И тогда Мария отскочила от слечны Глашек, прижала ручки к груди и смущённо-испуганно вжала голову в плечики.

— Ой.

Лешая неспешно провела рукой по лицу, без труда устраняя последствия излишней радости дриады.

— Я так понимаю, Илега тебе уже умудрилась сообщить о том, что ты, якобы, моя дочь?

— М-м-м… угусь… — растерянно кивнула Мария.

Богиня закатила глаза.

— Вообще-то, я ничего такого не планировала, но… — слечна Глашек развела руками. — Что истинно на земле, то истинно и на небесах. Раз моя первая жрица так сказала, то так тому и быть. Идея, в целом, не самая дурная. Ты мне одно скажи: ты с этим согласна?

Мария завела руки за спину и направила задумчивый взгляд в пол.

— Мне нужно понимать, что за этим стоит. Я ведь… всё ещё буду родственницей своим реальным родственникам?

Богиня кивнула. Сирена это могла видеть, благодаря движениям длинной тени, что отбрасывала фигура гостьи.

— И… что я должна буду делать?

— Много чего. Очень много. У меня уже есть дочь, у которой на то, чтобы начать “соответствовать” имеется достаточно много времени. У тебя его нет. Ты уже большая девочка. Тебе придётся в спешном порядке становиться полезной и начать готовиться к поступлению в УСиМ, — спокойно и строго пояснила “мама”. — Первым делом я тебя приставлю помогать Илеге. Это означает только лишь профессиональную деятельность и никак не подразумевает, что ты обязана будешь крутить с ней шуры-муры. Но если захочешь, я не против: Илега хорошая девушка. Пусть и своеобразная.

— Шуры-муры? — удивлённо икнула Мария и подняла глаза на богиню.

Та развела руками.

— Ты очень даже в её вкусе. Я понимаю, что тебе, происходящей из челяди, подобная свобода нравов непривычна. Никто и не будет заставлять. Хотя, я тебя предупреждаю: эта маленькая русовласая дрянь умеет добиваться своего не мытьём, так катанием.

Сирена улыбнулась и оправила растрепавшиеся за время прыжков по комнате волосы.

— Хорошо, мама. Я возьму на себя ответственность, которую на меня возлагает эта должность. Но с одним условием…

— Ты мне ещё условия ставить будешь, низшее существо, неспособное к нормальному “ара-ара”?! — громко, но совершенно несерьёзно возмутилась Лешая.

— Я буду некромагом-лекарем.

Божество недовольно фыркнуло.

— С чего бы мне удовлетворять столь нелепую просьбу?

— С того что… — Мария склонилась вперёд, завела сложила руки под грудью, слегка приподнимая её, прикрыла томно глаза и, поймав за хвост игривое настроение, продемонстрировала умение, повторить какое на том же уровне Лешей в её текущем смертном воплощении было не дано. — Ара-ара-а-а-а…

Катержина уже начала свыкаться с этим странным прозвищем. “Княжна”. Несмотря на попытки Илеги объяснить, откуда оно взялось, ощущение нелепости подобной клички никуда не уходило.

Княжна и тишина.

И всё, что у этих понятий есть общего — какая-то нелепая песенка про топчущего людей “добрейшего” дядьку, который настолько страшен, что люди, услышав его поступь за спиной, боятся оглянуться.

Но звучало красиво, тут поспорить дриада не могла. Да и с тем, чтобы растоптать кого-то, у неё проблем особых не возникало. А что касаемо доброты… у Илеги вообще имелись проблемы с осознанием этого понятия. Она и Лешую считала доброй.

Вот уж на кого лишний раз страшно посмотреть. Броня Глашек была живым воплощением той бездны, что вглядывалась в людей, осмелившихся слишком долго вглядываться в неё. А её глаза… в этой синеве и правда можно утонуть. Но не как то выставляют безмозглые, не знающие жизни поэты. Не с наслаждением и трепетом, а с ужасом и спазмами от недостатка кислорода.

Знакомое ощущение. Княжна так умирала. Столь много раз, что уже сбилась со счёта. Но так и не смогла привыкнуть. Ни к смерти, ни к причинам, по которым эта смерть стала частью её обыденной реальности за время “работы” в том хтоновом подпольном клубе.

Катержине не хотелось ещё разок тонуть. А потому она радовалась тому, что Лешая старательно игнорирует факт её существования и уделяет куда больше внимания своим другим двум “дочерям”. Тем более, что до недавнего времени Княжна была единственной из дриад, кому позволялось свободно перемещаться, а не гнить себе за бронированными дверьми карцера-переростка.

