Морган с особенным тщанием выбирала наряды для посещения Королевских скачек. Внутреннее чутье подсказало ей, что на этот раз следует отказаться от ставшего для нее привычным броского, вызывающего стиля и не злоупотреблять драгоценностями. На вторник она приготовила голубое платье из тонкой шерсти и жакет с длинными рукавами. На среду — шелковый брючный костюм алого цвета, который прекрасно сочетался со знаменитыми рубинами Ломондов. В четверг, так называемый «Дамский день», традиционно разыгрывался главный золотой кубок, и Морган решила одеться во все белое. Пятница была не так важна, как другие дни, поэтому она решила остановиться на скромном шифоновом платье леопардовой расцветки и черном жакете. Персонал салона высокой моды Валентино, как прежде, выказывал Морган подобающее уважение, чем доставил ей огромное удовольствие. Фредди Фокс по эскизу самой Морган изготовил шляпку, которая шла к любому из вышеперечисленных костюмов.
Однако сознание того, что она выглядит великолепно, явилось слабым утешением для Морган. Она смертельно боялась публичного оскорбления или насмешки, страдала от косых взглядов и перешептываний, которые сразу же смолкали при ее приближении — Королевские скачки превратились для нее в бесконечный кошмар. Гарри, напротив, чувствовал себя в Эскоте как рыба в воде и пребывал в приподнятом настроении. Он с удовольствием пил шампанское в кругу старых приятелей, любовался лошадьми и искренне беспокоился о том, кому достанется золотой кубок.
Еще год назад Морган разделяла его воодушевление по поводу этого выдающегося события в светской жизни, поскольку оно предоставляло уникальную возможность продемонстрировать великолепие гардероба, позировать перед фотокамерами и давать интервью центральным газетам. Помнится, в прошлом году отдел светской хроники посвятил им с Гарри целую колонку. Теперь Морган старалась избегать репортеров, поскольку ничего хорошего от них не ждала.
В полдень Дункан высадил их у черных с золотом ворот Королевской трибуны и отогнал «роллс-ройс» на закрытую стоянку, где всегда было зарезервировано место для машины Ломондов. Крутая лестница вела к балконам и ложам, расположенным ярусами и украшенным орхидеями и фуксиями. Те, кто приехал заранее, чтобы позавтракать в павильоне перед началом заездов, уже заняли свои места. Мужчины были одеты в строгие серые или черные костюмы, женщины, напротив, радовали глаз шелковыми и легкими шифоновыми платьями, перьями и цветами, разнообразными головными уборами, что делало их издали похожими на россыпь конфетти.
У всех на видном месте был приколот значок, подтверждающий право присутствовать на Королевской трибуне, и распорядители в лиловых бархатных ливреях строго следили за тем, чтобы сюда не проник посторонний. Никому не хотелось оказаться в неловком положении принцессы Дианы, воспоминание о котором еще не стерлось из памяти большинства присутствующих. Вскоре после помолвки с принцем Чарльзом она посетила скачки и вместе с подругой решила до начала состязаний посмотреть на лошадей в загоне. Поскольку она уже принадлежала к королевской фамилии, носить значок ей было необязательно, однако распорядитель не пустил бедняжку на трибуну, поставив под сомнение ее право находиться там, так как ничего не знал о ее помолвке с принцем Чарльзом.
В полном молчании Морган и Гарри вошли в прохладный холл, где чуть позже распахнутся окошки тотализатора, и направились к прямоугольному просвету, в котором виднелись скаковые дорожки ипподрома и небольшой фрагмент залитого ярким солнцем сельского пейзажа. В самом центре трибуны находилась Королевская ложа, оборудованная стеклянными защитными экранами, которые опускались, если погода внезапно портилась и начинался дождь. Напротив ложи перед скаковым полем раскинулась зеленая лужайка с безупречно ухоженной свежей травкой, обнесенная каменной стенкой высотой в два фута. Но этот Королевский газон не могла ступить нога простого смертного без особого соизволения на то ее величества.
Вдоль ипподрома тянулся ряд огромных розовых кустов, на противоположной стороне огромного поля за металлической оградой сгрудилась нетитулованная публика в бумажных шляпах от солнца и с запасом баночного пива. Практичные горожане выехали семьями на природу и заодно воспользовались возможностью побывать там, где скопились «сливки» общества.
