— Любовь побеждает все? — спросила она с невероятным презрением.

— Далеко не все, — ответила я. — Только тебя.

— Я пока еще не побеждена.

Свет стал слабее, его будто кто-то вдыхал в себя, поглощал. Церковь заполнили сумерки, и легкая тень тьмы разошлась от стоящих на сцене двух арлекинов.

— Что это? — спросил Мика. Он уже подошел к сцене.

— Мать Всей Тьмы, — ответили Жан-Клод, Ашер и Дамиан.

— Марми Нуар, — сказали мы с Натэниелом.

Так называют Мать Всех Вампиров, потому что чертовски опасно назвать ее любым другим именем.

Вампиры в публике в панике рванули к дальним дверям. Кажется, даже ручные вампы Малькольма сообразили, что сейчас будет. Раздались крики — двери не открывались. Наверное, не стоило мне удивляться: Царица Всей Тьмы шла нас пожрать. Придержать одну дверь — просто семечки по сравнению с тем, что она вообще может сделать.

Мика прыгнул на сцену лентой мышц, показав, что ему не нужно быть в облике леопарда, чтобы двигаться с нечеловеческой грацией. Притронулся к моей руке — и эмоция, пробужденная нами для спасения самих себя, перепрыгнула на него. Он ничей не был слуга, ничей мастер, но любовь перешла на него теплым потоком.

Жан-Клод поднял к нам лицо, еще исчерченное красноватыми дорожками слез.

— Ты его любишь.

И даже при всех этих добрых чувствах я нахмурилась:

— Да. А что?

Жан-Клод покачал головой.

— Я хотел сказать, ma petite, что твоя любовь к нему…

Он махнул рукой и открыл для меня содержимое своих мыслей, что намного быстрее. Поскольку я люблю Мику, Жан-Клод может питаться энергией этой любви. Как будто его силы, полученные от линии Белль Морт, нашли себе новый способ мышления. Она сама и ее вампиры — все связаны с любовью и вожделением, но никто из них не умел еще пользоваться любовью как горючим, так, как ardeur использует вожделение. Это был как интуитивный прорыв в математике, в науке. Начинаешь с какой-то реальности и вдруг понимаешь, как перейти отсюда к реальности большей. Любовь — любовь может быть силой не только метафорически.

— Любовью ее не победить, — сказал Ричард у нас за спиной. Он вернулся на сцену.

Я смотрела на него и не знала, хочется ли мне сейчас его прикосновения. Распространится на него любовь или нет? Обидел ли он меня наконец достаточно для того, чтобы убить мои к нему чувства? Если да, то от него сейчас пользы не будет. Он только повредит мне, разрушит эту тихую новую магию.

— Тебе понадобится волк, как в прошлый раз, — сказал он.

Он прав, но…

Он протянул руку.

Сумерки дышали вокруг, будто сам зал делал этот вдох. Ричард протянул руку, взял мою ладонь, и его рука была теплой в моей, и это был все тот же Ричард, так же прекрасный с головы до ног, но сила не стала переходить с меня на него. Он стоял, держа меня за руку — и его прикосновение меня не трогало. Остальные, даже Дамиан, ощущались теплой нежностью, но Ричард оставался холоден для моего сердца.

— Анита… — прошептал он.

Что я могла сказать?

— Ты говорил, что мы для тебя ничего не значим. И что ты не хочешь ardeur’а.

— Это же не ardeur, — возразил он.

— Это он и есть, Ричард, Ты никогда не понимал, что ardeur для меня не только секс. Ardeur — это ardeur.

— Я чую след его запаха — это как если бы у любви был аромат.

— Это ardeur, Ричард, то, что из него стало.

— И если бы я остался рядом с тобой, ты бы сейчас изливала на меня любовь? — спросил он.

— Не знаю.

— Ma petite, нельзя ли это обсудить позже?

Мы оглянулись на него, продолжая держаться за руки.

— Прости, — ответила я.

Ричард понюхал воздух, и мне показалось, будто он действительно хочет понять, как пахнет любовь.

— Это не ее запах.

И я тоже понюхала воздух:

— Нет, она пахнет жасмином, дождем и ночью. А у этого запаха нет.

