– Учту критику. При ограблении преступник был вооружен пистолетом «ТТ». Вот о пистолете у нас с вами и пойдет речь. – Он коротко молчит, обводит глазами лица ребят. – История сделала неожиданный виток. В вашем районе обнаружили два трупа.

Аудитория замирает.

– Два трупа голубей.

Хохот. И снова Знаменский присматривается: кому не смешно?

– Смех – смехом, но выяснилось, что голуби убиты не камнем, не палкой – их застрелили. Из пистолета марки «ТТ».

– Как же это выяснилось? – спрашивает Миша Мухин.

– Законный вопрос: я его ждал. На месте стрельбы нашли гильзы. А по гильзе можно определить и тип оружия и то, какой именно пистолет выбросил данную гильзу. Прошу вас, Зинаида Яновна. – Он остается на ногах: так видней.

– Я думаю, вы примерно представляете механизм выстрела, – ее глуховатый низкий голос заставляет ребят немного присмиреть. – Но вряд ли вы знаете, что на гильзе всегда остаются следы от внутренних частей пистолета. Следы бойка, отражателя, выбрасывателя. Так вот, каждый пистолет оставляет лишь одному ему присущие следы.

– Как отпечатки пальцев? – спрашивает девочка из задних рядов.

– Примерно. Дай эксперту две стреляные гильзы, и он безошибочно скажет тебе, из одного или разных пистолетов производился выстрел. Понятно, да? Слушайте дальше. Когда оружие пускают в вход и нашим сотрудникам удается разыскать стреляные пули и гильзы, их обязательно сохраняют. Получив новую гильзу с места происшествия, мы сравниваем ее с теми, которые уже имеем. И сразу видим, какое оружие заговорило. Есть вопросы?

Зал гудит, но вопросов не задают.

– Прошу внимания, ребята! – вступает Знаменский. – У «ТТ», из которого подбили голубей, оказалась страшная биография. Впервые он заговорил давно и долгие годы был орудием преступлений. С его помощью один человек тяжело ранен. Двое других убиты… И вот теперь он в ваших руках.

Зал словно тряхнуло.

– Да-да! Здесь, среди вас сидят те, кто недавно опробовал его в нежилом квартале!.. Успокойтесь немного, чтобы мне досказать… Хранение оружия запрещено. Держа его у себя, вы нарушаете закон и скрываете от следствия решающую улику. Мне важно знать все обстоятельства, связанные с пистолетом.

– А что бывает за хранение оружия? – та же бойкая любознательная девочка.

– Если сдать добровольно, то это освобождает от ответственности. И последнее. Почти наверняка «ТТ» очутился у вас случайно. Но если так, то прежний хозяин охотится за ним и постарается вернуть. А он не стесняется в средствах, поверьте. Берегитесь, ребята, опасность смертельная!

Теперь в зале тихо.

– Подумайте о себе, – негромко говорит Знаменский. – Подумайте о крови на пистолете. Подумайте о тех, чьей жизни он будет угрожать дальше. И совсем вполголоса. – Ты, к которому я обращаюсь, думай и решай, пока не случилось непоправимое… Для сведения, вот мой телефон. – Он показывает лист с крупно написанным номером. – Сегодня буду у себя до десяти вечера, завтра утром с восьми. Зорину в те же часы застанете в отделении. Все! Можете расходиться.

По-разному приняли ребята рассказ Знаменского и Кибрит. Одни ошарашены и напуганы – некоторые искренне, другие напоказ, смеху ради; многие переглядываются – кто вопросительно, кто испытующе – не о тебе ли, приятель, речь? В компаниях шушукаются.

Парни из группы Топоркова в подражание своему главарю слушали с нагловатыми ухмылками, но под конец ухмылки потускнели.

Сенька и его друзья держатся нарочито невозмутимо, демонстрируя, что происходящее их не касается.

И, в общем-то, каждую реакцию можно истолковать по-разному.

Ребята валят из дверей ЖЭКа на улицу, возбужденно обсуждая услышанное. А в клубе обсуждают увиденное.

– Я рассчитывала, что мы разглядим, поймем… – беспомощно вздыхает Нина.

– Как на свежий взгляд, Зинаида?

– Впрямую никто себя не выдал.

Был ли я достаточно красноречив? – думает Знаменский. Или наоборот, перебрал с пафосом.

