— Гера, да не распаляй ты себя! — стал успокаивать друга Мочалин. — Будет твой Горбачёв генсеком! Успокойся уже! Потерпи пару месяцев и нашего «Кучера» на лафете по Красной площади прокатят. Мы же теперь чуть ли не каждый месяц кого-нибудь из Политбюро хороним. Вспомни, ещё в декабре Министр обороны дуба дал, а год назад Луи де Фюнеса схоронили…

— Тот актёром был, а не членом Политбюро!

— Не важно. Главное — все они умели смешить людей!.. Кстати, аналогичный случай у меня приключился?

— Что, тоже кто-то умер?

— Нет, полковника Фикусова возле дома встретил.

— А почему этот случай аналогичный?

— Потому, что смешной. Сейчас расскажу, но сперва давай в сторонку отойдём. Почём нам знать — где тут начальство микрофоны понатыкало… А ты молотишь языком, будто к Сахарову в Горький в гости набиваешься. Уймись уже!.. Так вот, встречаю Фикусова, «здрасьте» говорю, а он не отвечает, меж тем как моя собачка лаем исходит.

— Что это она? Начальства не признала? — иронично переспросил Герман.

— Нет же… Её всё норовил покусать, как его…

— Фикусов?!!

— Да нет же! Лабрадор его! Здоровенный такой, и цвета лисьего…

— Ты бы второй раз поздоровкался…

— Хотел было, да лицо у него какое-то отрешённое было, будто грибы на минном поле искал.

— Что ж во всём этом смешного?

— А разве нет? Хорошо, — не смешно, зато — странно, как-то. Погулял туда-обратно по Грохольскому, сгрёб лабрадора, запихал в автобус и уехал.

— Ну и что тут странного: секретарь парткома прогулялся с собакой? — вмешался в диалог Дятлов.

— Я и сам не знаю… Но что-то здесь не так. Второй раз его встречаю. Выйдет с автобуса, прогуляется со своим кобелём и тем же номером назад уезжает.

— У всех свои причуды…, - начал было Герман.

— Согласен, — глубокомысленно ответил Мочалин, — но там посольство…

Собеседники замолчали, пытаясь вникнуть в загадку странного поведения партийного руководителя. Вскоре их позвали представить свои отчёты по лабораторным занятиям. «Может, он своего агента на связь вызывал? — сделал предположение Дятлов. — Посольство-то хоть чьё?» «Португальское», — ответил Веник, раскрывая контейнер с микроточкой перед преподавателем. «Мда-а-а, — продолжил Дятлов, — Однако, Португалия — член НАТО…» На этой фразе прения сторон в «Бермудском треугольнике» были прерваны замечанием заведующего лабораторией, оторвавшегося от микроскопа: «Вениамин Вениаминович, вы не могли бы пояснить, почему в качестве объекта для микроточки вы избрали титульный лист брошюры издательства „Москвошвея“ „Эволюция нижнего белья пролетариата в начальный период строительства социализма“?» Взрыв смеха избавил Мочалина от необходимости отвечать на вопрос.

Тайная семейная жизнь всё более увлекала Германа. Он чувствовал себя счастливым и с ужасом ожидал, что это необычное ощущение может вскоре исчезнуть. Его не пугали предстоящая командировка и разлука с Ольгой. Он ждал, когда начнётся привыкание, когда обеды, уборки, ремонты, штопки носков и стирки белья вытеснят это необыкновенно возвышенное ощущение подъёма, когда он пресытится видом раскинувшейся в крепком сне любимой женщины, когда начнутся неизбежные ссоры и размолвки. Время шло, но худшие его ожидания не оправдывались. Ольга, словно разбуженная любовью от многолетнего забытья принцесса, искрилась энергией, непрестанно вовлекая его в создание и разрушение новых волшебных миров, о существовании которых он не имел представления. Они не катались верхом, не летали на спортивных самолётах, не покоряли вершины, но они определённо были в восторге от своей жизни, наслаждаясь массой её мелких деталей и не утруждая себя знаковыми для молодёжи увлечениями. Его дом, наконец, ожил, зазвучали голоса друзей, из многочисленных ваз не пропадали цветы; они были открыты для приключений, розыгрышей и дружеских пирушек. Вот и в тот вечер, придя с занятий он застал компанию женщин, галдящих на кухне. На столе вокруг бронзовой «Девушки с веслом» стояли бутыли шампанского, а какофония возбуждённых женских голосов напоминала птичий базар где-нибудь на крайнем Севере. Подруги с опозданием на сутки праздновали Международный женский день 8 Марта. Вечер был в разгаре. «Девочки, девочки! — кричала раскрасневшаяся Ольга, — Вы не поверите до чего дошла наука!» «До чего?» — вторили ей товарки, прихлёбывая игристый напиток. «Картины и фотографии заменили голыми граммами!» «Голограммами!» — поправил её из коридора Герман. «Не важно!.. Главное — какой эффект! Мы с Геркой видели на ВДНХ такую грамму с живым Чебурашкой внутри. Как его не обходи, а он тебе в глаза пялится, а сам всё бочком норовит повернуться…» «Ольга, перестань молоть чепуху! — прервал её глава семьи, входя на кухню. — Никто живого Чебурашку туда не запихивал. Это иллюзия! На самом деле…» «На самом деле, — перехватила инициативу изрядно охмелевшая женщина, — учёные эту зверушку лучом Лазаря вырезали!» Герман пытался было отделить Лазаря от лазера, но быстро отступил, сознавая, что современной науке нечего противопоставить этой объединённой мощи женского бреда, перекраивающего окружающий мир по своим кривым лекалам. Он устало присел на край стола и, прислушиваясь к бессвязному разговору, принялся поедать праздничный ужин. Молодых женщин нельзя было остановить…

