Именно в этих ранах и было спасение Илеги. Девушка поспешила вдавить пальцы в истерзанную плоть, вынуждая соперницу ослабить хватку.

Княжна открыла рот, словно бы в крике, но не произнесла ни звука. Даже тихий обиженный стон ножа, звякнувшего о бетон, оказался громче. Хотя его, пожалуй, горничная услышала лишь потому, что находилась рядом: хтонический хохот патлатого безымянного витра и вопли боли Морозницы без проблем глушили даже грохот выстрелов несколькими этажами ниже.

Илега тотчас же подхватила оружие, ткнула кулачком в раны на лице Княжны, а затем побежала прямиком к сражающимся птицам.

Хотя, какой там “сражающимся”? Крупный самец попросту восседал над поверженной самкой и время от времени вдавливал когти ей в плоть да медленно тянул на себя, откровенно наслаждаясь страданиями жертвы. Предательская молния ровнёхонько в этот момент решила раскинуться искрами, напоминающими фейерверк где-то над головой, высветив ранения бедной Морозницы. Хорошо хоть тусклое алое сияние не позволяло разглядеть всех деталей, но даже того, что смогло уловить сознание девушки, хватило, чтобы нанести ему жестокий удар.

Желудок вновь решил взбунтоваться. Илега вынуждена была перейти с бега на шаг и зажать рот рукой. Тошноту худо-бедно удалось подавить, однако ценой потери времени. Безымянный витр заметил приближение новой угрозы, пренебрежительно откинул лапой в сторону тельце измученной Морозницы, да расправил широко крылья.

У него и правда была физия патлатого говнаря. Волосы словно бы никогда не знали шампуня. Длинные. Чёрные. Черты лица — будто бы высечены из камня. Или замоделены ленивым 3D-художником, который очень хотел сэкономить полигоны. Зубы острые. Челюсть — хоть орехи коли!

— Кхе-кхе! — не то посмеялся, не то прокашлял он. — Ох, я сейчас повеселюсь. Я буду наслаждаться твоими криками, когда буду снимать эту смазливую мордашку с черепа.

И, чтобы придать своим словам веса, птиц саданул когтями по бетону, оставив три длинных, неровных, очень глубоких полосы.

Илега нервно сглотнула.

Этот да. Этот могёт. С него станется.

И это именно то, что нужно, чтобы пробудить Лешую.

Горничная демонстративно подняла нож — на нём, кстати, была заметна кровь — и покрутила его в руке.

— Я засуну тебе эту штуку прямо туда, откуда ты гадишь. Рукояткой вперёд!

Витр выдал весьма занятное выражение физиономии. Очень задумчивое. Он бросил короткий взгляд назад, через плечо. На Морозницу. Тут бы Илеге напасть, но девушка и правда очень боялась этого когтистого чудовища. Да и угроза её прозвучала жалко. Даже под алхимозой горничной не удалось наскрести в себе достаточно пафоса, чтобы голос не дрожал.

Наконец, птиц вновь обратил свой взор на чересчур наглеющую девицу да выдал:

— О семь божественных потаскух, скажи хотя бы “жопа”. Я тебя не выдам, честно.

— А вдруг выдашь? — насупилась Илега. — Я бы не хотела, чтобы Пуфя узнал, что я так грязно ругаюсь. В его сознании девочки — это волшебные существа, которые даже не какают.

Внутри горничная корила себя за трусость. Ведь совсем недавно решилась уже. Шагнула в бездну. Всего-то и оставалось, что сделать пару шагов. Но нет. Стоило воочию увидеть раны, оставляемые острейшими птичьими когтями, как вся смелость куда-то делась. Вот тебе, пожалуйста, личный эмиссар Перловки. Куда уж ближе к личности Тёмной Лешей?! Но, нет же. Илега не могла себя заставить напасть на него. Напротив, она тянула время. Словно бы ждала чьей-то помощи.

Хотя сама же настаивала на том, чтобы свести любое вмешательство к минимуму. Ведь попытка спасения со стороны некромагов могла бы помешать пробуждению. Зачем Броне открывать глазки, если о безопасности камеристочки позаботиться кто-то другой?

Витр же простодушно “покупался” на столь примитивную уловку. Он позволял жертве тянуть время, не торопясь переходить от словесной издёвки к непосредственному истязанию.

