На поле царила неразбериха — кыши были в смятении.

— Друзья, — обратился к кышам Белая Жилетка. — через несколько минут Бибо и Бяка столкнутся лоб в лоб на той стороне холма. Бяка решит, что его обманули, и набросится на Бибо. А у того и так душа не на месте из-за настрадавшегося Сурка. Раздерутся обязательно. Кто со мной на перехват?

Группа перехвата — Дысь, Тука и Сяпа — устремилась вверх по холму. Достигнув рощи, они, не сбавляя хода, пересекли ее и оказались на той стороне холма. Оставалось только спуститься вниз. Что кыши и сделали. К несчастью, Сяпа обо что-то споткнулся и покатился кубарем, увлекая за собой друзей. Этот необычный спуск закончился в кустах цветущего вереска. Помятые кыши вскочили и огляделись.

Перед ними расстилался лужок, опушенный гусиными лапками. На нем паслись Сурок и Енот. Рядом на кочке, спинами к спасателям, сидели и мирно беседовали Бибо с Бякой.

— Бяка, твой Енот на старте вел себя как обиженный скунс. Просто дышать было нечем, — прыснул Бибо.

— Странно! Очень странно… — тревожно пробурчал Бяка.

— Что в Еноте может быть странного? — удивился Бибо.

— Ну, как он чесался, — пояснил Бяка.

— А как? — не понял Бибо. — Хорошо чесался. Обо всех. Об меня, например.

— Он чесался неистово, вот как, — вздохнул Бяка, — а это блохи. И у тебя теперь тоже.

— Ну вот опять! — рассердился Бибо. — Не одно, так другое! А ты не видел, об Сяпу Енот не чесался?

— Он такую бучу устроил на старте, что определенно ничего нельзя было понять, — сказал Бяка.

Бибо поежился и задумчиво потеребил ухо. Через минуту он уже чесался, как Енот, — неистово.

— Ой, Бяка, не могу! Блохи одолевают! Давай отведем зверей по домам и сбегаем к Асю. У него есть… эта самая… зола, в которой… надо, как его, выкатываться. И чудо-настойка, в которой… надо… то самое… вымачиваться, чтобы эти, как их… блохи разбежались. А потом можно нырнуть в ручей.

— Нет, Бибо. Иди один. На меня блохи не запрыгивают. Я очень чистый. И каждое утро натираюсь полынью. Они этого не любят.

Большой Кыш прощально махнул Бибо лапой, взял под уздцы Енота и повернул к своему дому. Бибо с Сурком, не переставая почесываться, поспешили в другую сторону. Перед поворотом Бибо оглянулся. Ему вдруг стало несперпимо жаль Бяку, этого большого, но одинокого кыша.

Сяпа, ревниво следивший за происходящим, подметил сочувственный взгляд Бибо, и у него защемило внутри. Зря он поссорился с ним! Бибо ведь очень хороший друг. А теперь Бибо подружится с Бякой, и он, Сяпа, станет ему больше не нужен. И тогда действительно — вей гнездо на дубе и кукуй один в панаме.

Группа перехвата молча ждала. Наконец Дысь тихо сказал:

— Ну всё. Порядок. Пошли по домам.

Начал накрапывать мелкий дождь. Он моросил тихо и душевно, напоминая Бяке о том, как ему сегодня было хорошо. Первый раз Бибо звал его за компанию купаться. А эта фифочка Утика ему подарила цветок. Бяка счастливо улыбнулся и критически взглянул на бредущего рядом грязного Енота. Дружба дружбой, а баня баней.

Сяпины изобретения.

Самый черный день маленького философа.

Непотопляемый герой Хрум-Хрум.

Примирение.

После гонок маленькая Утика вернулась в Сяпин дом, не знавший удобств и уюта: стол, табуретка и жесткий топчан из палочек — вот и вся обстановка. И все же в нем не было пусто. Это странное жилище было битком набито множеством изобретений странноватого хозяина-выдумщика. По углам пылились тачки-катушки, копалки, маскировочные зонтики, желудевые самокаты. Двери закрывались сами благодаря изящной системе веревочек и грузиков. Пламя очага регулировала система поддува, дающая сильный, жаркий огонь. Когда на кухне готовилось сладкое, можно было завести механическую мухобойку, прилаженную к потолку. Подвал и чердак проветривались сложной системой вентилирования. В хижинке в дождливую погоду было сухо, так как под домом был проложен водоотвод. Даже слабый ветерок с легкостью приводил в движение установленную на крыше гремелку, отпугивающую ворон. А под маленьким каштаном, росшим рядом с Сяпиной липой, было припрятано серьезное оружие — камнешвырялка (на случай обороны от страшных хищников). И это не считая мелких бытовых приспособлений вроде свистков для чайников, сделанных из стручков акации, механической поилки для Сурка и гордости изобретателя — деревянных сандалий под мелодичным названием «гульсии».

