Я предлагаю вниманию читателей два письма, рассказ девушки и собранные мною показания о зверствах гитлеровцев в Ростове и Морозовске. Это не литература, это сухой отчет.

Я слышал много рассказов о массовых казнях. Я прочитал сотни писем, писаных кровью, я могу сказать, как девушка из Мозыря: стон земли, под которой погребли живых стариков, не дает мне спать. В Киеве маленькая девочка, которую немцы бросили в могилу, закричала: ”Зачем вы мне сыплете песок в глаза?” Я слышу по ночам этот крик ребенка. Его слышит весь наш народ. Наша совесть возмущена, и наша совесть не дает нам передышки. Она требует: смерть народоубийцам!

Настали дни, которых давно ждали и Россия и все человечество: дни суда. На Украине, в Белоруссии, у Ленинграда сотни тысяч палачей нашли смерть. Они погибли от руки судей, народа, Красной Армии. Наш народ, оскорбленный в своих самых высоких чувствах — человеколюбия и справедливости, — дал клятву уничтожить фашизм, и эту клятву он сдержит. Тому порукой беспримерное наступление Красной Армии.

Все дети нашей советской Родины — русские и украинцы, белорусы и казахи, грузины и армяне, узбеки и евреи воодушевлены общими идеалами. Немцы отважно убивали старух и детей. Немцы теперь отступают под ударами Красной Армии. Перед нами не солдаты, а палачи, убийцы беззащитных. И кто, дочитав рассказ о тракторном заводе или о Змиевской балке, не воскликнет: ”Народоубийцам — смерть!..”

Илья Эренбург

Милые мои, дорогие тетушки!

Вчера мы получили ваше письмо с фотографиями и были так рады, что не скажешь словами. Ваши фотографии остались дома — они закопаны во дворе вместе с моим аттестатом и с дипломом мамы. Может быть, мы найдем их, когда вернемся в Краматорск.

Мне кажется, что я стала очень злой. Многое пришлось пережить за шестнадцать месяцев, а сердце — молчит. Неужели оно до такой степени огрубело? Только когда я впервые увидела немцев, оно забилось сильно-сильно и еще когда сказали: ”Собирайтесь на высылку в Палестину”. А после этого ничего уже не могло на меня подействовать, ни винтовка румына, который в меня целился, ни допросы полиции, ни внезапные визиты солдат из дивизии ”Мертвая голова”. Может быть, сердце решило, что все это пустяки? Впрочем, хватит философствовать. Я лучше расскажу о том, что мы пережили, начиная с сентября 1941 года.

Дожди, грязь, ужасное настроение. Шапиро уезжает с госпиталем, мама остается как заведующая диспансером. Начинается эвакуация города. Мину укусила собака, оторвала палец. Одна она не могла уехать, а маму не отпускали. Ушел последний эшелон, пути взорваны, из евреев остались мы, Гриша с семьей, Лазарь с семьей и еще 69 семейств — старики, больные, дети.

20 октября появляется немецкая разведка. 21-го входят в город первые итальянские части. Комендант назначает ”бургомистра”, объявляется о регистрации лошадей и евреев. Желтые повязки с ”звездой Давида”.

В первых числах ноября я стояла у окна, и вдруг вижу — Буся. Я выбежала. Он был с товарищем из той же части. Они попали в плен в Поповке, возле Мариуполя. Ночью, когда их гнали в лагерь, они убежали. Им удалось переодеться. Мы им дали помыться, постирали белье. Как раз в эту ночь пришли к нам немцы и ”купили” за 10 рублей три теплых одеяла и патефон. Мы упрашивали Бусю остаться еще, но он не хотел: они шли в Ворошиловград. Он был в прекрасном настроении и говорил, что дойдет до наших. Что с ним случилось потом, я не знаю.

С каждым днем становилось все хуже и хуже. Сначала немцы отнимали постели, диван, стол, потом стали приходить за мелочью — за ведром, за зубной щеткой, забрали мои платья, мамины старые чулки. Когда приходили с парадного, я убегала через черный ход, и наоборот. Считаю, что если немцы меня мало били, это заслуга зодчего, который построил наш дом.

В квартире ничего не осталось, кроме буфета и часов. На стене висел портрет бабушки, мама хотела его снять, но я не дала.

Пусть смотрит, как тащат из дому все, что она приобретала.

