Неожиданно на помощь пришла девушка, стоявшая в дверях и с трудом сдерживающая смех. Она вызвалась позвонить и через пять минут, проинструктированная Германом, мило беседовала с Михаилом, а затем и с Ольгой, после чего передала ему трубку. Поскотин быстро записал требуемый адрес, коротко извинился и нажал на рычаг телефона.

— Собирайся! — скомандовал он товарищу. — У Вероники дом ещё не телефонизирован, зато есть адрес, и этот адрес — у меня в кармане.

Студенты строительного института были столь великодушны, что не позволили своим нечаянным друзьям уйти в морозную ночь без дополнительного утепления. Где-то из недр кладовой молодые супруги — хозяева квартиры — извлекли старую одежду и вся компания, подняв прощальный тост в честь двух заблудших душ, сопроводила их до порога.

Когда друзья вышли в полумрак выстроенных в кладбищенском порядке бетонных многоэтажек, Мочалин не выдержал:

— Какая чудесная у нас молодёжь! — переполненный впечатлениями, воскликнул он, после чего зябко запахнулся в дырявую промасленную телогрейку без пуговиц и, поправил не менее старую парусиновую кепку.

— Я бы с такими в разведку пошёл! — согласился его друг.

— Да-а-а, уж! С нами только в разведку ходить! — добавил Веничка, пытаясь заправить свои породистые уши в дачную кепку. — В Америке с такой подготовкой нас бы даже в скауты не приняли!

Пройдя квартал, друзья остановились для рекогносцировки. Поскотин туже затянул пожарный ремень на старой солдатской шинели и стал шарить в ней по карманам.

— Спички куда-то дел! — посетовал он.

— Ты бы ещё в моей телогрейке поискал, — добродушно посоветовал Вениамин.

Он не спеша снял брезентовые рукавицы-верхонки и чиркнул спичкой, после чего поднёс огонь к номеру дома.

— Сорок третий!.. А нам какой надо?

Герман откинул полы шинели и вынул из кармана клочок бумаги.

— Тридцать седьмой — «Вэ»! Давай будем возвращаться.

— Да нет же! Достаточно перейти улицу и пойти по нечётной стороне.

— А где ты здесь видишь улицу?.. Опять заблудились! — констатировал Поскотин.

Поиски Вероникиного дома заняли немногим менее часа. Друзья, с трудом обнаружив россыпь тридцать седьмых домов, дважды их обошли, каждый раз делая перекур у парадного крыльца с номером «37-Г», пока, наконец, запоздалый негр с помятой валторной через плечо не указал им на одиноко стоявшую «свечку» в окружении недостроенных многоэтажек.

Лифт в новом доме не работал. Измученные путешественники решительно поднимались на одиннадцатый этаж, обходя уснувших на лестничных пролётах недавних новосёлов. На шестом этаже влюблённая парочка стыдливо метнулась в темноту тамбура, оставив после себя стойкий запах дешёвой косметики и шоколадных конфет, которые быстро растворялись в табачных запахах и миазмах кислотных луж недельной мочи.

— Логово пролетариата! — брезгливо процедил аристократичный Вениамин, обходя у мусоропровода очередную скрюченную жертву новогодней ночи.

— Печальное наследие капитализма! — добавил Герман идейного смысла в его реплику, после чего сморщился и прикрыл нос рукавицей.

Дверь квартиры открыла Ольга. Скрестив руки, она стояла, облокотившись о косяк.

— Боже праведный! — воскликнула женщина. — Надюша, Вероничка, идите сюда! Наши ухажёры пришли!

— Не наши, а ваши! — скорчив брезгливое выражение, ответила прапорщик Вероника. — Им ещё повезло, что мой Василий ушёл в ночную смену, а то бы сейчас зубами ступени считали.

— Ничка! Не будь злюкой! — закудахтала Надежда. — Ты посмотри, сколько тягот они перенесли!

В это время страстотерпцы бочком входили в квартиру. Герман открыл рот, чтобы начать оправдываться, но Ольга его перебила.

— Вы только посмотрите, на что он похож! Я, как дура, спешила отдать супружеский долг, чтобы только с ним увидеться, а это чучело!..

