После долгих споров свадьба была назначена на двадцатое февраля. На все приготовления оставалось лишь четыре месяца. Джо и Рут планировали приехать в Лондон за две недели до торжества. Морган парила на вершине счастья и сразу же решительно принялась за дело, намереваясь продумать все до мелочей, чтобы исключить любую оплошность.

Гарри должен был за это время купить в Лондоне дом, который Морган облюбовала задолго до помолвки. Здание находилось на площади Монпелье, поблизости от Гайд-парка, и выходило окнами на чудесный сквер. Морган буквально пленили роскошные гостиные, соединенные с открытой террасой, как бы специально созданные для шикарных раутов и представительных приемов, которые она мечтала устраивать. Дом был построен в 1820 году, но после ремонта отвечал всем современным представлениям о комфортабельном жилище. На верхнем этаже размещались пять спален, каждая с отдельной ванной, внизу возле кухни находились комнаты слуг. Однако Морган решила по приезде в Лондон первым делом нанять самого модного дизайнера для того, чтобы меблировка их семейного гнездышка отвечала самым высоким требованиям ее изысканного вкуса.

Гарри с одобрением отнесся к наполеоновским планам невесты. Чем больше Морган будет погружена в бесконечные хлопоты, тем лучше. Он хотел бы как можно дольше избегать близкого общения Морган и своей матери, поскольку категорическое неприятие графиней будущей невестки не оставляло надежд на их добрые отношения. Гарри опасался, что Морган, обнаружив это, обидится, вернет ему обручальное кольцо и первым же самолетом вернется к родителям.

Тиффани выписали из больницы, и теперь она чувствовала себя вполне сносно, если не считать частых головных болей по ночам и периодических приступов депрессии.

К счастью, у нее не было времени для ипохондрии. Через четыре месяца на Бродвее в театре Святого Джеймса была назначена премьера нового шоу «Глитц». В его создание было вложено более двадцати миллионов долларов, и Тиффани получила заказ на изготовление костюмов. Это была настоящая удача, и Тиффани сожалела лишь о том, что она выпала на ее долю в такой неподходящий период жизни. Действие мюзикла разворачивалось в Париже, в основе сюжета лежала романтическая притча о любви и верности. Но главное — по режиссерскому замыслу предполагался хор из тридцати человек, не считая восьми действующих лиц. Тиффани понимала, что такая возможность создать настоящие шедевры выпадает раз в жизни, но и ответственность на ней лежала огромная, именно поэтому она частенько просыпалась по ночам с учащенным сердцебиением и влажными ладонями. Чем больше она думала о ста семидесяти костюмах, которые ей предстояло сотворить, тем труднее ей было разобраться в своей душе, охваченной восторгом и ужасом одновременно. Тиффани целые дни проводила в библиотеке Линкольн-центра, изучая книги по истории костюма. Кордебалет она уже решила одеть в трико, усыпанные мелкими осколками зеркала, и парики, напоминающие клубки извивающихся змей. Что касается хора, у Тиффани было два варианта, и она не знала, на каком именно остановить свой выбор: либо это будут платья с часто нашитыми блестками, похожими на рыбью чешую, либо воздушные балахоны с разноцветными перьями. Задачу осложняла сцена превращения хора в ангелов Справедливости, предполагающая совместное воспарение участников в конце второго акта. Как же, черт побери, незаметно завернуть их в простыни, если они будут в рыбьей чешуе? Вне всякого сомнения, это шоу потребует от нее всей фантазии и мастерства, на которые только она способна. Чего стоит хотя бы та часть сценария, где черным по белому написано, что «на сцене появляется огромный серебристый поднос, на котором сидят хористки, одетые в костюмы пирожных — безе, эклер в шоколадной глазури и т. д.»! Очевидно, что режиссер стремится передать атмосферу знаменитых кофеен и кондитерских на Елисейских полях, но ясно, что лишь скрупулезно продуманные и качественно выполненные костюмы дадут возможность воплотить режиссерский замысел в жизнь. В самом деле, если в момент появления на сцене девочек-пирожных зрители начнут покатываться со смеху, вся сцена пойдет насмарку, и виновата в этом будет Тиффани.

