Ян наклонил голову вбок, словно так ему было удобней рассматривать мои мысли в глазах:

— Понимаешь, какая штука… Если я переведу тебя из обслуги в статус младшего ученика-послушника, то и спрос с тебя уже совсем иной будет. Просто стараться для такого, как ты, будет недостаточно. Тебе придется из кожи вон вылезти и прыгнуть выше головы, чтобы стать хотя бы лучшим из худших. Иначе первые же внутришкольные состязания могут стать для тебя последними. А они у нас каждую зиму проходят, такие дела. Еще каждые три года проводится большой королевский фестиваль боевого искусства. Но это он только называется так воздушно и празднично, а по сути это набор поединков между учениками разных школ, где они должны продемонстрировать все свои лучшие навыки и победить. И многие школы дают установку своим воспитанникам побеждать любой ценой, потому что на кону стоят очень хорошие деньги. И если тебе выпадет жребий там участвовать, я уже ничего не смогу для тебя сделать. Чтобы просто иметь шанс выжить в таком бою, тебе придется владеть боевыми навыками на уровне старшего ученика — десятника. А чтобы победить, твоя подготовка не должна уступать умениям боевого лейтенанта-штурмовика или дуэлянта. Поэтому подумай хорошенько, готов ли ты на самом деле заводить всю эту песню.

Не дожидаясь ответа, Ян отвернулся и продолжил свой прерванный путь по лестнице.

И в это мгновение я почти физически почувствовал, как мне в лицо дышит вонь от прокисших тряпок для мытья посуды, а спину прожигают презрительные и брезгливые взгляды с трибун…

Я помнил, как процедил мне в лицо тот вонючий мужик: «Обрезок!» И отпихнул от своей женщины, которой я всего-то хотел помочь выйти из повозки.

Меня даже из харчевни пытались выставить, потому что, видите ли, у них слишком приличное заведение, чтобы кормить таких, как я!

Провести вот так всю оставшуюся жизнь?

Да ну нахрен!

Нет, я не буду сносить это унижение день за днем и не лягу безропотно на дно. Не дождетесь.

И я крикнул вдогонку своему новому боссу:

— Ян, я готов!.. Что мне нужно делать?

После моей фразы вдруг стало нестерпимо тихо. Или мне так показалось?

Ян остановился, голоса за дверью умолкли, дыхание застыло в груди и даже сердце у меня на мгновенье замерло. И в это мгновение я увидел себя будто бы сверху: статную фигуру в черной одежде палача, потемневшие от солнца окрепшие руки, обросшую без парикмахерского ухода голову. Я видел рисунок солнечных пятен на сером ковре и Яна, по-прежнему стоявшего ко мне спиной, но внутренним чутьем я знал, что он сейчас усмехается каким-то своим мыслям.

Наконец, я глубоко вздохнул, будто вынырнув из-под воды, и наваждение прошло.

— Эвона как, значит, — проговорил Ян, глянув на меня из-за плеча. — Готов он… Ладно, там видно будет.

— И что мне теперь делать? — развел я руками.

— В смысле? Тебе ж сказали — идти на кухню!

— Но я же не обслуга! Я — ученик! — раздосадованно выкрикнул я.

— Да ну? — рассмеялся Ян.

Он вдруг сделал незаметное движение, и мне прямо в лоб больно ударилась тяжелая золотая монета.

Выругавшись, я схватился за больное место.

— Понимаешь, друг, — медленно проговорил Ян, глядя на меня сверху вниз. — Мои ученики — это лицо моей школы. А значит, в некотором смысле и мое лицо. Так вот, на моем лице не может быть таких позорных фонарей. Звание младшего ученика-послушника тоже надо заслужить, для этого мало секирой на Умку помахать. И учти: я ценю свое время, так что у тебя всего три попытки убедить меня, что ты способен потянуть груз, на который претендуешь. Решишь, что готов блеснуть навыками — приходи.

Он ушел, а я все еще стоял возле лестницы, глядя на проклятую монету. Она упала в пятно света и сейчас торжествующе блестела мне в глаза. Если бы золото умело смеяться, она бы, наверное, по-скотски ржала во весь голос.

У меня исподволь сжались кулаки.

Я поднял монету с ковра и, на секунду задержав перед глазами, положил во внутренний карман — как напоминание.

Ничего, скоро я перестану стоять под лестницей жизни, а начну забираться по ней наверх, ступень за ступенью.

