— Вон на тот стол, где еще одна такая же.

Клей положил коробку рядом с первой. Кажется, Жан-Клоду не хотелось ее трогать. Так что открыла ее я и встретилась взглядом с незрячими глазами маски. Эта была отделана тщательнее, и золотые ноты украшали ее лицо. Я потрогала одну — ноты были приподняты над тканью маски. А в записке было сказано: «Как ты просил».

— Внутри маски письмена есть? — спросил Жан-Клод.

Я подняла маску с оберточной бумаги — внутри, на гладком изгибе было что-то написано.

— Не читай этого вслух, ma petite.

Я и не стала — просто протянула маску ему. Там было написано «Цирк Проклятых», и дата — послезавтрашняя. Она была записана так: сперва число, потом месяц, потом год, как в Европе пишут. И для встречи было выбрано одно из заведений Жан-Клода. Это хорошо или плохо? Или никак? Значит ли это, что у нас будет преимущество своего поля, или же что они собираются наше заведение предать огню? Я хотела спросить, но не хотела, чтобы вопрос услышал противник. Если в этом кабинете найдем жучки, смотреть придется всюду. Во всех комнатах, по всем заведениям, у меня дома — ну всюду.

Я молила бога, чтобы это оказались жучки, потому что альтернатива была одна: эти вампиры настолько искусны, что всаживают сверхъестественных жучков нам в мозги. А тогда нас уже поставили раком, считай. Мы будем мертвы, если они захотят, чтобы мы были мертвы, или останемся живы, но решать это будут они, а не мы. Никогда не думала, что буду так мечтать обнаружить жучков в наших офисах. Странно иногда, что оказывается меньшим злом.

Уже настал рассвет и вампиры мирно спали в гробах, когда я наконец выкроила несколько минут, чтобы снова позвонить Эдуарду. Я звонила дважды, когда эксперты Лизандро все проверили. Они нашли жучки, но не нашли, откуда слушали. Потом несколько часов работы — и помещения стали чисты. Нам на самом деле повезло — это не были мельчайшие жучки самой передовой технологии. А значит, слушающие должны были находиться вблизи клуба. Как предположили эксперты, в фургоне каком-нибудь. Хорошая техника, но не последний писк. А это наводило на мысль, что Арлекин не умеет взламывать телефонные линии и компьютерные сети. Вероятно, не умеет. Но даже те подслушивающие устройства, что мы нашли, — достаточно высокие технологии для кодлы древних вампиров. И наводило на мысль о том, какие еще чудеса современной техники они захотят использовать. Обычно вампиры полагаются только на вампирские силы, но я уже не была уверена, что вампирам Арлекина это свойственно. То есть я была уверена, что нет. Древние вампиры, вооруженные современной техникой. Ну, это уже просто нечестно так.

Я хотела уравнять эти шансы и потому сейчас сидела с сотовым в ванной Жан-Клода, в последний раз пытаясь дозвониться до Эдуарда.

Набрала номер и чуть уже не бросила звонить, когда услышала щелчок и хриплый спросонья голос. Я сперва подумала, что это Эдуард, потому так и спросила:

— Эдуард?

На том конце человек прокашлялся:

— Анита, ты?

Голос мужской, но определенно не Эдуард. Черт, прокололась.

Эдуард помолвлен с одной вдовой, матерью двоих детей. И последнее время, когда я точно хотела его застать, то сперва звонила ей, а не ему. Они еще не жили вместе официально, но у нее он проводил времени больше, чем у себя.

— Привет, Питер! Извини, забыла про разницу времени.

Слышно было, как он пошевелился — наверное, затащил телефон под одеяло.

— Ничего, все нормально. Так что случилось?

Весь год у него ломался голос, но зато теперь превратился в такой глубокий бас, что иногда я вздрагивала.

— Мне нужен Тед, — сказала я, очень надеясь, что он пропустил «Эдуарда» мимо ушей.

— Да все нормально, Анита. — Он засмеялся, еще несколько лениво и сонно. — Я знаю, кто такой Эдуард, но тебе повезло, что трубку взял я. Мама или Бекки начали бы вопросы задавать.

