— Мама Люба, буквально два слова и всё. Обещаю! Это быстро!

— Ладно, слушаю тебя, –могучим усилием воли я попыталась сдержать зевок. — Только не мельтеши туда-сюда, пожалуйста, а то меня уже укачало и сейчас стошнит.

Анжелика моментально остановилась напротив меня.

— В общем, я тут подумала и поняла, что не останусь я в этой Америке, — тихо сказала она.

От изумления у меня аж сон из глаз пропал.

— Ты шутишь сейчас? — спросила я и даже привстала с кровати.

Нет, я, конечно, понимала, что вся эта затея с эмиграцией в США — ерунда на постном масле, и что Маше дети совсем не нужны. Но я даже не думала, что Анжелике хватит всего одного нашего разговора на подумать и сделать правильные выводы. Неужели повзрослела и набралась ума?

— Не шучу, — надулась Анжелика, — понимаешь, я посмотрела, всё обдумала и поняла, что мама Маша — она, конечно, моя мама. В смысле биологическая мама… но она совершенно несерьёзная. И жить с ней нельзя. А для Изабеллы — так вообще опасно. Ей же уход нужен и режим.

Я молчала, хлопая глазами.

— Ричард в таком возрасте, что ему воспитание нужно, — продолжала Анжелика. Он очень дедушку Василия любит и случается его во всём. И Изабелла. И она там ходить начала.

— Но здесь, в Америке, медицина получше, — сказала я.

— Если мама не заплатила даже за еду, то денег на лечение Изабеллы она точно не даст, — понуро вздохнула Анжелика, — я же вижу. И ещё непонятно, какой там у неё этот новый американский муж…

— Так, может, он нормальный? — предположила я.

— Был бы нормальным — пригласил бы нас в гости, а не в забегаловке встречаться, — фыркнула Анжелика, — или, в крайнем случае, приехал бы с мамой. Разве ему не интересно посмотреть на русскую дочку своей жены? Не верю!

Здесь я с нею была совершенно солидарна.

А Анжелику в конец понесло:

— А раз вот так. Значит, мы им или совсем не нужны, или будем там приживалками. Нет! Лучше с тобой жить, мама Люба! — она взглянула на меня и осеклась, — если не выгонишь нас, конечно же.

— Так что, ты от мамы отказываешься, что ли? — подвела черту в разговоре я.

— Нет конечно! — улыбнулась девочка, — это же моя родная мама. Только жить с нею я не буду. И брата с сестрой не пущу. А вот когда-нибудь потом, когда мы все повзрослеем, выучимся, у нас будут свои семьи, жилье. И мы соберемся и приедем к ней в гости. Или она к нам будет приезжать. А жить мы будем с тобой и дедом Василием.

Я аж прослезилась.

А наутро, перед завтраком, я, как и было велено, заглянула сперва к Пивоварову.

Он был собран, бодр и весел:

— Живём, Любаша! — хохотнул он, — живём!

— Что случилось? — спросила я.

— На-ка, держи, — он сунул мне листочек.

— Что это? — округлила глаза я.

— Это письмо, которое ты должна отнести ребятам.

— Да как я его пронесу⁈ И Артемий Борисович…

— За это не беспокойся даже, — широко улыбнулся Пивоваров, — твоё дело сейчас — выучить текст и при разговоре передать его Кущу.

Я ахнула, а он продолжил инструктаж:

— А когда будешь говорить, на каждом втором слове делай вот так, — Пивоваров присюсюкнул. — Поняла?

Я кивнула.

— Здесь всего двадцать слов. Заучи и не перепутай. А листочек сразу же уничтожить надо.

— Шифр, — догадалась я.

— Главное — не перепутай! — строго повторил Пивоваров.

— А когда я буду сюсюкать, они разве не догадаются? — спросила я.

— Значит, шепелявь, или заикайся, — сказал юрист. — Но, главное, немного выделяй те слова, что надо.

— Хорошо, — кивнула я и принялась заучивать текст.

— Пошли давай, — велел Пивоваров, — а то на завтрак опоздаем.

— Но я ещё не доучила. — пожаловалась я.

— Быстро покушаешь, пойдёшь в сортир и там доучишь, ясно?

— А, может, вы сами таки сходите? — попыталась отвертеться от «почётной» миссии я, хоть и понимала, что безуспешно всё это.