А тьма становилась… становилась темнее. Как и должно было быть. В сумерках сила дышала в зале, но силы еще не было достаточно, чтобы это была она.

Я обернулась к Коломбине и ее слуге:

— Белль Морт говорила, что вампиры Арлекина — слуги Темной Матери. Она имела в виду буквальный смысл?

— Девочка, из нас каждый несет в себе частицу изначальной тьмы. Ощути силу ночи, принявшей людской облик, и узнай истинный ужас.

Я покачала головой и сказала Ричарду:

— Это не она.

Он придвинулся ко мне, насколько смог протолкнуться сквозь прочих. Кажется, нас опять набиралась приличная ватага.

— Если бы я тогда в твоем сне не видал настоящую, это могло бы меня напугать.

Я кивнула:

— Но мы знали настоящую, и это и близко не она.

— Это не Мать? — спросил Ашер.

Он уже поднялся и стирал с лица слезы.

— Нет, это лишь ее тень, слабая тень.

Натэниел втянул в себя воздух:

— Я однажды учуял ее запах в машине. Она пахнет как что-то кошачье, как жасмин и еще много всякого. А тут запаха нет, это не настоящее.

Темнота начала давить, как навалившаяся тень ладони, но это была всего лишь тень. Младшие вампиры сбились в кучку, колотились в двери, вопили громче. На скамьях не осталось никого — только наши телохранители в проходах. И еще наши вампиры.

— Темная Мать поглотит вас всех, если не сложите оружие и не покоритесь нам.

Тень темноты пыталась нас сокрушить, Дамиан тихо застонал.

— Не бойся, — сказала я. — Это всего лишь тень ее силы, она бессильна нам повредить.

Коломбина будто сжала в ладони что-то невидимое, тень тьмы попыталась так же сжать нас, но я подумала: «Любовь, тепло, жизнь», — и она рассеялась клочьями. И снова лампы стали ярче.

— Это не та тьма, что погубила моего мастера в Англии, — сказал Реквием. — По сравнению с тем это просто дым и зеркала фокусника.

— Дым и зеркала, — повторила я. — То, что отвлекает внимание от иллюзии. Откуда нам знать, что ты настоящая Коломбина, что ты из Арлекина? Правила насчет масок знают все вампиры, и притвориться может каждый.

— Ах ты нахальная стерва! Как ты смеешь?

— Это объясняет нарушение правил, — сказал Натэниел. — Они вас пытались убить, не послав сперва черную маску.

— Вы действительно требуете от нас доказательств, что мы — Арлекин? — спросила Коломбина.

— Да, требую.

— Жан-Клод, она всегда говорит за тебя?

— Я счастлив, что у меня есть ma petite, которая говорит за меня.

Это не всегда так, но сегодня я отлично справляюсь.

— Я хотела вами завладеть, а не уничтожить. Но раз вы настаиваете…

От потолка отделился пласт черноты. Очевидно, он там был все время, но никто из нас его не видел. Будто черная огромная змея, если бы змея могла не иметь формы и уметь плавать в воздухе. Нет, черт побери, не змея это была, но не знаю, как еще назвать. Лента черноты, она шевелилась, и где она касалась ламп, там свет тут же гас, будто сожранный наплывающей тьмой.

— Пахнет ночным воздухом, — сказал Мика рычащим голосом.

— Пахнет, — подтвердили одновременно Ричард и Натэниел, даже не глядя друг на друга. Трое оборотней будто сосредоточились на чем-то, чего я не слышала, не видела, не чуяла — и тут почувствовала это как холодную струю ветра, учуяла — ночной воздух, влажный, но без дождя. Влажный, но без дождя. Я втянула воздух:

— А где жасмин?

Половина светильников на нашей стороне церкви скрылась под извилистой лентой живой тьмы. Прихожане — вампиры и люди — сгрудились у противоположной стены, как можно дальше от этой тьмы, от которой не выпускали их запертые двери.

Реквием закрыл лицо плащом, но стоял теперь возле сцены.

— Это та тьма, что убила моего мастера.

— Как она его убила? — спросил Мика.

— Тьма покрыла его, закрыла от наших взоров, он страшно закричал, а когда мы снова его увидели, он был мертв.

— От чего именно мертв, Реквием? — спросила я.

— У него вырвали горло, будто клыками огромного зверя.