Она уволила миссис Монро с выходным пособием в размере трехмесячного жалованья и наняла вместо нее приветливую молодую особу, овдовевшую всего год назад. Мак-Гилливери и няня Дэвида сразу нашли с ней общий язык, да и остальные слуги приняли ее без труда. Теперь в замке царила не такая мрачная атмосфера, как при прежней экономке. Морган решительнее, чем когда бы то ни было, настроилась на сохранение своего домашнего очага.

Тиффани сидела одна в полумраке гостиной в квартире родителей и ждала возвращения Джо. Часы пробили полночь. Слуги давно легли спать, и в доме было тихо, если не считать отдаленного шума городского транспорта, доносящегося через приоткрытое окно. Время от времени взвывала полицейская сирена, или на бешеной скорости проносился мотоцикл без глушителя. Ночь была тихая и звездная, как будто созданная для любви.

Тиффани не плакала, слезы давно высохли на ее щеках. Но в груди то и дело поднималась волна горечи, накатывающая на готовое разорваться от боли сердце. Было далеко за полночь, когда она услышала, как Джо отпирает входную дверь своим ключом.

— Папа…

— Тиффани! — воскликнул он в крайнем изумлении, щелкнув выключателем. Яркий свет хрустальной люстры залил гостиную и ослепил Тиффани. Ее покрасневшие от слез глаза не сразу к нему привыкли и первое время беспомощно моргали. — Что ты здесь делаешь? Ты что, общалась с Сигом?

— Нет, Сиг тут ни при чем. Мне пришлось уйти из дома… — ее голос дрогнул.

— Боже, что стряслось? Нет, не говори. Сперва тебе необходимо выпить. — Джо достал из бара два бокала и бутылку виски. Тиффани как нарочно сегодня целый день не шла у него из головы. — А теперь рассказывай. Ты что, поссорилась с Акселом? — спросил он, протягивая ей бокал.

— Мы не ссорились, папа. Я просто велела ему собрать вещи и уйти. Можно я останусь у тебя на ночь? Я не могу вернуться к себе, пока не буду уверена в том, что его там уже нет.

Тиффани сделала большой глоток виски и почувствовала, как приятное тепло разливается по ее телу.

— Неужели так серьезно?… Нет, конечно, ты можешь остаться — это твой дом. Но послушай, Тифф… — Джо присел на подлокотник дивана, и его ноги едва доставали до пола. — Может быть, ты просто погорячилась? Я имею в виду… а что именно произошло? Ты застукала его в клубе с какой-нибудь красоткой?

Тиффани переменилась в лице и вскочила, полыхая праведным гневом.

— Я застукала его в постели с мужчиной! — крикнула она. — А теперь скажи, погорячилась я или нет? Они занимались любовью в моем доме… на софе в гостиной. — Эта мерзкая сцена снова предстала у нее перед глазами: Аксел, возбужденный и вспотевший от усилий, кокетливо улыбающийся юноша… — Я вошла, а они были там… Аксел не знал, что я вернусь домой так рано. Я оставила ему сообщение на автоответчике… — Она запнулась, и тихий крик отчаяния, предвещающий начало истерики, вырвался у нее из груди.

Джо неторопливо поднялся, поставил бокал на стол, потом подошел к Тиффани и со всего маху ударил ее по щеке. Через минуту он крепко сжимал ее в объятиях и ласково гладил по волосам, как не делал с тех пор, когда она была совсем малышкой.

— Прости меня, доченька. Я должен был так поступить, — сказал он, взяв ее обеими руками за голову и целуя в покрасневшую, распухшую щеку.

Тиффани не могла вспомнить, как ни старалась, когда отец в последний раз называл ее «доченькой».

После бессонной ночи — Тиффани и Джо проговорили до рассвета, до тех пор, пока из-за небоскребов Манхэттена не показался первый лучик восходящего солнца, — она приняла душ и отправилась к себе домой. Джо в это время уже крепко спал. Накануне у него выдался невероятно трудный и долгий день.

Меланхолическая атмосфера, свойственная городу в часы рассвета, передалась и Тиффани, найдя в ее душе благодатную почву. Манхэттен погрузился в печаль и уныние вместе с ней. Серые и пустынные улицы, по тротуарам которых ветерок гонял обрывки вчерашних газет, как будто противились солнцу, мечтая о возвращении ночного мрака. Тиффани взяла такси и по дороге домой размышляла о том, как ей жить дальше.

