Хотя с другой стороны, это и хорошо, мне надо переключиться, а то я сейчас точно пойду и убью Пожидаева.

— У нас неприятности! — выдохнула она, стараясь говорить очень тихо.

— Что опять? — устало спросила я.

— Я ходила сегодня в парк, — шепотом начала жаловаться агрономша, — смотреть ходила. И, представьте себе, семена не взошли! Даже борщевик Сосновского! А ведь по моим расчётам уже должны были!

— Почему не взошли? — расстроилась я.

Что-то, а в этом направлении никаких сбоев я вообще не ожидала. И тут на тебе!

— Возможно, климат здесь другой и это повлияло, — начала перечислять Сиюткина, — а, может, аллелопатическое влияние соседних каких-то растений. Я же местную флору практически не знаю.

— Да что там знать, деревья, трава…

— Ой, не говорите, Любовь Васильевна! — замахала руками Сиюткина, и, охнув, резко понизила голос. — Но я думаю… то есть предположение у меня такое…

— Что? — нагнулась к ней ближе я.

— Я думаю, что виной всему экология! — трагическим шепотом сообщила агрономша.

— Да вроде чистая здесь экология, — пожала плечами я, — там же парк этот… он у них заповедный какой-то…

— Вот именно! Вот именно! — обрадовалась Сиюткина, — хорошо, что вы меня понимаете! Я считаю, что нужно немножко на те места химии внести…

— Какой химии? — меня аж передёрнуло.

Химии мне только не хватало. Кущ и Комиссаров вовсю извращаются с физикой, вон весь Нью-Йорк дерьмом залили, а эта хочет химию. Страшно подумать, что скоро здесь начнётся. Как минимум, очередная Хиросима, судя по горящим глазам Ольги Ивановны.

Но Сиюткина развеяла мои подозрения.

— Я думаю, нужно немного удобрений внести, — яростно припечатала она, — или гербицидов каких-то…

— Погодите, Ольга Ивановна, — наморщила лоб я, — разве гербициды не уничтожают растения? Или я в школе ботанику плохо учила?

— Всё так! Но дело в том, что наши растения привыкли к высоким дозам гербицидов и без них и растут хуже…

Я аж хрюкнула.

Вот это по-нашему! По-русски! Без гербицидов наши растения растут хуже, а без проблем мы живём скучнее.

А вслух сказала:

— Где же я вам гербициды найду, Ольга Ивановна?

— Ну вы уж поищите, Любовь Васильевна, — попросила Сиюткина и ушла.

А я осталась посреди коридора с новой проблемой.

Пакет с книгами оттягивал руку, нужно было идти в номер и садиться монтировать доклад. И тут я вспомнила, как кто-то из наших, то ли Комиссаров, то ли Кущ упоминал о мешках дуста. Вроде они хотели их в городской водопровод высыпать. Вот интересно, высыпали они, или нет?

И остался у них дуст, если таки высыпали?

Чтобы проверить эту мысль, я прямиком отправилась к Комиссарову. Нет, конечно же, я и не думала, что смогу найти у него в номере мешок дуста, просто надеялась, что он посоветует что-то.

Но, к моему глубокому сожалению, Комиссарова на месте не оказалось. Я постучала, подождала и пошла к Кущу.

На мой стук дверь его номера распахнулась и оттуда выглянула всклокоченная заспанная голова.

— Извините, Фёдор Степанович, — примирительно сказала я, — у меня к вам один вопросик. Секретный. Я быстро.

— Заходите, раз секретный, — хмуро кивнул тот, бросив быстрый взгляд по сторонам коридора. — Только у меня немного не убрано, вы уж извините.

— Ничего страшного, это вы меня извините, что я нагрянула вот так вот.

Я вошла в комнату.

Да уж, про «немного не убрано» Фёдор Степанович явно поскромничал. Глядя на разгром в номере, создавалось впечатление, что тут, как минимум, прошло цунами.

— Так что там случилось? — спросил педагог.

— Да вот Ольга Ивановна жалуется, что борщевик Сосновского, ну тот, который мы в парке посеяли… и он не всходит, — пояснила я.

— А я чем помочь могу? — удивился Кущ и почесал всклокоченную голову.

