Гостя уже стало раздражать пустое брюзжание ветерана. Давая понять, что разговор пора завершать, скептически настроенный собеседник, повернулся к экрану телевизора. Фильм близился к концу. Аристократично лысеющий артист Гафт сидел на крыше, а блистательный любовник всесоюзного масштаба Александр Абдулов лез к нему в белых штанах. «Какой бред!» — подумал невольный зритель, намереваясь встать и уйти на кухню, но его остановил детский плач. Ревел Сёма, которого за ухо вела Альбина.

— Папа! — воскликнула она в раздражении, — Тебе уже ничего нельзя поручить! Тот ещё дед, даже с внуком посидеть не может! Посмотри, что он наделал!

Семён уже бежал к деду, подставляя макушку для подзатыльника. Белая сорочка ребёнка была испачкана ярким кровавым пятном.

— Вишнёвый сок! Я вишню для торта давила, а он!.. У-у-у, дедов поцик!

— Уймись, Альбина, — попытался было остановить её отец, но дочь уже несло.

— Была б моя воля, всех мужиков истребила! — распалялась она, — Абсолютно бесполезные существа! Строят из себя повелителей, а на поверку — бестолочи и в хозяйстве — не многим полезнее холодильников.

— Ты своему мужу выговаривай, а не мне! — вскипел ветеран.

— А ты в ОВИР справку о ранении отнёс? А копию паспорта Ерофея? Или ещё год будем ждать отъезда? — распалялась его дочь, переодевая сына, зажатого в клещах его ног.

— Погоди, не всё сразу… В ОВИР сходить — это тебе не «Семь-сорок» сплясать!

Старик Столберг виновато посмотрел на Германа, который невольно был втянут в семейные дрязги.

— В Израиль? — холодно спросил он.

— Да.

— Почему?

— Ты молод, не поймёшь…

— Отчего же?..

Поскотин в упор смотрел на бывшего фронтовика, который ещё пять минут назад вызывал в нём чувство глубокого уважения, но вдруг встретил не менее твёрдый взгляд старого еврея.

— Там по-прежнему верят в идеалы и даже женщины способны защищать свою Родину. Здесь всё уже сгнило…

«Да ну?» — язвительно спросил наливающийся уверенностью разведчик, переходя в наступление, однако на полуслове был остановлен. В гостиную вошли Ольга и Михаил, держа за руки маленькую дочь с огромным алым бантом на белокурой головке. Альбина бросилась к гостям. Герман стушевался и опустил голову. Ветеран одной рукой подтолкнул внука к девочке, но она, чего-то испугавшись, протянула руки к отцу, который легко поднял её и усадил к себе на шею. Ольга и Альбина вышли, а Михаил опустился на диван рядом с Поскотиным.

— С Новым Годом, инженер! — шутливо поприветствовал он недавнего знакомого. Герман натужено-радушно ответил, после чего сделал «козу» его дочери, наблюдавшей за ним с родных высот отцовских плеч.

— На, подержи дочурку, пока я перекурю, — распорядился Михаил, снимая с плеч обладательницу огромного алого банта. — Леночка, это дядя Герман, — познакомил он свою дочь с новым местом для сидения.

— Дядя Ге-е-ельман, — пропело сокровище.

Михаил, легко поднялся и, разминая на ходу, сигарету «Союз-Аполлон», вышел в коридор.

— Дядя Ге-е-ельман, — ещё раз пропело нежное создание и вдруг с отрывистым детским «Ня!» резко вытащило из кармашка шоколадную конфету, сунув её почти к самому его носу.

— Спасибо Леночка, — воркуя, ответил Герман, принимая подарок.

Ещё чуть ли не с десяток раз прозвучало обворожительное «Ня», пока поплывший от приступа сентиментальности разведчик не обзавёлся кучкой детских радостей, включавших пупсика, колечко, заколку и маленького керамического поросёнка — знака наступающего года по входящему в моду восточному календарю.

— Хороший год будет, изобильный, — прокомментировал появление игрушечного поросёнка будущий эмигрант, пряча искалеченную руку за спину.

— Не сомневаюсь! — доброжелательно откликнулся молодой человек, наслаждаясь вознёй с ребёнком, — И что ж вы так рано отъезжать собрались, подождали бы ещё годик, глядишь — и передумали!

— За тучными годами худые стадами ходят…

— Да бросьте вы эту мистику, Симон Аркадьевич! Оставались бы на Родине, внука растили.

— Я там за ним послежу, пока Альбина с Ерофеем в Армии обороны Израиля служить будут.