Поскотин, глубоко потрясённый словосочетанием «супружеский долг», молча снимал с себя архаичные одежды. Рядом, обнявшись с Надеждой стоял Мочалин, теребя её локоны. Их скорбные фигуры до мелочей напоминали дежурный эпизод сотен военных лент, в завершении которых герой-фронтовик попадает в объятия верной супруги.

— Девочки, я ухожу! — вдруг резко прокрякала Ольга, бросаясь к вешалке с одеждой.

— Нет, милая, не выйдет! — воспротивилась хозяйка квартиры. — А мне что прикажешь с этими делать? Заварила кашу — сама и расхлёбывай!

Мочалин, утробно воркуя, ещё удалялся в спальню, когда пришедший в себя Герман решительно направился в кухню, где исходящая негодованием Ольга прикуривала от сигареты прапорщика Вероники.

— Как твоя фамилия?! — с порога спросил он.

— Моя? — хором переспросили женщины.

— Той, что супружеский долг отдала!

— Ах, вот оно что! — взвилась уязвлённая Ольга. — А ты, выходит, свою жену только по театрам водишь?! Запомни, Соколова я! И муж у меня — Соколов! И что мы с ним вместе делаем — никого не касается!

— В таком случае, прощайте! — отрезал молодой человек и повернулся к выходу.

Следом за ним бросилась Вероника.

— Куда ты на ночь глядя?! Ты даже не знаешь нашего района.

— Не пропаду!

— Иди, сядь на кухне, а я с Ольгой переговорю.

Герман боком вошёл в дверь, пропуская разъяренную женщину, которую за руку выводила Вероника.

На кухне было тихо. На стене тикали ходики, собранные из детского конструктора, в соседней комнате однотонно гудели Ольга и её подруга. Изредка голоса прерываясь, и тогда были слышен нервный цокот Ольгиных туфель, после чего гудение возобновлялось. Поскотин уже дымил второй сигаретой, прикуривая их от детского набора по выжиганию, оставленного сыном хозяйки на столе. Рядом лежали законченные работы, любовно раскрашенные акварелью и покрытые лаком. Глядя на детские поделки, молодой человек вдруг некстати начал вспоминал читанные им прежде любовные книги, в которых романтические герои, презрев пошлую физиологию, порхали, словно бесплотные эльфы, над земляничными полями и лугами, не осквернённые потными телами ни одной влюблённой пары. «Какая же мерзость — эта любовь! — в отчаянии прошептал он. — А главное — обман! Гнусный обман, за который приходится расплачиваться всякому, кто поверит в него». Ему вдруг вспомнилась собственная кухня, надсадный вой соковыжималки, из которой волнами изливается оранжевый морковный сок. «Тьфу, пропасть! Аж тошнит!» — гася сигарету, вслух признался сам себе уставший от бессонной ночи Поскотин. Его уже начало клонить в сон, когда хлопнула входная дверь. Через минуту на кухне появилась Вероника.

— Всё, ушла, — бесстрастно сообщила она.

— Логично… — промямлил Герман, вновь закуривая.

— Дурак ты! — выдохнула женщина, выхватив из его рук сигарету и судорожно затягиваясь. — Дурак и счастье своё упускаешь.

— Это не счастье, а грязевой вулкан, — вспомнив эпитет несчастной Ращупкиной, предельно сухо ответил он.

— Свя?тый Боже! Ну почему ты наградил настоящей любовью двух идиотов, а не меня! Да я бы за один её миг душу Дьяволу продала!

— Правда?

— Беги, олух! Беги, догони её! Где ты ещё такую сыщешь?!

Подбадриваемый напутствиями и женской ненормативной лексикой, Герман уже был у двери, когда она внезапно распахнулась и на пороге возникла Ольга. Её лицо, изуродованное яростью, буквально горело. Мгновение, — и молодые люди вонзились друг в друга. Губы, сцепленные в судороге поцелуя, чудовищно деформировались, зубы, словно па?водковые льдины, стучали друг о друга. Охваченные страстью, влюблённые начали валиться набок, срывая телами одежды с вешалки в прихожей.

— Эпическая сила! — взревела Вероника, — Да вы со своей любовью мне весь дом к чёртовой матери разнесёте!

Вдруг Ольга очнулась, схватила Германа за рукав и поволокла в комнату.

— Выметайтесь! — крикнула она объятому ужасом Венику, который, как козлоногий Фавн из пасторальных картинок возлежал с Надеждой на двуспальной кровати. — Живо! Кому говорю!