С лётного поля в казармы друзья возвращались на УАЗике войскового куратора сборов капитана Гордеева. Впечатлённый мастерством Вениамина, он пригласил героя в свою машину и даже предложил подвезти его товарищей. Польщённый Мочалин, оправившись от испуга, вновь обрёл вид каменного истукана и вполоборота величественно восседал рядом с начальством. Гордеев без умолку болтал обо всём, что приходило в его военную голову. При этом словоохотливый водитель оборачивался за поддержкой к Вениамину, не сомневаясь, что его хваткий в десантных премудростях пассажир определённо располагал богатым военным опытом. Мочалин, сидевший в неудобной позе на одной ягодице и не смевший пошевелиться из-за сохраняющегося дискомфорта, вызванного недавней минутной слабостью, изо всех сил старался не разочаровывать руководство. Его веское «Да-а-а… уж!» неизменно завершало каждый эпизод военной биографии капитана, прошедшего суровую школу войны в Афганистане.

Приметив странную позу пассажира, капитан Гордеев участливо поинтересовался:

— Старую рану разбередил, товарищ?

— Да… как-то так… к непогоде обычно…

Капитан сочувственно покачал головой, намереваясь задать следующий вопрос, но Веник, опасаясь разоблачения, его опередил.

— Товарищ капитан, среди нас, как бы, ещё один ветеран присутствует… Тоже «афганец»!

— Кто такой? — удивился Гордеев, не предполагавший, что среди его ничем не приметных седоков затесался ещё один участник военной кампании.

— Да вот, старший лейтенант Поскотин, товарищ капитан.

Гордеев, не выпуская из рук баранку обернулся. Герман осклабился виноватой улыбкой.

— Где служил?

— В Джелалабаде, провинция Нангархар, — взяв под козырёк, начал рапортовать разоблачённый ветеран, — отдельная 66-я мотострелковая бригада. Офицер разведки.

Капитан обернулся. «Не похоже, курсант! Кто же честь отдаёт из положения полулёжа. С Уставом, надеюсь, знакомились?» «Ни единожды! — бодро отрапортовал подчинённый, — Да только про позы отдания чести в нём не прописано».

— Плохо изучали, старший лейтенант, — строго одёрнул его капитан. — Устав, как Библия, все стороны нашего бытия регламентирует. Вот к примеру…

— Разрешите, товарищ капитан, я один случай из своей практики доложу? — прервал его герой-афганец.

— Валяй!

— Случилось это, когда я проходил срочную. Присвоили мне после института лейтенанта и определили в командный пункт штаба ПВО Сибирского округа. Был тот командный пункт врыт в землю по самый люк, через который мы внутрь забирались. Вверху — лишь зелёный холмик, а под ним целые хоромы, напичканные аппаратурой. Промеж себя мы те хоромы «Ямой» называли. Так вот, в этом-то подземелье я в должности инженера по вычислительным устройствам отдавал свой воинский долг. А какие у нас были офицеры! Сплошь умницы! — Сделав ударение на «умницах», Поскотин выразительно посмотрел на капитана, после чего продолжил. — Повторюсь, таких умниц я даже в Академии наук не встречал: стихи сочиняли, в разных учёностях не хуже студентов разбирались. Языки знали. Один подполковник на дежурстве нам, молодым, раннего Бертольда Брехта в подлиннике читал, хоть и не понятно было, но дух захватывало. Короче, мне, прошедшему практику в лабораториях Академгородка, было просто и легко адаптироваться к военной службе: та же аппаратура, тот же научный поиск, только вместо белых халатов — военная форма. Но была одна проблема. Будучи сведущ в науках, я испытывал жуткую неприязнь к разного рода регламентирующим документам. Довольно скоро проявилась моя полная безграмотность в святая святых — Уставах вооружённых сил. Мой начальник, рыжий подполковник, единственный дуболом из просвещённых офицеров, принудил меня сесть за эти сакральные брошюры. Можете представить, какие душевные муки испытывал я, заучивая стих за стихом эпическую поэму основ армейской службы, а рядом, рассыпая перхоть, маячил треклятый подполковник с вечно влажными как у Арафата губами, да ещё периодически указывал, на какие моменты мне следует обратить особое внимание. Настал день, когда я мог декламировать Устав без запинки и даже попробовал себя в публичных выступлениях перед личным составом.

