К Герману уже спешил продавец с буйной, как у физика Ландау шевелюрой и влажными губами.

— Интересуетесь?

— Вникаю…

— Что предпочитаете?.. Офорт, литографию, фототипию?.. Имеем оригинальные пластины от маэстро Даггера: Льеж, Версаль…

— Оригинальный Бердслей!.. Картон или ватман…

«Физик» от прилива счастья брызнул слюнкой и, колыхнув отвислым задом, скрылся в подсобке. Вскоре он вернулся, держа на вытянутых руках нечто, завёрнутое в пергамент.

— Али-Баба! Иллюстрация к обложке одноимённой книги… тушь, перо… 1897-й год. Единственный в Советском Союзе экземпляр! Авторская копия!

Из-под тонкого пергамента, откинутого пинцетом, на Германа смотрело то же довольное лицо прожигателя жизни, что и в коллекции смрадного заики с Тишинского рынка.

— В авторской у разбойника пупок прорисован, а здесь его нет! — с видом знатока высказал экспертное мнение молодой человек.

— Исправим, завтра же исправим! — затараторил антиквар. — Я вижу, вы тонкий ценитель графики.

— И не только!.. — с достоинством изрёк вошедший в роль разведчик.

— Русским авангардом интересуетесь? Малевич… суперматические наброски «Квадрата»; ранний Кандинский, зарисовки вятского периода.

— Я бы взглянул на пластические миниатюры…

— Двадцатых годов закончились… Не хотите взглянуть на послевоенные?

— Не откажусь…

Вскоре всклокоченная голова, завершив петлю в подсобку, вновь доверительно колыхалась у лица Поскотина.

— Извольте видеть Вадима Сидура… уменьшенная копия, так сказать, памятника погибшим от любви.

На Германа смотрело нечто чугунное, напоминающее дворового пса с раздавленной троллейбусом головой.

— Мда-а-а, — протянул обескураженный покупатель.

— Даже не беспокойтесь! — воскликнул вихрастый продавец, откидывая тряпицу со второй миниатюры, — любуйтесь: довоенная «Девушка с веслом». Иван Шадр. Бронза. Пробная отливка.

Герман застыл в изумлении: опершись на весло и откинув голову в сторону на прилавке стояла уменьшенная копия Ольги. Он сглотнул слюну и перевёл дыхание. Сомнений не оставалось. Перед ним, вызывающе демонстрируя всё то, чего ему в этот вечер не хватало, стояла его нагая возлюбленная. Молодой человек осторожно поднял бронзовую статуэтку на уровень глаз. Да, это она. Вот её характерная трапеция плеч, узкие подвижные бёдра, маленькая грудь и даже задорно выпирающие кудряшки женского лона…

— Это не Шадр… — тихо произнёс Герман, — это…

— Как вы догадались? — изумился продавец.

— Та… та была в трусах!

— А зохен вей! Что вы мне говорите! Настоящую женщину трусы оскорбляют! Эту только к самой войне успели одеть!

— Мерзавцы!

— И не говорите… Такая она, советская власть, готова лучшие части всякого мыслящего индивида сатином задрапировать!.. Так берёте или…

— Сегодня не могу… Издержался…

— Карты?

— Да… как бы…

— Преферанс, покер?

Герман, презиравший карточные игры, неопределённо кивнул, заворачивая бронзовую женщину в упаковочную тряпицу. Продавец заметно оживился.

— Не спешите… Есть возможность отыграться. Здесь недалеко есть квартирка, уголок, так сказать…

— Я уже там был.

— У Слонимов или у Дробышевских? — и, не дожидаясь ответа, продолжил антиквар, — Могу предложить кафе на «Трёх вокзалах». Лёгкая музыка, интим, интеллигентные барышни без комплексов. На раздаче мой шурин… Всё без обмана.

— А если на обмен? — и покупатель выразительно похлопал себя по карману.

Продавец оглянулся по сторонам и коротко кивнул, после чего долго рассматривал трофейный хронограф. Вооружившись лупой, он щёлкал головкой взвода, дважды просил продемонстрировать бой.

— Нет, не могу. Без эксперта не решаюсь… Вы не соблаговолите проехать пару остановок до гастронома, где трудится известный всей просвещённой Москве часовщик по имени дядя Изя?..

— Простите, нет времени. У меня свидание… А если сверху вот это?..

Посетитель вынул из холщёвой сумки бинокль в футляре и протянул его антиквару.

— Я, конечно, извиняюсь, — начал продавец, — им, часом, не орехи кололи?

