На тумбочке у кровати зазвонил телефон. Пусть трубку возьмет Мак-Гилливери в холле. У нее нет желания ни с кем разговаривать. Через несколько минут раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите.

На пороге появился Мак-Гилливери. Он был заметно бледнее обычного, а глаза его беспокойно бегали.

— Я забыла предупредить вас, Мак-Гилливери, — начала Морган прежде, чем он успел раскрыть рот. — Меня ни для кого нет. Говорите всем, что я вышла, и вы не знаете, как связаться со мной и с графом.

— Звонят из полиции, ваша светлость.

— Из полиции? Какого черта им надо? — испуганно воскликнула Морган.

— Случилось несчастье, ваша светлость. Автомобильная катастрофа, — его голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.

— Гарри!.. — кровь отхлынула от ее лица, в глазах потемнело. Морган вцепилась в край трюмо и прошептала: — Что случилось?

— Машина врезалась в упавшее дерево. Его отвезли в больницу в Форт-Аугустусе.

— Он. — Морган не могла выговорить страшное слово, замершее у нее на устах. Она глотала воздух, как выброшенная на берег рыба, и комната плыла у нее перед глазами, подернутыми влажной пеленой.

— Они ничего не знают о степени серьезности его травм, но полицейская машина будет здесь с минуты на минуту, чтобы отвезти вас в больницу, — ответил Мак-Гилливери. — Прикажете что-нибудь, ваша светлость? Может быть, бренди?..

— Нет. — Морган бросилась к гардеробу и схватила в охапку пальто.

Через минуту она уже бежала вниз по лестнице в холл. Мак-Гилливери молча наблюдал за ней и думал, что даже если она действительно интриганка и обманщица, какой ее представляют в газете, то в данный момент в ее поведении нет ни капли фальши.

Десять минут спустя Морган увозила из замка полицейская машина с включенной сиреной. Они мчались по дороге, проходившей через мирно дремавшие под теплым воскресным солнцем деревушки, сея панику в отарах овец, которые паслись под неусыпным присмотром старых пастухов и их овчарок, пугая кур, копошившихся на обочине. Морган сидела на заднем сиденье автомобиля, до предела напряженная, смертельно бледная и молчаливая. Никто не мог сообщить ей о Гарри что-либо определенное.

— Сейчас к вам выйдет доктор, — сказала Морган молоденькая медсестра.

На вид ей было не больше двадцати, кругленькое личико с ясными голубыми глазами обрамляли рыжие кудряшки, выбивающиеся из-под накрахмаленной белой шапочки. Морган казалось, что она сидит в приемной уже много часов. От резкого запаха хлорки ее подташнивало, кружилась голова, а ноги дрожали и как будто превратились в набитые ватой обрубки.

— Ну хоть что-нибудь вы мне можете сказать? — воскликнула Морган. Господи, какая же дура эта девица!

— Все сведения у дежурного врача, — сочувственно улыбнулась ей сестра. — Он скоро выйдет.

— Что значит «скоро»? Неужели вы не понимаете, что я не могу ждать!

В этот момент в холле появился человек в белом халате и с марлевой повязкой на лице. От него за версту несло йодом и еще какими-то лекарствами. Говорил врач с сильным шотландским акцентом.

— Вы графиня Ломонд?

— Что с моим мужем? — бросилась навстречу Морган и схватила его за руку.

— Он в реанимации. Боюсь, что у него серьезная травма головы, но он жив, если вас это интересует, — осторожно отнимая руку, ответил врач. — Несколько сломанных ребер, ушибы, внутренние органы, судя по всему, не повреждены. Вы, наверное, хотите взглянуть на него?

— А ему не повредит, если я поговорю с ним?

— Вы не сможете с ним поговорить, но посмотреть на него одним глазком я вам, так и быть, разрешу. Но только недолго, помните!

— Почему мне нельзя с ним поговорить? Он без сознания?

— Он в коме, юная леди. — Его голос вдруг стал холодным и почти враждебным.

— Что это значит? Господи, неужели он умрет!