— Помните, вы упоминали про дуст? — спросила я и добавила, — Ольга Ивановна считает, что какой-нибудь гербицид поможет. Или удобрение… в общем, нужно что-то химическое…

— Дуст есть, — обрадовал меня Кущ, — скажите Ольге Михайловне, пусть прикинет, сколько надо и мы завтра к вечеру принесем. И узнайте куда нести.

После того, как мы договорились, я развернулась, чтобы идти к себе. И тут под вешалкой я обнаружила ярко-красную ручку от фена. Это был импортный мощный фен Авроры Илларионовны, с которым она любила сушить свою шевелюру после бассейна. Там был местный фен, но она всегда приносила свой, чтобы все видели и завидовали…

Пёстрая, многотысячная толпа волновалась и бурлила прямо передо мной. Я как глянула на эти бесконечные ряды — так сразу липкий холодный ужас окатил меня с головы до ног.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, и мысленно рыкнула на себя: соберись, тряпка! Это же всё понарошку. Ты сейчас спишь, а потом проснёшься и пойдёшь в свою «Пятёрочку». А вечером придут внуки и нужно ещё успеть приготовить их любимый пирог с яблочным вареньем. Так что давай-ка, быстренько соберись: скажешь этим людям речь и будешь свободна. Не забывай о Пашке!

Этот аутотренинг слегка меня отрезвил.

Хотя ладони всё равно были потными и липкими. И руки мелко дрожали.

А человеческое море всё бушевало и кипело.

И тогда я шагнула к микрофону…

Я шагнула к микрофону и произнесла торжественным голосом, какой только могла изобразить (на английском языке, между прочим):

— Дорогие жители и гости города! Я счастлива представить…

Что именно я счастлива представить, договорить я не успела — мой микрофон с противным раскатистым скрежетом «Вжиг-гхих-ррычъ!», от которого аж зубы свело, просто взял и отключился. Более того, моментально погасли оба софита за спиной.

Я оглянулась и обомлела — огромный экран, на котором прокручивались картинки из библейских сценок, внезапно тоже погас.

— Рассс-рассс… — растерянно сказала я в микрофон.

Ничего. Микрофон, кажется, окончательно умер.

Толпа внизу заволновалась. Поднялся шум, который всё нарастал и нарастал.

Я оглянулась на организаторов, что стояли за моей спиной и чуть сбоку — чопорная дама, которая вела мероприятие озабоченно с кем-то переругивалась.

Я попыталась повторить без микрофона, максимально повысив голос, почти до крика:

— Дорогие жители и гости города! Я счастлива… — но тщетно, мой глас в этом шуме был подобен комариному писку у Ниагарского водопада. Меня банально никто не услышал.

Тогда я замолчала и ушла за сцену: не буду же я стоять, как дура, перед микрофоном и молчать.

Меня встретили встревоженные лица Валентины Викторовны и Арсения Борисовича. Ещё каких-то людей.

— Что делать? — спросила я их.

Кажется, никто из них не знал, что делать. Все куда-то метались, суетились, шумели, но микрофон от этого всё равно не работал, сцена была без света и звука, и грандиозное мероприятие, похоже, закончилось в самом своём начале.

— Пока побудьте здесь, — сказал мне Джорж, а по-нашему Гоша, наш бывший соотечественник, который нынче выполнял функцию «мостика» между нами и ними. — Сейчас там всё наладят, и вы продолжите доклад. Если, конечно, успеете.

Он посмотрел на меня и успокаивающе тронул меня за рукав:

— Вы, главное, не волнуйтесь, Любовь Васильевна. Вашей вины тут нету. Обычный технический сбой…

— И часто у вас такое бывает? — буркнула я.

— При мне впервые, — нахмурился он и продолжил, заглядывая в ворох бумаг, которые держал в руках. — Так, у нас дальше по регламенту выступление хора благотворительной организации «Маргаритки» в честь ветеранов боевых действий, затем выступление Прогрессивного просветительского союза с гуманитарным заявлением, затем танец монахинь Епископального общества помощи беженцами всего мира…

Он выдохнул и торопливо пролистал сценарий:

— А, вот! — облегчённо вздохнул он, — после общей «Песни надежды» Братского Ордена по борьбе с вырубкой деревьев, будет небольшой зазорчик по времени. Вот тогда вы сможете сказать свою речь. Но там время тоже ограничено, не больше семи минут. Но рассчитывайте лучше на пять.