет с запоздавшим страхом узнала, что подобрали ее последние машины. Следом за отступавшей колонной шли немцы.

Кет была несказанно благодарна Колмену. Благодарна, и только. Но это не пробуждало в ней чувств. Нет, она не любила Реда, хотя стремилась убедить себя в этом. Сердце Кет оставалось холодным и равнодушным.

И вот Реда Колмена нет в живых. Он погиб в первый день нового наступления Роммеля. Кет знала, что Роммелю подсунули фальшивую карту — наиболее легкий путь для танков проходит в направлении горных цепей, а более тяжелый — прямо на восток вдоль побережья. Кет сама печатала ложный приказ, требующий передислоцировать британские части в соответствии с приложенной картой. Его диктовал Колмен, получивший распоряжение от командира дивизии. Кет ничего не понимала в тонкостях военного дела. Ей и самой казалось, что все написано правильно. Но Ред усмехнулся — мы перехитрим хитрую лису пустыни.

— Но Роммель, если поверит, начнет наступление против нашей дивизии, — возразила Кет. — Разве ты хочешь, чтобы нас снова смяли? Пусть наступает где-нибудь в другом месте.

Ред рассмеялся — стратег из нее не выйдет, хотя она и работает в штабе.

Это была их последняя встреча. Утром он уехал и не возвращался почти две недели. Он вообще не вернулся, — ей передали, что майор Колмен тяжело ранен, Начальник штаба разрешил Кет поехать в Каир.

Роммель действительно клюнул на хитрость, повел наступление именно в направлении горных цепей. Его танки смяли британскую дивизию, стоявшую на пути. Иначе это и не могло быть. Но застрявшие в горных кряжах германские танки оказались в ловушке. Монтгомери, который незадолго перед тем стал командовать восьмой британской армией, вскоре сам перешел в наступление. Но какое ей дело, машинистке Кет Грей, до того, что кто-то кого-то перехитрил. Реда Колмена нет в живых. Он сам навел на себя танковые колонны Роммеля. Она помогала ему, и он умер. Кет почувствовала себя, как там, в пустыне, беспомощной и одинокой. Кет тяжело переживала смерть Реда, но не плакала. Глаза ее оставались сухими. Кет подметила в себе новую черту — черствость. Раньше она этого не замечала.

В половине августа 1942 года армия Паулюса, преодолев сопротивление советских частей на реке Чир, вышла к западным подступам Сталинграда. Несколько раньше гитлеровские войска заняли Майкоп, снова взяли Ростов, оставленный ими минувшей осенью. Германские войска хотя и несколько замедленно, но осуществляли главную стратегическую задачу этого года — отрезать советские армии от кавказской нефти, от кубанского хлеба. Они стремились выйти широким фронтом на нижнюю Волгу и оттуда развивать дальнейшее наступление на Саратов, Рязань, чтобы взять с тыла Москву и закончить борьбу разгромом Советской России. Внимание штабов мира было приковано к Сталинграду. Здесь на нескольких десятках квадратных миль разыгрывался, как многим казалось, последний акт затянувшейся трагедии русского сопротивления.

Этот город на Волге, подобно Ленинграду, казался Гитлеру талисманом, заветным ключом к победе. В Цоссене оперативные дежурные штаба сухопутных сил вступали на дежурство с тайной уверенностью, что именно сегодня кому-то из них выпадет удача — первым сообщить Гитлеру о падении Сталинграда. Этого ждали с часу на час.

А в Сталинграде защитники города напрягали все силы, чтобы не допустить врага к Волге. Но справа и слева от города гитлеровские солдаты уже черпали касками волжскую воду.

Защитники города, однако, яростно дрались за руины, качалось бы потерявшие всякую реальную ценность. Теперь Сталинград был символом героического сопротивления России.

Пристальное и нетерпеливое внимание приковывал к себе Сталинград во всех столицах воюющих или пока нейтральных стран мира. В Токио и Анкаре, в Лондоне и Вашингтоне, даже в Виши, временной столице разгромленной Франции, правители ждали сигнала к действию. Старый маршал Петэн, заискивая перед Гитлером, призывал к крестовому походу против России. Он торопливо собирал «антибольшевистский легион добровольцев».