— Легче, во много раз легче! — с жаром заверил мальчик, и жена с улыбкой пригладила его вихры.

— В следующий раз постарайся объяснить это своей маме. А сейчас я назначу тебе повинность во искупление твоего греха, — жена грозно свела брови и с лицом неумолимой судьбы посмотрела на мальчика.

Мальчонка вздрогнул, но отважно кивнул и твердо сказал:

— Я все сделаю, леди. Я не хочу прятать глаза от моих друзей всю оставшуюся жизнь.

— Хорошо, — властно кивнула жена и изрекла: — Ты обязуешься каждый день в течение месяца приносить домой пять больших охапок щавеля и следить за тем, чтоб твои друзья его обязательно съедали, а мать каждый день варила зеленые щи и раздавала тарелки всем соседям. Также ты обязуешься каждому твоему другу принести по большой кружке свежей лесной земляники, когда она поспеет в лесу. Осенью ты обязуешься набрать и замочить в холодной кипяченной воде небольшой бочонок клюквы и всю зиму угощать ребят свежим клюквенным морсом. Но один в лес не ходи: ходи с родителями или старшими ребятами! Все запомнил?

— Да-да, все запомнил! — закивал головой мальчишка. — Этого точно хватит, чтоб грех искупить?

И он доверчиво посмотрел на Солару. Жена кивнула важно:

— Точно. Слово леди Ардамас!

И конопатое личико расцвело облегчением и неуемной радостью, словно целая гора с плеч мальчика упала. В счастливом порыве он обнял Солару, прижался на миг щекой к ее щеке и побежал на луг — щавель собирать да вину искупать.

Жена давно ушла, а Леон все стоял под сенью храма и думал о том, что он редкостный болван, которому невероятно и совершенно незаслуженно повезло с женой. Какими бы ни были мотивы Солары для брака с ним, они точно не могли быть подлыми и корыстными мотивами. Его жена оказалась очень светлым человеком, а его солдаты оказались в этом случае куда более проницательными, чем их генерал.

Леон припомнил все странности, что наблюдал в поведении принцессы, ее необычную осведомленность о вещах, которые принцесса-затворница ни при каком раскладе знать не могла, в том числе и о нем самом, и опять почувствовал, как колышется перед его рациональным умом призрачная завеса необычного и мистического, а из-под этой завесы порой проглядывает туман загадочного, колеблясь и силясь принять понятную и доступную форму простейшего и все-все объясняющего вывода… Объясняющего, зачем такой умной, доброй и совершенно замечательной принцессе понадобился такой необоснованно подозрительный и упрямый старый солдат, как он…

День уже клонился к вечеру, когда чета Ардамасов, сопровождаемая телегами, каретой и солдатами, въехала в центральное село, раскинувшееся вокруг господского имения. С холма, свободного от густой растительности, открывался прекрасный вид на господский дом: каменное трехэтажное величественное здание, удачно расположенное на высоком берегу небольшой реки, протекавшей по низменности. За зданием возвышались древние дубы парковой аллеи, уводящей в зеленую рощу.

Жители села Ардовка радостными криками приветствовали возвращение лорда и отряда. Тут бледных изможденных лиц не было, хотя и особо упитанных не наблюдалось. Удивленные шепотки, волной прошедшие по толпе при виде черноволосой девушки в простеньком сарафанчике, скачущей рядом с генералом Ардамасом, сменились на пожелания счастья и благополучия, когда хозяин поместья представил своим подданным законную супругу. Потом отряд продвинулся к дому и последовала стандартная церемония представления слуг, не отличавшаяся от той, что была в столичном особняке, с той лишь разницей, что здесь Лара внимательно вслушивалась в поток имен и должностей, старательно все запоминая. Леон сразу приставил к Ларе двух горничных, повысив их до звания личных камеристок леди Ардамас, и донельзя польщенные и довольные девицы подхватили под белы рученьки свою уставшую госпожу и повели в ее покои, по пути напоминая свои имена (шутка ли, столько новых людей увидать, тут леди и перепутать недолго!) и сообщая последние новости (управляющий убег до того, как прибыли посланцы генерала с требованием задержать расхитителя; личное звено генерала прибыло уж несколько дней тому назад и разошлось по домам в соответствии с приказом, а в крайнем селе мор свирепствует, ну да они, верно, видели, когда мимо проезжали…)

Мигом организовав горячую ванну и живо распаковав все наряды и сильно подивившись, что они были уложены в армейские ранцы, а не сундуки, девицы-камеристки выгладили выбранное Ларой платье и ночной пеньюар, после чего оставили ее одну, вняв просьбе своей госпожи дать ей просто полежать в тишине в теплой водичке.