В первое моё военное лето состоялись грандиозные учения ПВО. В «Яму», как сельдей в бочку, набралось генералов, особистов и разной другой армейской плотвы, которая одним своим видом оскорбляла наши штабные чувства. К учению готовились заранее: для генералов отремонтировали баньку, запустили в небольшой пруд, что зеленел на окраине городка, целую цистерну карасей и карпов, украсили офицерскую столовую цветами и завезли в неё смазливых официанток. К тому времени я уже считал себя настоящим армейским офицером, что подтверждали прапорщики, которые долгое время наотрез отказывались отдавать мне честь. Чтобы ещё более возвыситься в глазах нижних чинов, я отрабатывал командный голос, разговаривая на служебные темы с унитазом.

Наладился и мой быт. Мы с одним выпускником КВИРТУ снимали большой гостиничный номер. В нём редко переводились бальзам «Абу-Симбел», кубинский ром и сухие вина. Нам нравилось слушать «Битлз» и листать старую подшивку «Пентхауза». Вскоре я обзавёлся велосипедом «Спутник» и погожими днями выезжал в город повидать своих однокурсников. Словом жили, как наши писатели, на дачах в Переделкино. По весне я разжился своей маленькой фермой, которую приобрёл совершенно случайно, катаясь по пыльным дорожкам ближайшего к военному городку села. Однажды мне на глаза попался ржавый эмалированный таз, что валялся на обочине, из которого выскочила встревоженная курица. Спешившись с велосипеда, я заглянул в него и обнаружил там кладку ещё тёплых яиц. Не долго думая, я перенёс этот таз в укромное место и начал регулярно присыпать вокруг колхозным зерном. Ежедневно ферма давала с десяток яиц, а навещавшие её курицы дополняли наше скудное меню диетическим мясом к юбилеям и праздникам.

Вот и в тот раз, воспользовавшись перерывом в учениях, я, как был, в сапогах и полевой форме, вскочил на велосипед и отправился к своему хозяйству. По пути заехал в сельпо, купил бутылку водки и свежего деревенского хлеба. Сняв кладку и загрузив провизию в авоську, отправился в обратный путь. На подъезде к КПП я обнаружил начальника Штаба генерала Коржова, бредущего с удочкой по направлению к литерному озеру. Разомлевший от жары воинский начальник был в майке и галифе с лампасами «на босу ногу». Вид, конечно, не строевой, но и он привёл меня в ужас. Генералов я боялся больше пожарных машин! Среди моих друзей ходило много историй про вампиров в золотом шитье, которые пили кровь у нижних чинов и эшелонами отсылали младших офицеров на Чукотку или Магадан. Приближаясь к генералу, я лихорадочно вспоминал, как трактует Устав отдание чести в случае движения военнослужащего верхом на велосипеде. Просканировав все закоулки памяти, я так и не нашёл ответа, а, между тем, генерал приближался как народное горе! Медлить было нельзя. Проклиная несовершенство основного армейского документа, я бросил руль, вытянулся в седле и опустил авоську с продуктами «по швам». Затем, не доезжая нескольких метров, лихо взял под козырёк и сделал равнение налево. Надо было видеть генерала! Он так оторопел, что приложил ладонь к непокрытой голове, перехватив удочку в другую руку. Потом переломился пополам и зашёлся раскатистым начальствующим смехом.

Уже на следующий день я узнал, что генералы отнюдь не вампиры, а напротив, испытывают к младшим офицерам самые нежные чувства. Я был вызван Коржовым, и целый час докладывал о своей личной жизни. На прямое предложение продолжить службу в рядах вооружённых сил, я со всей прямотой ответил согласием, хотя ни минуты не сомневался, что вернусь в свою любимую лабораторию в Академгородке. Но Бог не позволил мне нарушить офицерское слово. Проболтавшись на гражданке полтора года, я снова надел погоны. А в тот день, устным приказом начальника штаба нам с лейтенантом из КВИРТу была выделена однокомнатная квартира, в которую через несколько месяцев я привёл свою первую невесту.