Я до сих пор не знала, известно ли кому-нибудь из новых родственников Эдуарда о его тайной жизни. И не очень понимала, хорошо это или нет, что Питер знает — или что знает вообще кто-то из них. Они знали, чем он занимается, так сказать, законную часть, но кто он на самом деле — не знали. По крайней мере я так думала до сих пор.

Я глянула на часы, которые надела вместе с халатом, прикинула время и спросила:

— А тебе не пора уже собираться на карате?

— Там в зале ремонт, — ответил он.

Я бы еще спросила, почему у него в комнате телефон, но он же не мой ребенок. Я в том смысле, что слегка рановато в шестнадцать иметь свой телефон? Или нет?

— Я в субботу на турнире по карате первое место взял, — сказал он.

— Поздравляю.

— Это не настоящая драка, конечно, как бывает у тебя и Эдуарда, но все равно прикольно.

— Я никогда ни по каким боевым искусствам первых мест не брала, Питер. Отлично выступил.

— Но у тебя же черный пояс по дзюдо?

— Ага.

— И ты же другими искусствами тоже занимаешься?

— Ну, да, но…

— Турниры — детская забава, я знаю, но Эдуард говорит, что мне сначала надо вырасти хотя бы до возраста, когда можно записываться на военную службу. Только тогда он меня возьмет на что-то настоящее.

Что-то мне все это не нравилось.

— Да, в восемнадцать.

— Ага. — Он тяжело вздохнул. — Два года.

Прозвучало как вечность. Что ж, в шестнадцать лет так оно и есть.

Хотелось мне ему сказать, что бывает и другая жизнь, где нет драк, пистолетов, насилия. Хотела сказать, что не следует ему идти по стопам его без пяти минут отчима, но не смогла. Не мне было это говорить, да Питер и не стал бы слушать все равно. Я занимаюсь тем же, чем его «папочка», так что я тоже крутая.

— Тед дома?

— Анита! — укорил он меня. — Я же знаю его настоящее имя.

— Да, но ты прав: не должна я называть его Эдуардом, когда звоню по этому телефону. Только Тедом, пока не буду точно знать, с кем говорю. Так что я тренируюсь.

Он снова засмеялся. Я лично ничего смешного не видела.

— Тед дома. — Снова послышалось шуршание одеяла. — Хотя в те дни, когда нам в школу не надо, они с мамой в восемь утра не встают.

Это он, видимо, повернулся посмотреть на часы.

— Я не хотела звонить так рано, — ответила я. — Я потом перезвоню.

Голос его стал встревоженным:

— Анита, что случилось? Ты очень напряженно говоришь.

Класс. Уже настолько не владею голосом, что от мальчишки не могу скрыть волнения. А случилось вот что: я вдруг поняла, что не просто зову Эдуарда охотиться на монстров. Я его зову оставить свою семью ради охоты на монстров. Он жил для того, чтобы искать злобных тварей, на которых может испытать свое искусство. Смысл его жизни был — опережать, быть быстрее, злее, ловчее, смертоноснее тех монстров, за которыми он охотился. А потом он встретил Донну, и вдруг выяснилось, что есть смысл жить и для другого. Не знаю, пойдет ли он с ней к алтарю когда-нибудь, но он — единственный отец для ее детей и единственный муж, который у нее есть. Первый ее муж был убит вервольфом, а восьмилетний Питер поднял оброненное отцом ружье и добил раненого оборотня. Спас своих родных, когда тело отца еще дергалось на полу. В некотором смысле Эдуард отлично вписался в эту семью. Он забирал Бекки из балетной школы — подумать только. И теперь — что, если его из-за меня убьют? Убьют, и Питер с Бекки еще раз потеряют отца, потому что у меня кишка тонка самой разгрести вокруг себя кучу?

— Анита? Анита, ты здесь?

— Да, Питер, я слушаю.

— У тебя такой странный голос… чуть ли не испуганный.

Иногда он бывает неприятно проницателен, этот Питер.

— Я просто… — Черт, что же мне теперь сказать, как замять разговор? — Пусть Эдуард спит, не буди их.

— Что-то у тебя не так, я же слышу. Ты позвонила, потому что в беде. Верно?

— Я не в беде, — ответила я и про себя добавила: «Пока что».

Секундное молчание.

— Ты мне говоришь неправду, — прозвучал осуждающий голос.