”Представьте! Зимняя ночь, завывает вьюга, столетние сосны гнутся под яростным ветром. А по снегу скользит одиноко маленькая полуодетая фигурка с хлебной коркой в замерзшем кулачке; она спешит в свою холодную узкую нору, чтобы не застал рассвет, чтобы просидеть, дрожа от холода и плача, до следующей ночи”.

Наши автоматчики нашли ее в яме, в лесу под деревней Голаши, что на 10 км восточнее Замброва...

”Я не знаю, сумел ли я передать эту трагедию так, как я сам ее воспринял. Когда она кончила свой рассказ, мы, фронтовики, видавшие виды, боялись глянуть друг другу в глаза. Нам было стыдно перед этим ребенком за то, что еще ходят по земле двуногие гады со свастикой, что не на веревке еще автор ”Моей борьбы”, что жив еще проповедник расовой ненависти — Альфред Розенберг”.

Так кончает записанный со слов Хинки Врублевич рассказ спасший ее от страшной гибели командир Красной Армии В. Крапивин.

К этому следует добавить, что осиротевшая маленькая Хинка нашла себе приют и любовь в семье лейтенанта Красной Армии Р. Шульмана.

Воспоминания десятилетней девочки Доры Шифриной записаны старательным почерком школьницы в разлинованной тетрадке. Она пишет: ”В доме, где мы жили, на моих глазах расстреляли около 20 мужчин; увидев это, я схватила маленькую сестричку и брата и полетела к дяде, который жил недалеко от нас. Это произвело на меня ужасное впечатление. Крики и вопли матерей и плач маленьких детей были ужасны. Просто жалость охватывала, когда смотрела на эту картину. Весь дом и все, что мы имели, сгорело. Поселились временно у дяди. Немцы страшно свирепствовали. Очень многих евреев убили, только на нашем и на соседнем дворе они убили 75 человек. 16000 забрали будто бы на работу, сказали, чтобы внесли контрибуцию, — тогда отпустят, но никого не выпустили, а всех убили и сожгли...

Когда всюду горело и начала гореть также синагога, варвары немцы хватали евреев — мужчин, женщин, детей и стариков и бросали их живьем в синагогу”.

Не удалось спастись и родителям Доры Шифрин. Они были убиты на ее глазах.

Десятилетняя девочка это помнит. Она не забудет этого никогда.

Я родился в 1928 году в местечке Лиозно, Витебской области, и до войны жил там у бабушки и дедушки.

Немцы пришли к нам 16 июля 1941 года. В первый же день они забрали у нас все. Дом сгорел. Мы и еще три семьи поселились у двоюродного дяди.

Первое объявление, которое я прочел, было о том, что евреи под страхом смерти должны носить на левой руке повязку с шестиконечной звездой. Для жилья нам была отведена одна улица, где в 30—40 домиках помещалось 600 человек.

Осенью 1941 года на эту улицу пришел немец, молодой, в очках, с изображением черепа на рукаве и петлицах. После долгих поисков он забрал шесть стариков. Среди них были резник Симон, один из самых уважаемых евреев в местечке, два инвалида и душевнобольной Велвеле. Их заперли в сарай, а вечером вывели к реке и заставили на четвереньках ползать по дну в ледяной воде. Так их пытали три дня, на четвертый расстреляли.

Около станции Коянки партизаны пустили под откос немецкий эшелон с боеприпасами. Немцы повесили шесть человек из жителей станции и уже повешенных стали расстреливать разрывными пулями. Никогда не забуду, как один из немецких офицеров взобрался на виселицу, чтобы сфотографировать одного из убитых непременно в профиль.

Я видел двух беременных со вспоротыми животами и отрезанной грудью. Рядом лежали трупы малюток. Я видел трупы 25 евреев из местечка Бабиновичи, которых немцы разбросали на пути от Бабиновичей до Лиозно. Видел грузовик с белорусами, которых везли на расстрел. Я очень много видел для своих пятнадцати лет.

Зимой в любое время дня и ночи в дома гетто врывались полицейские. Они выбивали стекла, избивали евреев палками и плетьми, выгоняли их на мороз.

В одном из домов, где была раньше сапожная мастерская, не осталось ни одного стекла, и в этом доме при 40° мороза жило 40 человек. Покрытые вшами, они спали на гнилой, червивой соломе. Началась эпидемия тифа. Ежедневно умирало несколько человек, а на их место тотчас пригоняли новые еврейские семьи, бежавшие из Витебска, Минска, Бобруйска и Орши.

28 февраля 1942 года с двух часов дня немцы и полицейские начали на машинах свозить евреев в одно место. Меня не было дома. Когда я вернулся, моих родных уже всех посадили в машину. Русские товарищи спрятали меня в уборной и заколотили дверь снаружи. Часа через два, когда полицейские перестали рыскать, я вылез из своего убежища. Я видел, как расстреливали евреев, как многие сошли с ума. Мои дедушка и бабушка перед смертью поцеловались. Они были дружные и не изменили своей дружбе и любви даже в последние минуты жизни.

После этого я долго лежал в снегу без памяти. У меня нет сил описать, что со мной было. Я даже плакать не мог.

Когда стемнело, я пошел к одной знакомой русской, но я понимал, что долго оставаться у нее не смогу. Поэтому я ушел из Лиозно и перешел линию фронта.

У меня сейчас никого нет. Но я живу в Советском Союзе, и этим все сказано.

1

Немцы загнали всех евреев в одно место, заставляли работать на немцев. Так они жили два месяца. Потом пришли немцы и стали выгонять евреев. Один немец подошел к сапожнику, а сапожник его стукнул по лбу молотком, и немец упал. Сапожника застрелили. Остальных евреев посадили на машины и увезли убивать. Когда везли, одна женщина соскочила с машины и убежала. Завезли евреев к больнице и там убили.

В. Воробьева, 4-го класса.

2

Изверги издевались над евреями, били плеткой. Когда их повезли на расстрел, одна еврейка бросила с машины ребенка. Люди хотели взять, но немцы не дали, потянули к яме и убили. А мать убежала в лес. Она была в лесу до ночи, потом пришла, искала своего мальчика, и немцы ее расстреляли.

Люба Майорова, 3-го класса.

Не забыть нам мрачных дней гетто. Никак не забыть обнесенных колючей проволокой улиц Белостока — Купеческой, Юровецкой, Ченстоховской, Фабричной и многих других, над которыми три года подряд висела смерть. К концу 1943 года улицы гетто опустели, свыше 50 тысяч его жителей погибли в печах и газовых камерах Майданека и Треблинки, в ”лагерях уничтожения” около Белостока.

Из последних жителей гетто 16 августа 1943 года немцы отобрали 43 человека. Среди них были и мы — два рабочих из Белостока.

Всех отобранных бросили в тюрьму. На следующий день нам приказали выковать для себя цепи, длиной в два метра и весом в 12 килограммов. В тюрьме нас держали до 15 мая 1944 года.

За три месяца до этого злополучного дня нас взяли на особый режим. Каждый день нас куда-нибудь уводили и обставляли всю эту процедуру в виде подготовки к казни. Но страх смерти постепенно угасал. Была утеряна надежда на спасение. Над нами все время глумились, нас избивали; Шлема Гельборт и Абрам Клячко заболели психическим расстройством. Они отказались от пищи (1,5 литра жижицы), страдали галлюцинациями и, в конце концов, дней через десять умерли. Невзирая на то, что эти люди были уже много дней не в своем уме, немцы их избивали и пытали, обвиняя в симуляции. Состояние полного животного отупения царило среди остальных.