— Девчонки, вы не поверите, Веденеева, та, что из «Спокойной ночи малыши» выходит замуж за Леонтьева!

— Не говори глупостей! Он к Лайме Вайкуле сватается, а к Веденеевой Юрий Антонов не ровно дышит. Для неё даже песню сочинил «На крыше дома твоего».

— Ой, да куда ему! Такому что Баба-Яга, что Ротару в невесты — всё предел мечтаний. Только и делает, что косит под Маккартни. Я бы за такого не пошла.

— А за кого пошла?

— За Калныньша!

— Кто такой?

— Ивар Калныньш, что в «ТАСС уполномочен заявить» играет.

— Там же Тихонов с Соломиным в главных ролях!

— Эти двое чуть ли не во всех фильмах участвуют, потому, что настоящим талантам в советском кино ходу не дают. А на самом деле, у нас вся культура на Грузии да Прибалтике держится! Только там роскошные мужики табунами ходят! Вспомните «Мимино»!

— Но-но! Ты «Жестокий романс» не смотрела! Михалков — вот настоящий герой! Твои Кикабидзе с Калныньшем против него, что селёдки иваси против щуки! Да, кстати, в продовольственный давно не заглядывали? Заметили, как цены стали расти! И что удивительно, только на иваси — падают!

— На ковры упали, каракуль…

— Девчонки, ну что вы всё о грустном? Махнём завтра в ресторан, устроим охоту на мужичков, а заодно и попляшем. У меня мама рассказывала, что, такого веселья как сейчас, в Советском Союзе ещё не было. К работе, может, и поохладели, но танцевать все научились отменно!.. Да, Ольга, а ты с нами?

Герман, перехватив сдержанно-умоляющий взгляд любимой, нехотя кивнул. «Пускай её!.. — подумал он, — лёгкий флирт всякой женщине в радость. Распалится под чужими взглядами, а потом всю ночь меня согревать будет. Что ей тухнуть дома, да на работе». Осоловевший от ужина хозяин семьи поднялся и вышел на лестничную площадку. Его потянуло на обобщения. «Какой толк держать жён на привязи, только беду накличешь, — принялся он в уме обвязывать логикой свой небогатый опыт общения с противоположным полом. — Женщины — это другой мир, эгоистичный и вздорный. Они и влекут нас к себе исключительно из-за своих недостатков. Какой смысл заводить покладистую и домовитую жену? От подобных клуш все фантазии в заземление уйдут. Мужчинам надо осложнять жизнь, чтобы они не хирели духом». Подивившись причудливости собственных мыслей, Поскотин глубоко затянулся сигаретой и вновь откинулся в себя. «Их мир никогда не будет нашим. Они антиподы, но без них мы — ничто! И чем больше наши миры разнятся, тем сильнее стягивает их любовь, а следовательно…» Сытый философ даже задохнулся от глубины постижения сущности бытия. «Следовательно… Следовательно… Дьявол, к чему я это всё вёл?.. Ах да! „Валькирия“! Вот почему у меня с ней…» Но грубая действительность внезапно вторглась в его куцые мысли, стирая из памяти все откровения, которые не так часто посещают военные головы.