Вскоре должны были появиться украшенные цветами и лентами открытые ландо, в которых прибудут из Виндзорской резиденции королева, граф Эдинбургский, принц и принцесса Уэльские, королева-мать, принцессы Маргарита, Анна и Александра, граф и графиня Кентские, а также Глочестерские и остальные члены королевской фамилии. Они по традиции поднимутся в ложу под восторженные крики толпы и почтительные аплодисменты Королевской трибуны. И только тогда начнется сам праздник: откроется тотализатор, публика станет обсуждать лошадей и их владельцев, желать удачи жокеям, заработают телекамеры. Редкое событие в жизни страны было похоже на веселый карнавал и королевскую аудиенцию одновременно.
Раньше Морган очень любила и с нетерпением ждала этого праздника, теперь, следуя за Гарри по площадке перед трибуной, до отказа забитой шикарной публикой, готова была провалиться сквозь землю от неловкости и смущения. Гарри галантно приподнимал шляпу, приветствуя знакомых дам, а Морган лишь вежливо улыбалась.
Они подошли к буфету, где за белыми столиками под тентами уже не было свободных мест. Отовсюду раздавались веселый смех, хлопки пробок от шампанского, доносились обрывки оживленных разговоров. Навстречу Гарри немедленно поднялась пожилая пара и с непритворной обеспокоенностью стала расспрашивать его о здоровье, выражая надежду, что последствия аварии никоим образом на нем не сказались. Вскоре они вместе пили шампанское. Постепенно Гарри окружили приятели и знакомые, а Морган незаметно оттеснили, в сторонку. Ее вдруг с болезненной очевидностью поразила мысль: вне зависимости от того, что Гарри сделает — пусть даже нечто из ряда вон выходящее, — этот круг никогда его не отвергнет, потому что он к нему принадлежит от рождения. Он один из «них». А она — нет.
— Я поставила на Звезду в третьем заезде, — говорила пожилая дама.
— Невероятная глупость с твоей стороны, дорогая! — весело отозвался ее муж. — Эта лошадь из конюшни королевы, ее лошади никогда не выигрывают!
Все засмеялись.
— Я слышал, что старик Чарли выставляет своего жокея сегодня в первом заезде, — сказал Гарри. — Каковы его шансы?
— Если не жалко денег, можешь ставить на него! — ответил пожилой весельчак. — Я лично поставил на Суррогата. У него все шансы победить!
На мгновение воцарилось неловкое молчание, которое нарушила одна из дам:
— По-моему, ставить нужно на Хитрюгу! И имя у нее замечательное, и масть — абрикос с молоком. — В следующий миг она смущенно покраснела и сделала большой глоток шампанского.
— Прошу прощения, мне необходимо ненадолго удалиться, — еле сдерживая навернувшиеся на глаза слезы, сказала Морган.
— Хорошо, — ответил Гарри беспечно. — Возвращайся скорее, мы оставим для тебя шампанского.
Морган отправилась в дамскую комнату и стала приводить в порядок макияж, злясь на себя за несдержанность. Они вовсе не хотели оскорбить ее. Неосторожная дама сама была смущена невольной двусмысленностью своих слов. Что поделаешь, если эти пустоголовые и надменные светские леди привыкли сначала говорить, а потом думать!
Выходя из туалетной комнаты, Морган столкнулась со знакомым дизайнером, с которым встречалась несколько раз в домах своих прежних друзей. Он красовался в розовой рубашке и такого же цвета перчатках, а из нагрудного кармана серого пиджака торчал кончик розового носового платка. Интересно, как он оказался на Королевской трибуне? Наверняка приглашение ему достала какая-нибудь клиентка с громким именем и пустым кошельком, предложив такую услугу в качестве оплаты за работу!
— А, мое почтение! — воскликнул он. — Как поживает молодая мамаша? Сколько еще сестричек припрятано у вас в будуаре для Гарри? — запрокинув голову, он радостно расхохотался. — Как себя чувствует мальчуган? Уже начал звать вас тетушкой?
