— Твой конь стоит подле твоего бывшего дома. Там ты найдешь меч — не чета твоему, но пригодится, пока не добудешь новый.

— Где Илья?

— Илья выехал из Чернигова в степи.

Больше ничего сказано не было.

Сгорбившись, я поковылял к выходу, проклиная себя за то, что не могу, как Алеша, перенимать чужую походку.

Я долго стучал, пока, наконец, не взвизгнул засов и в дверном проеме не показалась фигура стражника.

— Долго возился, отец, — сказал он мне. — Покажись-ка, каков ты.

— Забыл, кому служишь? — проскрипел я, вытаскивая из-за ворота серебряное копытце. — Забыл, что твое дело — двери отворять? Прокляну!

Он отшатнулся.

Я поковылял дальше. У выхода с княжеского двора мне пришлось показать копытце еще раз. Волхв крепко сидел теперь в Киеве. Наши усилия и усилия наших Учителей в мгновение ока пошли прахом.

Скоро я уже скакал во весь опор по пустым киевским улицам. Меч, которым снабдил меня Алеша, был богатырский меч. Я бы выбрал себе другой, и я не знал, как он поведет себя в бою, но это было большое подспорье.

Во всех местах, которые я проезжал, я говорил про измену Святополка. Мне верили, но что было толку. Я гадал, удалось ли Алеше вырваться из подземелья и где находится Илья.

Борис должен был стоять на реке Альте, на рубеже степей, куда послал его еще отец, покойный князь Владимир. Я спешил как мог. Но у коней нет крыльев…

Была одна мысль, от которой я покрывался холодным потом. Расположенные ко мне люди говорили, что за несколько дней до меня по дороге проследовал отряд всадников; судя по тому, что я наталкивался на их следы, они ехали кратчайшим путем на реку Альту. Я гнал коня… Мысленно я уже сражался с Волхвом, но что было проку от этих воображаемых сражений…

У меня не было доказательств того, что отряд всадников принадлежал Волхву: сейчас вся Русская земля волновалась в смуте, и естественно было для дружины спешить к Борису, которого отец в последние месяцы видел своим преемником, правда так и не успев передать ему престол. У меня то появлялась надежда, то исчезала. Я применял Силу, твердил: «Борис, Борис, берегись!» — но Борис не владел Силой, и мои заклинания были бессмысленны. Я устремлял свою Силу на зловещий отряд и навлекал на них несчастье. Пока ничто не помогало. Неведомый отряд опережал меня на три дня…

Так думал я, несясь по лесной дороге в сумерках. И тут невероятной силы свист оглушил меня; мой конь всхрапнул и в ужасе бросился в лес; а свист все издевательски звучал, не отставая от нас; я изо всех сил сдерживал коня, в любую минуту он мог внести меня в дерево, но сам посматривал вверх и следил за паукообразной тенью, перебегавшей с ветки на ветку; и когда мой конь, наконец, застрял в чаще, я, в мгновение ока все взвесив, решился и нанес удар мечом… Свист оборвался, и Радко упал на землю.

Я соскочил к нему. Голова моя гудела и кружилась, мой конь тревожно ржал.

Радко умирал.

— Добрыня… Будь ты проклят.

— Я перевяжу тебя.

— Нет… Мой отец отомстит за меня.

— Где сейчас твой отец?

— Я не дурак… Я служу ему… Он отомстит… Он отомстит…

Его губы сложились для последнего свиста, но только лишь слабое дыхание вырвалось из них; вместе с ним отлетела и душа Радко.

Я ехал дальше. Я не мог поступить иначе. Страшная смута была над Русской землей, а Радко, может быть, нарочно вел меня в глубь леса, где меня уже ждали. Дети Волхва. Когда он находит их — они навсегда потеряны для нас. Но я все равно не мог забыть того мальчишку из Свапуща, которого в свое время — лет шесть назад — спас. Лицо его матери вставало перед моими глазами. И в который раз я проклял тот час, когда избрал стезю богатыря.

Я понял, что не догоню неведомый отряд. Я оста-новил коня, спешился, сел на землю и стал смотреть на звезды. Я собирал всю свою Силу. «Пусть они задержатся в пути, пусть… Я приказываю, я заплачу за это несколькими годами своей жизни. Они должны задержаться». Потом я сел на коня и понесся дальше.

