— Что происходит? — спросила я, опуская все-таки руки на голые ноги Байрона, потому что, держа их в воздухе, я просто уже чувствовала себя дурой.

Если бы он больше лежал у меня на коленях, чем у Натэниела, я бы просто спихнула его на пол, но сейчас он в то, что происходило, втянул Натэниела, и так просто действовать я не могла. Надо, значит, подумать. Реагировать непосредственно — это куда проще. В долгосрочной перспективе, может, и хуже, но в краткосрочной — всегда приятнее.

— Спроси Байрона, — ответил Реквием. — Я понятия не имею, почему он так себя ведет.

Я похлопала Байрона по икре:

— А с чего это ты у нас на коленях сидишь?

Байрон обвил руками плечи Натэниела, взял его лицо в ладони, приблизил к своему. Он глядел на меня таким взглядом холодных серых глаз, что мне пришлось подавить дрожь. Дрожь не страха, а желания. Натэниел был несколько озадачен, когда Байрон прижался к нему лицом. Тупо сексуальное выражение на этом лице заставило меня отодвинуться из-под его ног и встать.

— Не знаю, что за игру ты затеял, Байрон, но мы с Натэниелом играть в нее не хотим.

Байрон спрыгнул с коленей Натэниела и присел на пол с другой стороны от него, чтобы я их обоих видела ясно. Вид был такой, будто он уже всерьез флиртует. Флиртовать ему случалось, но скорее так, между делом, лениво. Сейчас ничего ленивого в его лице не было.

Он провел ладонью по шее Натэниела, потом ухватил его за косу. Ухватил — и дернул шею Натэниела назад под неестественным углом. Натэниел задышал коротко и быстро, пульс у него на горле забился пойманной птицей.

А пистолет уже был у меня в руке — не помню, как я его выхватила. И как нацелила — тоже не помню. У меня пульс тоже в горле стучал. Годы тренировок — и сейчас дуло смотрело в лицо Байрона. А он смотрел на меня, серыми своими глазами на серьезном лице, на котором не было угрозы. Я не знала, что происходит, но знала одно: если это не прекратится, без пострадавших не обойдется.

— Отпусти его, — сказала я голосом таким же твердым, как прижатое к его лбу дуло. Я ощутила, как шевельнулся за спиной у двери Лизандро, направляясь к нам. А я не знала, хочу ли я чьего-нибудь вмешательства, и даже нужно ли оно.

— Он не хочет, чтобы я его отпустил. Правда, Натэниел?

Байрон говорил очень спокойно, ровно. Будто наконец понял, что его игра может закончиться гибелью.

Прозвучал полупридушенный голос Натэниела — под таким углом выгнув шею, говорить трудно. Но сказал он вот что:

— Нет, нет, нет! Не отпускай!

Я наконец позволила себе глянуть на Натэниела. Обычно я не отворачиваюсь от того, в кого целюсь, но в Байроне не ощущалось злых намерений. Непонятно, что он делал, но ясно, что не насилие здесь было целью. Натэниел вцепился в руку вампира, но не так, будто хотел от него защититься, скорее будто держал его, не отпускал. Но пистолет я опустила к полу, когда посмотрела Натэниелу в лицо.

Губы его были полуоткрыты, закрытые веки трепетали, лицо стало как у сонного от наслаждения. А тело — тело напряглось в ожидании. Он радовался боли, радовался, что его скрутили. О черт!

Байрон резко отпустил Натэниела, почти отбросил от себя. Натэниел свалился на диван, ловя ртом воздух, закатив глаза под лоб. Веки у него дрожали, спина выгнулась, голова запрокинулась назад, он стал биться о спинку дивана.

Байрон стоял и смотрел.

— Рыбонька, смотри, какая сильная реакция. Ты пренебрегаешь своим мальчиком.

Он был прав. И хотела бы я поспорить, но он был прав. Доказательство небрежения извивалось на диване в экстазе, который мне не понять никогда. Я, бывает, люблю чуть-чуть силы здесь или там, но так она на меня не могла бы подействовать.

Натэниел стал затихать, все еще с закрытыми глазами, и на лице у него была улыбка. Впервые до меня наконец дошло, что насилие может для него быть сексом. Всерьез и по-настоящему.

Я посмотрела на Байрона:

— И что ты хочешь этим сказать?

Я отлично знала, что он хочет сказать, но черт меня побери, если я стану ему подсказывать.

