— Простите, вы тоже направляетесь к Калвинам?

— Да.

— Прекрасно. Тогда давайте познакомимся. Меня зовут Аксел Крашнер.

— А я Тиффани Калвин.

— Вы, вероятно…

— Я их дочь.

— Правда? — Он изумленно приподнял бровь и с интересом оглядел ее с головы до ног.

Тиффани внезапно покраснела и опустила глаза, устыдившись детского румянца на своих щеках.

Рут, открыв дверь, приветствовала их своей дежурной улыбкой, долженствующей изображать радушное гостеприимство, и провела в гостиную, где участники раута уже пили шампанское.

Публика была обычной: бизнесмены с Уолл-стрит, политики из Вашингтона, местные общественные деятели, приятели отца из Саутгемптона. Тиффани обратила внимание, что Аксел Крашнер выделяется на их фоне, как король среди мелкопоместного дворянства.

Покорно и со знанием дела играя привычную роль дочери хозяев дома, Тиффани знакомила гостей друг с другом, предлагала темы для бесед, следила за тем, чтобы бокалы не пустовали, и все время ощущала на себе пристальный взор Аксела. В какой-то миг их взгляды встретились, и Тиффани охватило давно забытое чувство восторженности, какое испытывает женщина, осознавая, что покорила сердце мужчины.

— А кто этот Аксел Крашнер? — спросила Тиффани у матери, когда ненароком столкнулась с ней в гостиной.

— По-моему, клиент отца. Я раньше его здесь не встречала. Довольно милый молодой человек, — ответила Рут.

— А чем он занимается?

— Понятия не имею. Давай я тебя познакомлю с Нэнси Ли-Уилкинс. Ее муж президент корпорации «Беллика» и председатель саутгемптонского благотворительного общества.

— Хорошо. Только прежде мне нужно в ванную. Я скоро вернусь.

С этими словами она направилась к выходу и вдруг почувствовала чью-то руку у себя на локте. Обернувшись, она снова встретилась с неотступным взглядом голубых сияющих глаз.

— Вы уже уходите? — спросил Аксел.

— К сожалению, нет, — честно призналась Тиффани. — Как дочери хозяев дома мне надлежит занимать беседой гостей.

— А я и есть гость! Так что вы вполне можете занять беседой меня. Кстати, вы не согласитесь поужинать со мной, Тиффани?

Ее одолевали сомнения. В той защитной броне, которую она с таким трудом вокруг себя возвела, было уютно и безопасно. От этого же мужчины за версту разило губительной и неодолимой сексуальностью. С другой стороны, ей ли бояться любовных чар? А ужин в приятной компании, возможность развеяться после скучного приема за бокалом хорошего вина и легкой болтовней ей не повредит. Она вернется домой к одиннадцати и пораньше ляжет спать, чтобы с утра снова приняться за работу.

— Я согласна, — с беспечной улыбкой ответила она, чувствуя себя во всеоружии.

Уже через неделю они стали любовниками. В постели Аксел оказался опытным и не лишенным воображения мужчиной. Его ненасытность также нравилась Тиффани. Но более всего она любила в нем удивительное чувство юмора, способность в любой ситуации подметить смешную сторону, подвергнуть остроумной критике все то, что вызывало трепетное почтение и восхищение у обывателей.

Он был безжалостен ко всем, включая самого себя. Казалось, Аксел не воспринимает всерьез саму жизнь. Тиффани пребывала в состоянии легкого парения — стоило ей погрузиться в унылые размышления, как он ненавязчиво, но необратимо нарушал их строй веселой шуткой. Она воспринимала общение с ним, как постоянное впрыскивание в кровь адреналина, которое держит человека в приятном напряжении и не дает ни мозгу, ни душе расслабиться и поддаться скорби и унынию.