Лара блаженствовала: впервые за четверо суток, после езды верхом и тряски в душной карете по пыльным дорогам, лечь в большую ванну с отварами мяты и душицы — это нирвана.

Нарядившись в атласное платье лилового цвета, красиво оттенявшее черные кудри и темные глаза, Лара отправилась в сопровождении камеристок вниз — на первый ужин с мужем в родовом имении. Расположение комнат здесь было стандартное, как и во всех аристократических домах этого мира: на первом этаже бальная зала, библиотека, гостиные, оружейный зал, кухня и множество других помещений разного назначения, на втором этаже — спальни хозяев дома, их личные комнаты и гостевые комнаты, а также картинная галерея в самом центре второго этажа, на которую выводила всех гостей парадная лестница, на третьем этаже: комнаты слуг высокого ранга и детские комнаты, а на чердаке — комнатки остальной челяди.

Муж был задумчив, как и при отъезде из первого села, в котором не на шутку разошлась цинга. Он учтиво встал при появлении Лары, отодвинул ей стул, усадил за стол, налил вина. Слуги подали закуски и испарились из гостиной. Муж так же задумчиво и отстраненно поведал Ларе о том, что войсковой лекарь уехал назад в деревню, где свирепствовал мор, вместе с обозом, в который погрузили продукты в соответствии с рекомендациями леди Ардамас. Нарас был намерен вести дневник наблюдений за состоянием больных при назначенной леди диете и опубликовать результаты, если эксперимент пройдет удачно. Нарас спрашивал, можно ли ему честно сослаться на леди Ардамас, как на автора и вдохновителя этой необычной идеи: лечить болезнь через особый рацион пищи.

Лара слушала и настороженно посматривала на мужа, не понимая, какие чудные домыслы опять в его голове бродят. Он странно смотрел на нее, и Лара не могла распознать значение этого взгляда. Ей безумно хотелось ласково прикоснуться к нему, заверить, что все у них наладится, что ее любви с лихвой хватит на них двоих, пусть только он позволит ей проявить эту самую любовь к нему, поверит ей. Хотелось пригладить его чуть растрепанные волосы, коснуться губами нахмуренного лба… многого хотелось, но…

Трудно быть нелюбимой женой обожаемого мужчины! Очень трудно! Неужели он так и будет сторониться ее все лето?!

«От, суета мирская даже после смерти покоя не даст! Мы ж все верно делаем, что самок других распугиваем, никуда в итоге не денется наш бесхвостый кошак — самцы не склонны к воздержанию! И быстро привязываются к той, что всегда рядом».

Лара застыла, не донеся вилку до рта. Не веря самой себе, она прислушивалась к кошачьей сущности, которая заметно шевелилась внутри теплым комочком и теперь уже вполне отчетливо бормотала что-то вроде:

«Чувственный мир вещей является лишь бледным призраком умопостигаемых идей, а идеи — суть бытие истинное и неизменное, так что идея бесшерстного плоскозубого двуногого кошака, увы, столь же истинно существует, как идея пушистого усатого четвероногого лапочки».

«КОШКА!!! Счастье ты мое! Как хорошо я теперь тебя слышу, в точности, как раньше! Говори со мной, пожалуйста! Не исчезай! Мне так тебя не хватало, я так соскучилась! В прошлый раз сказать не успела, но ты прости меня за…»

«Ой, прекрати! Твое нытье по поводу: «ах, я виновата в гибели кошечки», мне с первых дней надоело! Вот как вспомнила про него — так сразу и надоело».