Однако, однажды день настал. И настал совершенно внезапно: Катержина уже успела расслабиться.

Лафа кончилась, когда Броня Глашек между делом зашла на кухню, немного “перекусить” — в её системе координат это не меньше пяти ватрушек — и словно бы впервые заметив тишайшую из дриад, вцепилась в неё взглядом своих нечеловечески бездонных глаз. Княжна терпела этот взгляд столь долго, сколь хватало силы воли, а затем вдруг осознала, что если не покинет помещение сейчас же, более близкого знакомства с богиней не избежать.

К сожалению, осознание пришло слишком поздно. Буквально в дверном проёме бывшую куклу догнало суховатое, но настойчивое:

— Пойдём, пройдёмся?

Пришлось пойти. Пройтись. И какое-то время они действительно просто шли. Лешая чуть впереди, с корзинкой полной ватрушек, а Княжна — чуть позади. Молча. Надеясь, что про неё попросту забудут.

И в какой-то момент, кажется, это произошло. Кто-то позвонил богине. Та сначала ответила жёстко, но затем слегка смягчилась и перешла на русский. Этот язык Катержина не знала, хотя слышала до сблёву часто. Могла только угадывать значение отдельных слов, которые были очень похожи на богемийские по звучанию.

И снова вспоминался тот клуб. Знакомое ощущение, когда ты стоишь, трясёшься, слушаешь непонятную речь, да надеешься, что всё закончится отмашкой в стиле “мы передумали, не до тебя сейчас”.

И пусть обстановка тут слегка иная, но общие черты оставались. Этот коридор, находящийся в состоянии перманентного ремонта, где богиня между делом уселась на стройматериалы, производил впечатление не сильно отличное от той задрипанной квартирки.

— Любой живой организмъ пытается сдѣлать свою жизнь комфортней. Либо приспосабливаясь самъ, либо — приспосабливая подъ себя окружающій міръ. Развитый разумъ просто увеличиваетъ шансы даннаго конкретнаго организма на примѣненіе второй стратегіи, — вещала Лешая бархатистым голоском в трубку. — Мнѣ не комфортно жить въ мірѣ, который заставляетъ меня грустить. А поскольку я считаю самоубійство непріемлемымъ варіантомъ, остается лишь мѣнять ту часть вселенной, до которой я способна дотянуться.

Отдельные слова указывали на то, что Броня Глашек взялась читать собеседнику одну из своих знаменитых лекций-проповедей. “Мир”, “вселенная”, “организм”. Это могло затянуться надолго. Княжна уже начала искать пути отхода. Быть может получится тихонечко ускользнуть и не разгневать божество?

— И тутъ уже не важно, сколь наивны мои мечты. Важно лишь то, насколько я эффективна въ вопросѣ воплощенія ихъ въ жизнь. И если у меня не получилось, значитъ не мечты плохи: просто я была недостаточно въ этомъ хороша, — интонации Лешей становились всё более более мягкими, хотя, казалось бы, такая тема… — Пришлите манифестъ. Я почитаю его. Пойму, есть ли у вашего общества шансъ. Возможно тамъ найдется мѣсто не только для боевой стороны дендромагіи, но и для той ея ѵпостаси, что поможетъ вашей странѣ подняться съ колѣнъ послѣ того, какъ ваша борьба ея на нихъ поставитъ.

Да, несомненно, Катержина не так давно храбрилась, готовилась выступить против божества, окутать его своей аурой. Но то ведь предполагалось, как некая разовая акция. Попытка демонстрации лояльности правильной стороне. Да и не одна тогда была Княжна.

Последнее особенно важно. Всё же, людям свойственно повиноваться стадному инстинкту.

К сожалению, сбегать уже поздно. Интонации богини намекали на то, что телефонная беседа заканчивается. А настроение Лешей становится всё более и более игривым. Она уже начала некоторые слова не говорить, а петь.

— Манифе-е-е-ѣстъ. Любой женщинѣ пріятно знать, что она вдохновила на подвиги мужчину… ну или другую женщину, — синие глаза богини принялись шарить взглядом в пространстве, покуда не нашли в нём Княжну. — Я думаю, вамъ достанетъ ума, какъ обратить опытъ вашихъ предшественниковъ въ свое благо, а не стать темъ, чей опытъ научитъ кого-то инаго. Будьте разумны, панъ Елецкій. Мѣняйте міръ. До связи. И пусть будетъ ласковое солнце.