– Если «ТТ» не принесут, завтра будем беседовать поодиночке, с глазу на глаз, – говорит он.

– И с кого вы начнете?

– С Сеньки Гвоздарева. Ему были слишком неприятны кровавые подробности о пистолете.

Нина ахает, порывается догнать, вернуть.

– Нет, Нина-Тоня, во-первых, я могу ошибаться.

– Вы?!

– Разумеется. И потом – сейчас бесполезно. Они побежали обсуждать. Сейчас там кипят страсти. Пока не перекипят, откровенного разговора не выйдет.

Да, в «штаб-квартире» кипят страсти.

– Сеня, откуда он у тебя? – допытывается Наташа. – Теперь ты обязан сказать!

– Нашел.

– Не выдумывай, пожалуйста!

– Я его нашел!

– У нас есть принцип: человек имеет право на тайну, но не должен врать товарищам. Поэтому до сих пор мы не спрашивали. Но раз уж спрашиваем…

– Да честное слово! Может быть, тот бандит отсиживался в сарае и выронил, я не знаю… Я нашел. Совершенно случайно!

– Бандит выронил и даже не заметил? Ну Сеня!

Миша вступается за приятеля.

– Ты, Натка, бесспорно, очень проницательна. Ната Пинкертон. Но я Гвоздику верю. Под честное слово – верю!

Леша поднимает руку: покричали и хватит.

– Главное – что дальше? Неужели отдавать?

– После того, что мы услышали… – начинает Наташа.

– Да ведь Тотоша не виноват! – вскрикивает Сенька. – Не по своей он воле!

– Леша? – спрашивает девочка, сведя брови.

– Очень жалко, – морщится Леша. – Очень!

– Миша?

– Подобные вопросы не ставят на голосование. Решать Гвоздику.

Все замолкают. Сенька в смятении мечется по комнате.

– Нет, вы подумайте… Такой красивый… такой… Эх!.. Никогда ничего такого у меня больше не будет! Никогда! Ты понимаешь?! – кричит он Наташе.

– Сеня, я сама к нему как-то привыкла, но…

– Нет, ты не понимаешь! Леха, скажи!

– Сеня, ну что тут скажешь? Можно иметь транзистор, обалденные джинсы, мотоцикл. Пистолета нет ни у кого…

Знаменский и Кибрит ждут троллейбуса.

– Славная эта Нина.

– Да, – соглашается Пал Палыч. – Славная.

– Остался бы с ней. До десяти часов она изведется в одиночку.

– Самому не хотелось уходить.

– Ну и вернись.

– У ребят мой телефон. Боюсь упустить шанс.

– На месте подростка я бы предпочла сложить оружие к ногам красивой девушки.

– Нет, ты представь мальчишескую психологию. Он идет в отделение. Там его, скорей всего, знают. Да еще кто-то из уличных чего доброго увидит, начнутся комментарии. А на Петровку он является к следователю как мужчина к мужчине. Вся процедура иначе окрашена. Более интересно, что ли. Словом, не так обидно.

– Ну послушай, осталось четыре пули, – уговаривает Наташа.

– Ты собираешься чахнуть над ними всю жизнь? Ведь даже показать никому нельзя!

– Показать можно Альке, Фитилю: и четыре пули тоже немало… Нет, ты представляешь, что будет? Мама с ума сойдет! А уж сплетни начнутся! Чего только не выдумают! Твои же предки первые запишут меня в гангстеры!

– И в школе трепу не оберешься, – поддерживает Леша.

– Если отдавать, если, – то отдавать майору, – осторожно говорит Миша. – Позвонить и поставить условие, что только при соблюдении тайны.

– Правильно! – радуется Наташа. – Позвонить и поговорить. И не называть себя, пока он не пообещает. Хочешь, я позвоню или Миша?

– Спасибо, не маленький.

– Сенечка, а номер ты запомнил?

– Воображаешь, вот так и побегу? «Сенечка» еще… – у него дрожит подбородок.

– Натка, кончай давить на человека, – вмешивается Леша. – Не горит.

– Ничего мы с ним не успели, ничего… – сокрушается Сенька.

– Голубей подстрелили, смех один!.. Сегодня пойдем бродить. И будем думать, ладно?

Они молча спускаются по лестнице, молча идут переулком.

– Приближается Виктор, – предупреждает Наташа.