— И почему рукояткой вперёд. Будешь держать нож за лезвие? Порежешься же!

— Ну и что?! — девушка гордо подняла острый носик, но снова весь пафос оказался смазан: Илега отчётливо ощущала, как дрожит нижняя губа. — Ради такого дела — и не страшно! И можно! И даже нужно!

Где-то там, во тьме, тихо постанывала — даже поскуливала — Морозница. Она уже не рассчитывала ни на что. Ей было больно. Она ни к кому не взывала.

Она оказалась брошена.

Никому до неё не было дела.

Слёзы навернулись на глазах девушки и она, наконец отринув жалость к себе, замахнулась оружием — от плеча, далеко назад, совершенно бездарно, — возопила во всю мощь лёгких что-то нечленораздельное и бросилась на наглого витра-садиста.

А тот смотрел на это представление, склонив голову по-птичьи на бок и не двигался.

Он уже тогда знал, что девушка не добежит.

Так и случилось. В какой-то момент горничная ощутила мощный рывок. Кто-то схватил её за волосы. Катержина, о которой Илега просто успела позабыть.

Дриада остановила самонадеянную глупую попаданку, а затем решительно дёрнула копну на себя.

Наивная камеристочка начала часто-часто перебирать ножками, чтобы удержать равновесие, да так и стучала низенькими каблучками, пока не врезалась спиной в грудь Княжны.

Катержина тут же схватилась за запястье Илеги, а затем попросту впилась зубами ей в плечо.

Горничная громко выкрикнула. От боли и внезапно нахлынувшей слабости. Словно бы кто-то взял и вымыл всю алхимозу из крови любимой жрицы госпожи Лешей. Пальцы как-то сами собой разжались, не спрашивая разрешения у хозяйки. Оружие полетело вниз, на крышу, но его поймала на удивление ловкая левая рука Княжны.

Пребывающий в смятении, лишившийся магического разгона разум Илеги не сумел уследить за тем, что делала дриада далее. Девушка так и не поняла, каким образом бывшая кукла сумела перехватить свою добычу так, чтобы нож упёрся острием в шею с правой стороны, а предплечье удерживающей его конечности — оказалось так близко к горлу.

Наверное горничная рухнула бы на колени, если бы на удивление крепкая хватка Княжны. Катержина попросту не давала пленнице упасть. Наверное дриада хотела что-то сказать, но не могла. И вместо этого только лишь обжигала тяжёлым дыханием ушко Илеги.

— Ты права, — плаксивым голосом ответила ей русовласая попаданка.

Несмотря на то, что бывшей кукле не было дано произнести и слова, горничной это ничуть не мешало вести беседу так, будто бы её противнице доступны все прелести членораздельной речи.

Вот, например, сейчас. Княжна задержала дыхание. Это вопрос. И вопрос ясный, как светлый день.

— Да, ты меня победила. Зачем тебе сдаваться, чтобы я сдалась тебе, если ты можешь всё взять силой? Ты права. Но жаль, что ты не услышала то, что я хотела тебе сказать…

Илега закрыла глаза. Закрыла глаза и напряглась в ожидании удара.

Как раз вовремя. Шумный взмах крыльев возвестил о том, что витр оторвался от земли и готов наконец-то приступить к экзекуции.

А горничная, сколь сильно она бы не храбрилась, всё же на самом деле оказалась не настолько готова пожертвовать собой.

Она была благодарна Княжне за то, что та не даст глупенькой слабовольной Илеге в последний момент сбежать от боли и страданий, столь необходимых для того, чтобы Лешая, наконец-то, пробудилась ото сна.

Пьеро обнаружил себя в мусорке. Другой на его месте наверное подумал бы, что его выбросили как ненужную игрушку. А как ещё можно расценить ситуацию, когда ты потерял то, что заменяет тебе сознание, а затем очнулся средь пищевых отходов, битого стекла и прочих продуктов деятельности цивилизованного человека?

Вот только трикоптер беспокоило — если такое слово вообще можно применить к тому, как он воспринимает мир, — иное. Нет, не резкая смена зимних заснеженных пейзажей на слякотную осеннюю версию Праги. Конечно, подобный факт оказался отмечен кремниевым мозгом, но не был удостоен особого внимания: просто ещё одна странность в копилку всех возможных странностей, сопровождавших первое полноценное задание Пьеро.