В довершение всего Морган донимала ее настойчивыми просьбами придумать ей свадебный туалет.

— Ты же понимаешь, что мое платье даст тебе шанс прославиться и сделать очередной шаг в карьере, — с детской наивностью заявила Морган.

— Я могу взять из банка, где хранятся фамильные драгоценности, алмазную диадему, — предложил Гарри перед отъездом в Лондон. — Если, конечно, ты не считаешь, что это будет чересчур пышно.

Морган так вовсе не считала. Гарри обещал, что после свадьбы к ней перейдут все драгоценности его бабушки, и глаза Морган вожделенно заблестели, когда он описывал ей ожерелья и сапфировые броши, бриллиантовые кольца и жемчуга, браслеты и кулоны. Она казалась такой счастливой, что Гарри невольно умилился тому, как она по-детски непосредственна.

— О Гарри… — Ее прекрасные полные губы потянулись к нему. От них исходил чарующий тонкий аромат цветущего жасмина в летний вечер. — Ты балуешь меня, любимый, — прошептала она, проникновенно глядя в его глаза.

— Я люблю тебя, дорогая. И готов отдать тебе все, что имею.

Морган нашла его великодушие невероятно трогательным.

Он поцеловал ее в шею, и сладкая дрожь прошла по его телу.

— Ты самая потрясающая, обворожительная, притягательная женщина, которую я когда-либо встречал, — пробормотал Гарри.

У него потемнело в глазах, а внутренности обожгло огнем желания. В этот миг ему показалось, что он никогда не сможет испить свою любовь к ней до дна, и до боли в сердце захотелось, чтобы она испытывала к нему такое же чувство. Правда, иногда она чуть больше, чем следует, придает значение бытовым мелочам… Его мысли прыгали с одного на другое, а ощущения сконцентрировались на ее руках, обвившихся вокруг его талии.

— Пойдем ко мне в комнату, — прошептала она.

Они шли по коридору и, не теряя времени даром, раздевали друг друга.

— Любимая… — простонал Гарри, опуская ее на кровать и освобождая от одежды. Она отвечала поцелуями, проникая языком глубоко в его рот, осторожно покусывая за мочку уха. Черт побери, как она умеет продлить наслаждение! Возбудив его до предела, она кокетливо попыталась отстраниться, чем разожгла его еще сильнее. Она дразнила его, играла с ним, и наступил миг, когда он не в силах был сдерживаться. Как безумный он бросился на нее и дал выход снедающей его страсти. В течение нескольких мгновений, которые показались ему вечностью, их тела двигались в унисон, а потом одновременно содрогнулись в апогее блаженства.

Тиффани не виделась с Хантом почти неделю. Все это время она работала с утра до ночи, стараясь не думать о мучительной мигрени и разлуке с любимым. Тиффани избегала друзей, даже с Морган виделась редко. Вечерами она еле доползала до постели, обессиленная до такой степени, что не могла ни есть, ни читать перед сном. Причем боль в душе причиняла ей не меньше, а, пожалуй, больше страданий, чем последствия сотрясения мозга.

Хант вернулся к жене. Тиффани очень хорошо помнила их последнюю встречу, когда Хант пришел к ней, отменив важные переговоры на студии. Она вновь и вновь прокручивала в мыслях их разговор, хотя испытывала от этого невероятные муки.

— Я должен помочь Джони встать на ноги, — сказал Хант безо всякого предисловия. Он был мрачен, на лбу у него залегла глубокая складка — след тяжелых раздумий. — Я делаю это только ради детей.

Тиффани не проронила ни слова в ответ. Хант подошел к ней и тихо взял за руку.

— Я говорил тебе, что она напилась и устроила скандал в отеле в Лос-Анджелесе после моего отъезда?

Тиффани кивнула, пораженная тем, что Хант явно считает себя виновником ее дебоша.

— Доктор, который осматривал ее, говорит, что она погибнет в течение года, если немедленно не перестанет пить. Я поместил ее в клинику. Она в ужасном состоянии, и я должен помочь ей выкарабкаться, понимаешь? Я даже мышь, попавшую в мышеловку, прикончить не могу, а тут живой человек.