На другой день я утвердился в том, что догоняемый мною отряд принадлежал Волхву. Я нашел тела убитых киевских гонцов. Борис ничего не узнал о смерти отца. Черная стая перехватила их и теперь неслась на Альту.

Над телами убитых я стоял долго, теряя время, но размышляя, что мне делать. Оставалось еще одно средство, достаточно отчаянное и безнадежное. Я встал лицом на запад и громко произнес три раза:

— Волхв! Волхв! Волхв!

Эхо отозвалось в лесу. Даже мне стало не по себе. Но я продолжал:

— Теперь ты должен слышать меня! Я, Добрыня, на свободе. Я победил тебя в Новгороде, как победил у Идолища. Я стою на твоем пути. Приходи! Волхв! Волхв! Волхв!

Много раз я повторил это страшное имя, и эхо отвечало мне. Потом я продолжил гонку. На другой день в деревне я узнал, что накануне здесь была сеча. Черный отряд был задержан одной из дружин Бориса. Теперь меня отделяло от них чуть больше дня. К тому же черный отряд поредел.

Я знал, что мой конь долго не выдержит. Где я мог взять нового? Положение мое было отчаянным. Мелькали перелески, пыль клубилась столбом; селяне видели всадника, прильнувшего к седлу, и, вероятно, гадали, какая страшная нужда гонит его в этот жаркий день. Внезапно наперерез мне из леса выехал всадник-исполин. Я изготовил меч. Илья!

Редко когда я был так рад в своей жизни.

— Подожди, Добрыня, — сказал он, поднимая руку. — Что бы ты ни хотел сказать, главное сейчас другое. Отряд, который ехал на Альту, повернул назад.

— Откуда ты?

— Птицы рассказали, — сказал Илья, кивая на небо, где кружили два коршуна. — Давай думать, как отбиваться будем.

— Илья, тут вот что. Я звал Волхва.

Илья помолчал.

— И он с ними?

— Не знаю. Думаю, что нет.

— Почему бы тебе не применить свою Силу, Добрыня?

— Именно это я и собираюсь сделать. Стань пока в стороне.

Я выехал на дорогу. Я чувствовал, что я совершенно один. Перед тем как наступил провал в памяти, я увидел краем глаза, как Илья прижал ухо к земле, и услышал, как он крикнул:

— Добрыня, они совсем рядом!

Некоторое время я больше ничего не видел и не слышал. Я строил стену из Силы. Я редко пробовал делать такое раньше, всегда — для забавы, чтобы проверить себя. Забавы кончились.

Я очнулся, когда всадники выскакивали из-за поворота. Они неслись на меня толпой. Только бы они не стреляли из луков, быстро подумал я.

Но всадники, видно, хотели достать меня мечами, а вероятнее всего, взять живым. Я уже мог различать их недоуменные лица — я сидел в седле неподвижно, скрестив руки на груди. И тут они влетели в Силу.

Кони взмыли на дыбы, всадники закричали, все смешалось — я знал, что они должны испытывать, еще Учитель учил меня этому: внезапная страшная боль головокружение, на миг — потеря зрения. И в этот миг влетели мы с Ильей.

Это была не битва, а бойня. Мне не хочется вспоминать о ней.

Мы положили тридцать человек. Но пятеро все же ушли. Одного Илья достал стрелой. Четверо.

— Хорошая работа, Добрыня, — сказал Илья с изумлением. — Я много слышал про Силу, но видел все какие-то бабские штучки. Что ж ты раньше никогда не скрещивал руки на груди?

— Я могу делать это не больше раза в год, — сказал я тихо. — Теперь тебе предстоит большое дело Илья. Мы должны ехать быстро, но я при этом должен не упасть с коня.

Я надеялся, что десять всадников, положенных княжеской дружиной, и тридцать, положенных нами, сильно ослабят людей Волхва. Во всяком случае, Волхв услышал меня… Правда, теперь, как я полагал, я надолго утратил Силу и оставался безоружным перед ним. До речки Альты оставалось полдня пути…

Мы выехали на Альту в сумерках. Костры княжеского стана были видны издалека. Мы помчались на них и вдруг услыхали звон мечей…

Стон вырвался у меня из стиснутых губ. Мы метнулись через брод.

— Добрыня, мы не знаем, где князь… Скачи налево, я направо! — крикнул Илья, и мы пришпорили наших бедных коней.