— Нет, — ковали… Победу ковали! С ним мой сосед по даче в разведку под Краковом ходил.

— Убедили… Забирайте!

Герман замялся и, не выпуская из рук бронзовую Ольгу, невнятно забормотал.

— Сверху бы ещё… К даме, понимаете… Без шампанского и цветов нынче…

— Понимаю… — и продавец перевёл взгляд поверх его головы. — Понимаю, — ещё раз повторил он. — А вы не могли бы повернуться вправо?

Поскотин поспешно выполнил просьбу.

— Теперь другим боком…

Догадливый покупатель, принял исходное положение и, сняв «пирожок», передал её для досмотра антиквару.

— Афганский каракуль! Подарок боевого друга.

— Узбекский, в крайнем случае, таджикский… Каракульча?

— Что?

— Понятно… не каракульча… один залом…

— Что?

— Плешивость на сгибе… да и подкладка, сами понимаете…

— Сколько?

— «Палтус»!

— Чего?

— Полтинник, говорю.

Начинающий негоциант вышел к набережной Москвы-реки изрядно взмокшим. Подняв воротник и зябко поёживаясь, он отправился в гастроном, где работал просвещённый часовщик дядя Изя.

Через полтора часа Поскотин уже шаркал подошвами собачьих унтов о половик в дверях Надиной квартиры. На звонок никто долго не откликался. Наконец, дважды проскрежетал внутренний замок и в дверях появилось заплаканное лицо прапорщика запаса Вероники. Гость почувствовал себя в замешательстве. «А Надя дома?» — только и смог промолвить он, пряча за спиной завёрнутую в ветошь Ольгу и две бутылки шампанского. «Входи!» — коротко ответила женщина, аккуратно смахнув дрожащую слезу тыльной стороной указательного пальца. «Иди, полюбуйся!» — продолжила она, пропуская Германа в гостиную. В комнате царил полумрак. На диване, уткнувшись в подушку, ничком лежала Надежда. По ушам била тишина. Только на кухне было слышно, как хозяйский кот грызёт куриный хрящик. «Кто-то умер?» — растерянно спросил гость. «Любовь!» — коротко и зло ответила Вероника и тут же поспешила к подруге, которая буквально зашлась в рыданиях. Поскотин не знал, что делать. Не раздеваясь, он отнёс подарки на кухню и, вернувшись, сел рядом с ними, дожидаясь, когда ситуация прояснится, но обе женщины продолжали исходить влагой. «А где же Вениамин? — не выдержал теряющийся в догадках гость, — Он хотя бы звонил?» Как по команде рыдания прекратились. «Звонила его жена!» — проскулила в подушку убитая горем Надежда. «Как жена?!» — словно поражённый током, воскликнул в мгновение прозревший Герман. Усмиряя открывшееся сердцебиение, молодой человек силился вспомнить, куда он засунул заветную картонку от духов «Пани Валевски» с Ольгиным номером телефона.

Как оказалось, полчаса назад, когда Надежда суетилась на кухне в ожидании Вениамина, раздался звонок. В трубке милый женский голос поинтересовался, не Надежда ли у телефона и, утвердившись в своих предположениях, обрушил на оторопевшую женщину поток отборной брани. «Она меня обзывала сукой подзаборной, — причитала пришедшая в себя хозяйка квартиры, — обещала выдрать мне волосы, расцарапать рожу и посадить в тюрьму, если я не оставлю в покое её мужа!» Поскотину каждое озвученное ею обещание отдавалось звоном в висках и противной кислинкой во рту. Он всё ещё не мог вспомнить, куда спрятал номер телефона своей любовницы. «Герочка, ты не представляешь, — продолжала убиваться Надя, — у жены Вениамина кто-то работает в КГБ! Она так и сказала — у нас длинные руки!» «Кто бы это мог быть?» — мерзко фальшивя, сокрушался недоучившийся разведчик, стараясь не глядеть в глаза в одночасье посуровевшему прапорщику Веронике. Было заметно, что в голове у бывшей военнослужащей зреют обоснованные предположения.

— Воскресла, падла! — сквозь зубы промолвила Надеждина подруга.

— Кто воскрес? — вздрогнул и следом искренне удивился Герман.

— Жена Веникова! — иронично ответила женщина. — А помнишь, — обратилась она к хозяйке, — он всё твердил нам, мол «вдовый я, вдовый»! Не успел, значит, схоронить, как она воскресла! А твоя как? — обернулась она к Поскотину, — жива ещё?.. Помирать не собирается?