Утика боялась всех этих новшеств. Они казались кышечке живыми существами. Каждое утро она вежливо здоровалась с ними, а вечером желала им доброй ночи. Обметая с них пыль перышком горихвостки, кышечка размышляла о странных поворотах своей судьбы: «Мое яйцо погибло. Слезы бы лить, а я радуюсь. Стыдно, что мне хорошо, но это так. На холме я познакомилась с милыми и отзывчивыми кышами. Вот Сяпа, он такой талантливый!» И почему-то вспомнила о другом кыше, лихо гарцующем в малиновом берете с помпоном на полосатом Еноте. Он был каким-то особенным. Но очень одиноким.

А сам хозяин дома в это время глубоко печалился. Рассорившись с Бибо, Сяпа на собственной шкурке почувствовал тяжесть одиночества. Его уединение скрашивал лишь Сурок, к которому Сяпа переселился на время. Сурок был добрым и преданным зверем. Он без колебания поделился с Сяпой припасами и кровом. Увы, соседство с Сурком оказалось делом непростым. Толстый неповоротливый зверь ужасно толкался. Ночью он не давал кышу уснуть, отчаянно храпя, а днем навязчиво выказывал уважение, тщательно вылизывая Сяпину шкурку. Сяпа выдержал всего трое суток.

Однажды, разбуженный сонным бормотанием Сурка, кыш выбрался из его норы и отправился куда глаза глядят. В этот раз Сяпины глаза глядели в сторону дома Бибо. Туда он и пошел. Нет, не мириться, это ни за что! Ему просто хотелось узнать, как сильно страдает без него Бибо. Подкравшись к его дому, он спрятался за камнем и прислушался. Из дома доносился басок Бяки, кыша по прозвищу Большой.

— Я понял: это все старик Ась подстроил. Как только ложишься в этот «воспитательный» гамачок, всякие мысли в голове начинают копошиться: «Сделай то, сделай это! А вот этого не делай! Это — плохо!» А для меня, Бяки, нет слова «плохо». Все, что я делаю, — хорошо. А если где-то что-то не так, то меня это не касается. Овраг, видишь ли, разрушит холм! Ну и пусть рушит. Мне-то что?

— Да что ты сегодня разошелся? — удивился Бибо. — Идем лучше пить чай. Я тебя вкусными печеными корешками с медом угощу. Знаешь как их Сяпа любит!

Бибо погрустнел и вздохнул. Увидев это, Бяка взорвался:

— Не смей убиваться! Ушел и ушел! Пусть! — убеждал Большой Кыш Бибо. — Все твердят: Сяпа умница! Сяпа изобрел желудевый самокат и тачку-катушку! Да, изобрел. Но к дружбе это не имеет никакого отношения. Из-за чего он на тебя взъелся? Из-за ерунды — плошки чмоки! Разве это по-товарищески? Разве так поступает настоящий друг? Друг бы понял и простил. А Сяпа налетел вороной! Потому что он не друг, а жадина и злобище.

Сяпа замер. Сейчас… Вот сейчас Бибо рассердится на Бяку, топнет на него лапой, скажет, какой он, Сяпа, хороший и добрый! Но нет. Бибо молчал.

Несчастный Сяпа повернулся и бросился прочь, натыкаясь мордочкой на колкие веточки черники. От обиды и слез он ничего перед собой не видел. Кыш удирал сам от себя, как заяц удирает от охотника. Единым духом миновав черничник и Поляну Серебристых Мхов, он выскочил на топкий хвощовый лужок, где было холодно, сыро и тоскливо. Там он немного отдышался и припустил дальше, вверх по холму.

Когда маленькие лапы подогнулись от усталости, Сяпа присел на мшистом пригорке и натянул панаму на глаза. В душе кыша было черней безлунной ночи. Чтобы как-то выплеснуть тоску, он стал тихонько поскуливать. Вскоре скулеж перерос в жалобный и протяжный плач. Испуганные муравьи сняли посты с проходящей рядом грузовой тропы и выставили новые, чуть поодаль. Большой шмель, оглушенный кышьим плачем, с размаху налетел на молодой клен и, потеряв управление, рухнул в яму, наполненную дождевой водой.