— До меня доходили слухи, что ты с этим мальчиком отказываешься играть в госпожу и раба, но я не верил. Не понимал, как можно быть с Натэниелом и обходиться без БДСМ? Для него бондаж и покорность — это хлеб и масло.

Я кивнула и убрала пистолет.

— А ты знаешь, что ты был на волосок от смерти? Еще чуть-чуть — и я бы выстрелила.

— Когда-то я уже смотрел в дуло твоего пистолета. — Снова ушел юмор, лицо Байрона стало серьезным — и потом он улыбнулся. — Заводит…

— Ты что, поймал кайф от того, что я чуть тебя не застрелила? — Я засмеялась к концу фразы — но нервным смешком.

— Не такой кайф, как ловит Натэниел, но иногда я люблю, когда мной командуют.

Он сел на диван, втиснулся между подлокотником и Натэниелом. Снова обвил Натэниела руками, хотя сидел у него на коленях, и потому лицом коснуться лица не мог. Натэниел прильнул к нему, свернувшись в клубок, и от мирного выражения его лица мне жутко стало. Но он притянул руку Байрона поближе к себе, прижал, как любимого плюшевого мишку. Он никогда не был особенно близок к Байрону, и посмотри ты — чуть-чуть потаскали за волосы, и вот — он уже лучший друг. Нет, не понимаю я этого. Не понимаю.

Байрон обнял его в ответ, потрепал по волосам.

— Я — универсал, Анита. В любом смысле этого слова.

Я нахмурилась:

— Универсал — это значит, бисексуал?

— Одно из значений, рыбонька.

— Ты мне скажи прямо, Байрон, я в тонкости вникать не умею.

— Это значит, что я и суб, и дом.

— Субмиссив и доминант? — переспросила я.

Он кивнул.

— И что ты предлагаешь?

— Помочь тебе укротить твоего вот этого котенка.

— Как именно? — В этот вопрос я вложила все свои запасы подозрительности.

Он рассмеялся:

— Столько вложить угрозы и сомнений в одно слово, рыбонька!

— Ты на вопрос ответь.

— Ты будешь питать ardeur от меня и Натэниела, пока я буду его мучить. Судя по только что имевшему место предисловию, энергии будет немеренно.

— А ты что от этого получишь?

— Секс с тобой, рыбонька.

Я покачала головой:

— Придумай что-нибудь другое, Байрон. Тебе мальчики нравятся больше девочек.

— У меня будет сексуальный контакт с Натэниелом.

Я сама почувствовала, как недоверчиво щурюсь:

— Ты никогда раньше не показывал, что Натэниел — твоего типа.

— Я знаю, что он несчастлив, а я люблю, когда у моих друзей все хорошо.

— Это не все, — сказала я.

— Этого я уже не понял, возлюбленная.

Он устроился в углу дивана. Они с Натэниелом жались друг к другу так, будто им уже случалось так сидеть. Хотя, думаю, такого не бывало.

— Он это делает ради меня.

Я обернулась ко второму вампиру, неподвижно сидящему в кресле.

— Объясни?

— Скажи ей, Байрон. Скажи, почему предлагаешь.

— А почему не стихами, Реквием? — спросил Байрон.

— Почто мне мучиться в темнице и в цепях, когда к свободе ключ — в моих руках?[4] — спросил Реквием.

— Так-то лучше, — ответил Байрон. — А ты никогда не думал с этим покончить, рыбонька? Тот факт, что Анита относится к тебе без обожания, тебя травмирует?

Реквием всего лишь глянул на него, но почему-то под этим взглядом Байрон поежился. Даже не знаю, от страха — или это была дрожь от чего-то иного. Впрочем, испугаться бы ему стоило: никогда я еще не видела у Реквиема такого холода во взоре.

— Чую, тут что-то у вас творится такое, что может повести к травмам. Поскольку моя работа — всех от такого защищать, прошу рассказать мне все как есть.

Байрон обернулся ко мне:

— Натэниелу боль необходима, Анита. Я тебе помогу ему ее дать, пока ты будешь с нами в кровати. Ты будешь присматривать, но грязную работу тебе делать не придется.

— Натэниел тебе рассказывал о своих проблемах?

— Я знаю, что это такое, Анита, — когда хочешь какого-то прикосновения и лишен его. Я столетиями был во власти мастеров, которым плевать было, чего я хочу или что мне нужно. Ты любишь Натэниела, и он любит тебя, но от неудовлетворенной нужды любовь в конце концов может прокиснуть, как молоко на жарком солнце.