Я смогу.

Развернувшись, я вышел из здания мимо здоровяка. Тот только молча посторонился, давая мне пройти, и в его глазах было такое искреннее сочувствие, что мне тошно стало.

Рыжий ждал меня на крыльце, покусывая длинную травинку с рыжеватой кисточкой на конце.

— На панду насмотрелся, что ли? — невесело усмехнулся я. — Траву есть начал…

Тот поднял на меня смеющийся взгляд.

— Ммм — промычал он. — А у тебя, как я погляжу, прям третий глаз всезнания во лбу открылся?..

— Уггу, — буркнул я. — Зато хоть симметрично, а не так, как у некоторых.

— Твое счастье, что я не обидчивый, — улыбнулся во все лицо рыжий и прищурил подбитый глаз. — Но тут как бы не все такие, так что положил бы ты свое остроумие пока на полку, до лучших времен. А то третьим глазом дело не обойдется. Ладно, пойдем, я тебе кухню покажу.

И мы отправились на задний двор.

Оказалось, что особняк был вовсе не прямоугольным, как я решил сначала, а похожим на букву «Н». От главной части здания тянулся недлинный перешеек, к которому был пристроен еще один корпус. И с внутренней стороны в этот корпус вел низенький черный ход с деревянным крыльцом и простой деревянной дверью. Толкнув ее внутрь, рыжий жестом пригласил меня войти.

После яркого солнечного дня полумрак коридора казался до жути густым. Я двинулся на видневшийся впереди свет, откуда тянуло пряными мясными ароматами и свежей выпечкой.

И тут буквально из ниоткуда прямо на меня выскочил темный девичий силуэт.

Странно взвизгнув, девушка отпрянула, будто увидела черта. Корзинка упала к моим ногам, и по полу со стуком рассыпались золотистые луковицы.

— Извини, не хотел напугать, — сказал я и присел, чтобы помочь ей обратно собрать все добро в корзину.

Теперь я мог разглядеть и ее саму, и дверь в кладовку, из которой красавица только что выбежала.

Копна золотистых кудрей, тонкие яркие брови, огромные кукольные глаза зеленого цвета и яркие розовые пухлые губки, как с картинки — я и не думал, что у живых девчонок бывают такие рисованные лица.

Что ж, кажется, на этой кухне мне будет нескучно…

Девушка опасливо посмотрела на меня и вопросительно повернулась к рыжему, так и не проронив ни слова.

— Это новенький, будет у вас работать, — сказал тот девушке.

И уже погромче крикнул:

— Леандр, я тебе тут помощника привел! Даниил звать!

— Что, еще один, как Ника? Немой? — донесся из кухни хриплый голос.

— Не, я языкатый! — ответил я вместо рыжего, который уже скрылся за дверью. — Некоторые даже считают, что слишком.

Девушка присела рядом и тоже подобрала луковицу, украдкой зыркнув на меня.

— Слава богам, что языкатый! — воскликнул невидимый Леандр, и девушка низко опустила голову. — Не безногий?

— Нет.

— Слепой?

— Да нет, зрячий.

— Безрукий?..

Вот тут я хмыкнул.

— А вот это как знать.

Худенькие плечики дрогнули и девушка тихонько хихикнула.

Из кухни тоже донесся скрипучий смех.

— По крайней мере, ты точно не без чувства юмора. Давай, заходи! — велел мне голос.

Девушка поднялась, держа в изящных ручках грубую корзину с луком. Я с улыбкой протянул ей последнюю луковицу. Красавица взяла ее не сразу, точно опасалась, не укушу ли я ее. Но потом ловко выхватила из моей руки и унеслась вперед, бесшумно ступая по полу в туфельках, как в пуховых носочках.

Я двинулся следом за ней.

Кухня оказалась большой, с несколькими столами, печью и открытым очагом в центре. Он полыхал в каменной нише, накрытой железной сеткой. На стене висели поварешки, ножи и прочие кухонные приспособления, на полках громоздились кастрюли и котлы разных видов и размеров. В углу стояло несколько больших бочек и целая гора немытой посуды. На длинной широкой полке у открытого окна студился пшеничный хлеб — штук десять батонов. Все — идеально овальной формы, золотистые, с одинаковым продольным надрезом посередине. Если бы не знал, что их делали руками, решил бы, что это с местного хлебзавода, честное слово.