— Это значит, что следующие двое суток станут для него критическими. Но хоронить его пока рано. Я вызвал из Эдинбурга великолепного нейрохирурга, он будет здесь через несколько часов. Мы сделаем все, чтобы спасти вашего мужа. А теперь пойдемте. — По-отечески обняв Морган за плечи, врач повел ее по коридору к палате, где лежал Гарри.

Увиденное заставило ее схватиться рукой за косяк, чтобы не рухнуть без чувств.

В понедельник позор семьи Ломондов стал достоянием всех британских газет, за исключением «Таймс» и «Телеграф». Нью-йоркский «Пост» опубликовал сокращенный вариант статьи, уделив особое внимание самым щекотливым деталям. Эстафету у «Пост» подхватили журналы «Нэшнл инквайрер» и «Пипл». Газетчики набросились на громкий скандал, в котором оказались замешаны английский граф и прекрасная представительница нью-йоркского света, как коршуны на добычу, стремясь извлечь из него максимальную выгоду.

К среде эта история приобрела новый интерес и получила трагическое развитие. «Граф в коме», — кричали газетные заголовки. «Серьезные травмы в результате автомобильной катастрофы: не исключено, что граф Ломонд собирался свести счеты с жизнью, поэтому его машина врезалась в поваленное дерево на пустынной дороге. Это случилось вскоре после того, как ему стало известно о подлоге, который совершила его жена, желая подарить мужу наследника». «Убитая горем графиня не отходит от больничной койки своего мужа».

«Граф по-прежнему в коме», — писали газеты на следующий день. «Тиффани Калвин-Крашнер, известная художница по костюмам, отказывается комментировать события». «Полугодовалый Дэвид находится в шотландском замке Ломондов под присмотром няни и не подозревает о том, какая жестокая драма разыгралась вокруг его рождения».

Газетные публикации всколыхнули Лондон и Нью-Йорк и породили самые невероятные слухи и толки, рассчитанные скорее на обитателей сумасшедшего дома. Знакомые Морган и Гарри с упоением занимались тем, что перемывали им косточки, разукрашивая эту историю неправдоподобными деталями. Их реакция на случившееся колебалась между праведным негодованием и непристойным любопытством. В «Ивнинг стэндард» и «Экспресс» появились серии злобных карикатур, решенных в остросатирическом ключе.

На одной была изображена Морган, вталкивающая сестру в спальню, где на кровати лежал пьяный Гарри. «Это ты, дорогая?» — восклицал он. И реплика Морган: «Интересно, кого из нас он имеет в виду?»

Другая карикатура представляла беременную Морган, покупающую в магазине Харродса большую подушку. Под картинкой красовалась подпись: «Эта мне будет как раз по размеру!»

Гарри тем временем перевезли в Эдинбург, за четыреста миль от замка. В городской клинике имелось современное оборудование, позволяющее проводить серьезные исследования. Нейрохирург хотел сделать ему томограмму, дабы убедиться в том, что нет никаких внутренних повреждений. К счастью, ничего серьезного не обнаружилось.

Морган по-прежнему с трудом могла смотреть на Гарри. Его изуродованное лицо с неподвижными веками и трубкой в носу, наполовину выбритая голова, где краснел грубо зашитый послеоперационный шов, вздувшиеся вены на руках, исколотые иголками от капельницы, постоянно поддерживающей его истощенный организм глюкозой и витаминами — все выглядело настолько ужасно, что она опускала глаза, будучи не в силах выносить это зрелище.

Клинику осаждали репортеры и фотографы, надеявшиеся взять у Морган интервью или сделать снимок в тот момент, когда она будет входить или выходить от мужа. Она сняла комнату в отеле по соседству с больницей, но проводила дни и ночи у койки Гарри. Впервые в жизни ей не хотелось позировать перед фотокамерой.

Замок Ломондов также подвергался осаде. Фотографы, увешанные камерами и объективами, пытались одолеть каменную кладку стен, висели на деревьях, поджидая случая сфотографировать Дэвида. Мак-Гилливери запер все окна и двери и запретил прислуге покидать дом, отвечать на телефонные звонки и даже прохаживаться по внутреннему дворику. Спустя много столетий замок снова оказался в кольце врагов.