Очевидно, что она оказалась в полосе неудач — этот брак стал ее третьей по счету серьезной ошибкой за последние два года. Когда же придет конец этой черной полосе? Хватит ли у нее сил дождаться светлой, которая непременно наступит? Сначала Хант, потом маленький Дэвид, теперь Аксел. Возможно, ей на роду написано быть несчастной в любви. Наверное, она привлекает как раз тех мужчин, которых не умеет удержать. Тиффани не любила копаться в своей душе и никогда раньше не занималась самоанализом — вероятно, пришло время сделать это. А вдруг она сама внушила себе, что должна непременно быть несчастной? Что, если она хочет этого и, будучи от природы лишенной самоуважения, подсознательно тянется к мужчинам, которые в конце концов оскорбят и унизят ее?

Но ведь это абсурд! В отношении Ханта это еще могло оказаться правдой, но никак не в случае с Акселом. Он был красивым, умным и сильным мужчиной, без малейшего налета гомосексуальности. Как можно было догадаться о его тайном пороке? И тем не менее она должна была это сделать. Шестилетний опыт работы в театре и на телевидении не мог не подсказать ей, что что-то неладно. Так, наверное, и было, просто она не хотела замечать очевидного и обманывала себя. Почему? Вероятно, ей требовалось наказать себя за то, что случилось много лет назад, в далеком-далеком прошлом? Тиффани встряхнулась и закрыла глаза. Нет, в такую рань нельзя принимать серьезных решений, тем более после того, как не поспишь сутки.

Дома Тиффани первым делом отправилась на кухню. Надо было сказать Глории, что Аксел ушел. В подробности вдаваться не следует, достаточно сообщить, что с этого дня она снова будет жить одна, как прежде.

Звук его голоса заставил ее вздрогнуть и похолодеть. Он доносился из спальни. Не помня себя от страха, Тиффани толкнула дверь ногой и распахнула ее настежь. Аксел сидел на постели, закутанный в полотенце и еще мокрый после душа, и разговаривал с кем-то по телефону.

Тиффани развернулась и пошла в мастерскую. Она опустилась в мягкое кожаное кресло и сжала виски ладонями. Голова у нее кружилась, перед глазами плыли черные круги, как бывает на грани обморока. Она с усилием поднялась и достала из-под рабочего стола бутылку виски. Стараясь собраться с мыслями, она сделала глоток прямо из горлышка и провела дрожащей рукой по лбу. На нем застыли крупные капли холодного пота. Почему же Аксел не ушел? Он должен был сделать это еще вчера вечером.

В этот момент дверь открылась, и в студию вошел Аксел. Его узкие бедра обтягивали голубые джинсы, на широкой загорелой груди поблескивал золотой медальон. Аксел с минуту молча смотрел на нее, и только потом сказал:

— Я не мог уйти, не поговорив с тобой, Тифф.

У нее заныло сердце. В голосе Аксела было столько раскаяния и боли, что ей стоило неимоверных усилий не разрыдаться.

— Увиденное тобой не означает, что я тебя не люблю, — осторожно подбирая слова, продолжал он. — Поверь мне, Тифф, я люблю только тебя. Ты часть моей души. У меня никогда не было человека более близкого, чем ты. Ты мне веришь?

Тиффани молчала. Она боялась, что если произнесет хоть слово, то не сможет владеть собой. Аксел смущенно потоптался на месте, а потом снова заговорил:

— То, что произошло, не меняет моего отношения к тебе. Я люблю тебя так сильно, как только мужчина может любить женщину.

— Но ты так же любишь и мужчин, — ответила Тиффани, и в ее тоне не было упрека. Только равнодушная констатация факта.

— Я долгие годы был голубым, Тифф, это правда. У меня не возникало тяги к женщинам. Но однажды все переменилось. У меня появилась подружка, потом еще одна… и наконец я встретил тебя. Тифф, любимая, ведь это самое главное! Зачем придавать значение остальному? Я обещаю тебе, что ничего подобного больше не произойдет. Мне убить себя хочется за то, что я притащил сюда этого парня! Мы зашли просто пропустить по стаканчику, потом я услышал твое сообщение на автоответчике… сам не понимаю, как это произошло!