Но Пивоваров был неумолим.

— У нас сегодня своя программа! — строго сказал он и, не выдержав, хохотнул, — и. я уверен, всем она очень понравится!

На завтрак Арсений Борисович не пришел.

Женщины шушукались, что, мол, он где-то подхватил какую-то сыпь, что у него все руки в прыщах, температура и тошнит.

Интересно, что они ему подсыпали и каким образом удалось провернуть всё это?

Но спросить я не успела — время завтрака закончилось и нужно было идти к ребятам.

— А я что, одна пойду? — узнав о состоянии Благообразного, совсем перепугалась Валентина Васильевна.

— Почему одна? — строгим склочным голосом прожженного юриста сказал Пивоваров, — вон Любовь Васильевна с вами пойдёт.

— А почему это Любовь Васильевна? — моментально влезла Аврора Илларионовна, которая чутко подслушивала наш разговор. — Что, среди нас достойных нету?

— А потому, что Кущ и Комиссаров — из калиновской делегации, — рявкнул на неё Пивоваров, — а Любовь Васильевна её возглавляет. Вот пусть идёт и разбирается!

— А почему не вы? — не унималась сволочная старуха, — вы же юрист! Это ваша обязанность!

— Во-первых, я на пенсии, Аврора Илларионовна. Я — пенсионер, а не юрист, — ответил ей Пивоваров и зачем-то подмигнул, — а, во-вторых, я на дух не переношу ни Куща, ни Комиссарова и просто не хочу туда идти. Имею, между прочим, право. А Любовь Васильевна пусть идёт, раз довела дисциплину в коллективе до такого уровня, что люди в полицию уже попадают!

— И правильно! — злорадно потрясая сухонькими кулачками, поддержала его Аврора Илларионовна. Настроение у неё явно улучшилось. Она прямо расцвела вся и помолодела.

Вот как мало человеку нужно для полного счастья!

Я осторожно выдохнула и заметила, как в уголке, за столиком облегчённо выдохнул и улыбнулся Ляхов.

Если честно, я совершенно не верила в его показательные «крокодиловы слёзы». Такие люди никогда не меняются. Я прекрасно понимала, что на данный момент Ляхов испугался за свою задницу. И поэтому готов валить хоть родную тёщу, хоть всех остальных. А вот завтра, когда ситуация разрулится, он всех преспокойненько сдаст и даже чуточку не будет жалеть никого.

У некоторых людей есть такая черта. Делают гадость и при этом даже не считают, что они делают гадость. И потом страшно удивляются и даже обижаются, когда видят негативную реакцию или соответствующие ответы от окружающих.

Я всегда от таких людей стараюсь держаться подальше.

Вот и сейчас сделала вид, что не заметила мимики Ляхова.

В полицейском участке нас провели в большую комнату, где велели ждать. Всё это время, пока нас обыскивали, расспрашивали, заполняли какие-то анкеты, я всё время старалась молчать. Хорошо, Валентина Викторовна уже проходила вчера все эти процедуры и поэтому живенько заполняла бланки за себя и за меня.

Мне было капец страшно.

Постоянно казалось, что меня сейчас схватят, как главную зачинщицу.

Воображение рисовало, что в тёмных казематах, Кущу и Комиссарову переломали все рёбра и они, не выдержав боли, сдали меня с потрохами. И что сейчас я сюда войду, а вот обратно не выйду.

И никогда я больше не увижу солнышка!

В общем, пугала я себя изо всех сил, как могла.

И в конце концов накрутила себя до такой степени, что аж губы тряслись и я стала заикаться.

И это было хорошо. Точнее — очень хорошо.

Потому что полицейский задавал вопросы, Валентина Викторовна переводила, а я отвечала, заикаясь через раз. Так что, когда я пробормотала Кущу послание от Пивоварова, заикаясь в нужных местах, у наших надсмотрщиков даже никаких сомнений не возникло.

Кстати, разговаривали мы по телефону, через такое окошечко, застеклённое и зарешеченное.

— Как дела? — растерянно спросила я, стараясь изо всех сил выглядеть бодрячком.

— Люба, да не волнуйся ты так, — начал успокаивать меня Кущ, который меня раскусил сразу, — нас подержат немного и выпустят. Мы ведь не виноваты. Больная старуха совсем сошла с ума. Вот увидишь, всё будет хорошо!