Тиффани выяснила, что Аксел был родом из Колорадо, приехал в Нью-Йорк в возрасте двадцати лет и с тех пор пытается открыть собственное дело, перепробовав массу областей, в том числе и поп-музыку. До сих пор удача отворачивалась от него, но совсем недавно ему удалось развернуть ее к себе лицом. Он раздобыл где-то денег и открыл на Манхэттене новый ночной клуб. Взяв в долгосрочную аренду здание старого театра на Мэдисон-авеню, Аксел нанял декоратора, который превратил заброшенную развалину в царство светомузыки и суперсовременного дизайна. Скорее чутье и знание людей, чем опыт менеджера, помогли ему нанять умелых официантов, барменов и, главное, переманить к себе известного диск-жокея. Популярность ночного клуба «Акселанс» в краткие сроки достигла фантастических масштабов, так что ежедневно за несколько часов до открытия полиция вынуждена была устанавливать вдоль тротуара барьеры, чтобы толпа жаждущих приобрести входные билеты не заполонила Мэдисон-авеню и не перекрыла движение транспорта. В газетах стали появляться фотографии Грэйс Джонс, Мадонны и Калвина Клейна, ставших завсегдатаями клуба.

Через несколько месяцев после открытия заведения Аксел смог расплатиться с кредиторами. Теперь он подумывал об организации сети клубов «Акселанс» в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. Именно по этой причине он и оказался на приеме в доме Калвинов — Джо обещал инвестировать крупную сумму в его предприятие.

Еще Тиффани удалось узнать, что к своим тридцати четырем годам Аксел ни разу не был женат, живет он в маленькой квартирке на Саутгейт-Тауэр, и родители его давно умерли.

Надо заметить, что Аксел неохотно рассказывал ей о своем прошлом, но и Тиффани не мучила его расспросами. Достаточно того, что впервые в жизни рядом с ней оказался мужчина, который полностью принадлежит ей и никому более.

Морган проснулась от ощущения, что случилась какая-то беда. Через миг она услышала дикий грохот, и ее сон улетучился без остатка. Судя по звукам, раздающимся из нижней комнаты, там происходило что-то страшное. Гарри, как обычно, мирно посапывал подле жены и, казалось, проигнорировал бы даже пушечный выстрел. Морган осторожно выскользнула из постели и — побежала вниз. Щурясь от приглушенного света ламп в холле, она быстро определила, что источник звуков находится в гостиной.

Низкий мужской голос пробасил что-то невнятное и через секунду сменился звоном разбитого стекла — похоже, оконного. И вновь нечеловеческий вопль, от которого стыла кровь в жилах, резанул тишину ночи.

Морган закусила губу, вернулась в спальню и надела халат.

— Гарри! — крикнула она. — Проснись, мне нужна твоя помощь. У Закери очередной припадок!

Когда они вместе спустились вниз, то столкнулись у дверей гостиной с заспанным Перкинсоном. Его лицо было перекошено от ужаса, а волосы на голове буквально стояли дыбом.

— Хорошо, что вы проснулись, Перкинс, — сказал Гарри. — Ваше присутствие может оказаться полезным.

Глазам вошедших представилось устрашающее зрелище. Столы и стулья были опрокинуты и поломаны, столовое серебро, вытащенное из серванта, покорежено и рассыпано по ковру, ценнейший китайский фарфор превращен в груду разноцветных осколков. Среди этого разорения метался обезумевший Закери с ножом в руке, стремясь порезать фамильные портреты Ломондов, которые украшали стены гостиной. Он пребывал в состоянии невменяемости и даже не заметил родственников, вдруг оказавшихся у него за спиной. Внезапно Закери изменил свое намерение, бросил нож, поднял инкрустированный чайный столик над головой и бросил его в уцелевшее окно — другое уже было разбито, и тротуар возле дома толстым слоем покрывали осколки, среди которых лежал тяжелый медный канделябр.

— Закери! — из груди Морган вырвался крик ярости.

Он обернулся, и глаза его блеснули, как стальное лезвие бритвы. Гарри бросился вперед, поднял с пола нож и отбросил его в холл. Прежде чем им удалось схватить Закери, он успел подбежать к мраморной каминной полке и несколько раз сильно удариться о нее головой, так что лицо его мгновенно залила кровь.

— Ах ты… сукина дочь… мерзкая шлюха! — дрожа и стуча зубами еле выговорил Закери. — Я не хочу… умирать. Вам… меня не достать!

Гарри и Перкинс заломили ему руки за спину и поволокли к двери. Вдруг ноги у Закери подогнулись, и он рухнул на пол. Извиваясь, как змея в предсмертных судорогах, он продолжал изрыгать проклятия, перемежающиеся жалобными стонами, мольбами о пощаде и рыданиями.