Герман представил, как пышнотелая Альбина бегает по горам с автоматом и рассмеялся. Белокурая девочка, приняв веселье на свой адрес, решила ещё раз блеснуть щедростью, но кармашек был пуст. Тогда она со вздохом сорвала со своей головы алый бант и протянула его «дяде Гельману». «Ня!» — решительно сказала она, рассыпая по худеньким плечам нежный пух детских волос. И вдруг у Германа судорожно перехватило дыхание. Пушистая головка маленькой девочки пахла Ольгой. Нежный сладкий аромат, словно замешанный на тёплом молоке, вызвал череду воспоминаний того вечера, который подарил единственный поцелуй её матери. Растроганный, он ещё теребил бант, когда Леночка уже бежала к ней. Ольга словно пушинку взяла её на руки и холодно взглянула на Германа.

— Маленьких обижаешь?! Отдай сейчас же бант!

— Ольга, отстань от человека, — пробасил за её спиной Михаил, перехватывая дочь. — Это я его попросил посидеть, пока курил на лестничной клетке.

Поскотин был совершенно обескуражен. «Откуда эта холодность?» — размышлял он, ища поддержку в глазах Михаила.

— Не принимай близко к сердцу! — участливо отозвался Ольгин муж, — Она за свою семью любому лицо расцарапает.

Сбитый с толку Поскотин уже поверил его словам, когда уловил еле заметное волнение в её глазах. «Или это показалось?» — подумал он, когда взрыв голосов возвестил о начале новогоднего застолья. Растерявшийся влюблённый сел рядом с беспечной Надеждой напротив Ольги и её мужа. Мочалин, сидевший по другую сторону он неё, заговорщицки подмигнул. Герман скривился, пытаясь отреагировать на сигнал, чем немало рассмешил свою соседку.

— Гера, ты сегодня зажатый, как морской узел, расслабься! — посоветовала Надежда.

— Это я твоего майора испортил, — сознался фронтовик, примостившийся по левую руку от него.

— Какого майора? — насторожилась Надежда.

— Симон Аркадьевич! — взвыл Поскотин.

— А вы разве не распробовали? — спокойно продолжил старик. — Этого майорана, который в мясном салате…

— Что? — в один голос спросили Надежда и Герман.

— Майоран! Я сегодня в мясной салат майорана слишком много положил… Ну, как есть можно? Да вы не стесняйтесь, накладывайте. Доктора рекомендуют его при метеоризме.

— Браво! — воскликнул из-за спины Надежды восхищённый игрой слов Вениамин, — Я бы ещё в салат варёного языка добавил, который мой друг не по делу распускает.

Вскоре общаться за столом стало невозможно. Тосты следовали один за другим. С шумом взвивались к потолку пробки от шампанского, звенели бокалы. Захмелевший Ерофей и сгрудившиеся вокруг него друзья грянули «В лесу родилась ёлочка» на мелодию «Happy New Year!». Не сведя в гармонию русские слова и мотива распавшейся группы «Абба», компания зашлась весёлым смехом, оборвавшимся с появлением на экране телевизора заставки с изображением Кремлёвских башен. Женщины зашикали, а мужчины вновь принялись открывать шампанское и наполнять бокалы.

— Опять всесоюзные похороны намечаются, — обратился старый еврей к своему соседу.

— Какие ещё похороны? — недовольно отреагировал Поскотин, отодвигаясь от склонившегося к нему старику.

— А ты посмотри, видишь, Василь Васильевич поздравляет с Новым Годом. Заметь, не генсек Андропов, а первый зам. Председателя Верховного Совета.

— Ну и что?

— А то, что Кузнецову уже восемьдесят один год! Видано ли дело поздравлять страну со светлым будущим человеку, одной ногой стоящему в могиле?

Раздражённый Герман обернулся к экрану, где человек, похожий на сказочного Кощея, монотонно читал по бумажке текст.

— Зато без очков! — обратил он внимание надоедливого соседа на единственную деталь, внушающую оптимизм.

— С Новым Годом, дорогие товарищи! — прочёл заключительные строки Кощей и, оторвавшись от текста, от себя добавил, — С новым счастьем!

На экране появились часы Спасской башни. Под бой курантов стрелка дёрнулась и замерла на цифре двенадцать. «Ура!» — взорвалась счастливым криком гостиная, короткой очередью ударили взрывпакеты с конфетти, брызнули искрами бенгальские огни, и шумная компания продолжила своё весёлое плавание за исчезающими вдалеке порогами старого года.