[Я сейчас думаю над бедным цензором, который прочитает это письмо, а пусть знает, что ”жизнь — замечательная штука”, как сказал Киров, и в то же время жизнь не стоит и копейки, совсем не страшно знать, что тебя через несколько минут не будет...][76].

И вот настало 20 января. Мороз — тридцать градусов[77]. ”Высылка в Палестину”. По чужим задворкам мы с мамой бежим на окраину. А по улице идут женщины с вещами, их подгоняют полицейские, потом сажают в машины и везут за город к противотанковому рву. Среди них были и Мина, и Гриша с семьей, и семья Шнейдера; среди них были жены братьев Браиловских с детьми, был Рейзен с Полиной [он хоть перед смертью настоял на своем — в могилу она пошла с ним, а не с Кузнецовым.][78] Хватит! Я хочу только знать, не презираете ли вы нас за то, что мы оставили Мину? Оправдываться я не буду. Я ничего не знаю и не могу понять. После того как полицейские ушли, я сказала маме: ”Ты как хочешь, а я бегу”. Я стала надевать пальто. Как я могла сказать такое маме? Ведь никому другому, а бедной старой маме? Очевидно, в такие минуты не рассуждаешь. Она пошла со мной, но потом несколько раз порывалась вернуться и пойти с другими на казнь. Она говорила о своем долге. Я, как сейчас помню, посмотрела кругом — снег, снег и снег, дома закрыты наглухо, никто не впустит обогреться. А пойти назад — смерть, обыкновенная, простая. Нет, мы пойдем вперед, пусть замерзнем или умрем с голоду, пусть поймают и повесят, только не идти самим на смерть. И мы пошли. Судите нас за все. И если вы нас признаете виновными, пусть будет по-вашему. Не считайте меня больше ”любимой племянницей”. Это будет ужасно, но я буду знать, что это правильное суждение обо мне и о моих поступках. И я это перенесу, как вынесла многое [как, наверное, вынесу еще много неожиданного и страшного][79].

Буся

26 июля 1943 г.

Алигер Маргарита Иосифовна (1916) — поэтесса, переводчик. Получили широкую известность ее произведения: ”Памяти храбрых” (1942), ”Зоя” (1942), ”Лирика” (1943), ”Из записной книжки 1946—1956” (1957). В некоторых своих работах М. Алигер стремилась философски осмыслить еврейскую проблематику ”Твоя победа” (1945) и цикл стихов о Германии.

Антокольский Павел Григорьевич (1896—1978) — поэт и переводчик. В годы войны — военный корреспондент. Наиболее известные произведения: ”Запад” (1926), ”Робеспьер и Горгона” (1928), ”Франсуа Вийон” (1934), ”Пушкинский год” (1938), ”В переулке за Арбатом” (1954), ”Мастерская” (1958). В период Второй мировой войны Антокольским были созданы произведения, посвященные трагедии и героизму еврейского народа: ”Сын” (1943), ”Лагерь уничтожения” (1945), ”Восстание в Собиборе” (в соавторстве с В. Кавериным — 1945), ”Невечная память” (1946).

Апресян Ваграм Захарович — прозаик-очеркист, во время Второй мировой войны был военным корреспондентом.

Герасимова Валерия Анатольевна — прозаик. Во время войны работала в военной печати.

Гехтман Ефим — журналист, публицист. В годы войны — военный корреспондент газеты ”Красная звезда”.

Гольдберг Лейб (1892—1955) — прозаик, переводчик, журналист; писал на идише, переводил произведения Шолом-Алейхема на русский язык. В годы войны участвовал в работе Еврейского антифашистского комитета и печатался в ”Эйникайт” (”Единство”).

Гроссман Василий Семенович (Иосиф Соломонович, 1905 — 1964) — прозаик. В годы войны — военный корреспондент ”Красной звезды”. Основные произведения: ”Глюкауф” (1934), ”Степан Кольчугин” (1937—1940), ”Народ бессмертен” (1942), ”Направление главного удара” (1943), ”Годы войны” (1945), ”За правое дело” (1952), ”Все течет” (1970). Еврейской катастрофе посвящен ряд очерков и рассказов Гроссмана: ”Старый учитель” (1942), ”Украина без евреев” (”Эйникайт”, 25.11; 2.12— 1943), ”Треблинский ад” (1945).