Пользуясь появившейся для меня свободой передвижения по городу, я уже, как главный бомбардир, несколько раз бывал в центральной части Парижа (что было совсем рядом с замком графа Дебюсси), и на рынках уже кое – что покупал…

Я влюбился в этот город, точнее в его великолепные здания. Я мог часами стоять, словно завороженный, перед удивительным собором Notre-Dame de Paris и рассматривать его гаргулий и химер, что затаились на верхней площадке у подножия башен… или, здесь же рядом, пройтись по соединённым островкам к самому крайнему, называемому Еврейским, где сожгли на костре последнего великого магистра тамплиеров Жака де Моле и его товарища Гийома де Шарне в марте 1314 года…

Мы вышли с Барнабасом рано утром, и пешком направились в торговые ряды. Выйдя на мостовую, я услышал за своей спиной быстрые и тихие шаги, но я не успел оглянуться, как получил в спину сильнейший удар и острую боль. Я не смог даже вскрикнуть, только приоткрыл рот… и упал на серые булыжники мостовой; изо рта у меня хлынула кровь…

Я был в сознаниии и слышал, как лёгкая карета загремела колёсами по мостовой в двадцати шагах от нас… Барнабас выхватил шпагу, бросился было за каретой, но скоро вернулся и быстро потащил меня обратно, во двор замка графа Дебюсси.

Стражники на воротах замка увидели нас и помогли нести меня. Я чувствовал непреодолимую слабость, и то, что моя спина полностью стала мокрой от крови…

Очень скоро сознание покинуло меня, но перед этим, ясная и грустная мысль мелькнула в моей голове: "Как же досадно, вот так, скончаться… так и не попробовав эликсира Николя Фламеля"…

Я очнулся через два дня в своей комнате, на своей кровати, лёжа на животе.

– Слава Богу, он пришёл в себя, – услышал я голос Беатрис совсем рядом. – Бальзам герцогини подействовал…

Меня взяли за плечи и помогли сесть на кровати. Это были Гастон и Лексия.

Я сразу узнал их и начал улыбаться. Передо мной на столе сверкала целая батарея пузырьков и маленьких графинчиков.

– Пойдём, командир, – сказал я, и с помощью Гастона отправился в коридор, в отхожее место…

Через четверть часа я мог уже самостоятельно передвигаться, но чувствовал себя очень слабым…

Лексия и Беатрис всё ещё находились в моей комнате.

– Чем в меня стреляли? – спросил я Гастона, когда мне налили какой-то чудесный напиток в серебряный кубок с золотыми лилиями на нём. Кубок был изящной формы, большой и очень красивый. Я с приятным удивлением его рассматривал.

– Это личный подарок короля всем канонирам за взятие цитадели, – сказала Лексия. – И вот ещё мешочек с двадцатью ливрами вам, за заслуги…

Я посмотрел на Гастона.

– А это тебе острое железное послание от английской короны. В тебя стреляли из маленького английского арбалета. – сказал сержант и показал мне небольшой арбалетный болт похожий на длинную пулю с двумя перьями… – Тебя, бомбардир, спасла железная пряжка и двойная толстая кожа твоей перевязи, что была у тебя под камзолом… Арбалетный болт пробил её и… свернул в сторону от сердца, немного задев лёгкое, как сказал наш главный врач…

– Его спас наш Господь, – сказала Беатрис.

Мне было неудобно в таком виде находиться перед юной графиней, что сидела рядом на стуле, но она этого, как казалось, не замечала.

– Скажи спасибо её светлости графини Беатрис и бальзаму её друзей, что остался на этом свете, – сказал Гастон, разжигая камин. – Из такого арбалета, что стреляли в тебя, можно бить прямо из-под плаща, выставив наконечник болта в отверстие петли. Этот арбалетный болт, что вытащили из тебя, делали не наши арбалетчики, это уже точно…

– Как могли узнать меня англичане? – спросил я.

– Тебя выдал один из слуг замка графа Дебюсси, – ответил Гастон.

– А как вы это узнали?

– На него указала, её светлость, юная графиня Беатрис, что сидит уже два дня рядом с тобой… – сказал Гастон. – и он во всём сознался. Убийца поджидал тебя. Ты, в последнее время, часто выходил один за пределы территории замка; и ему нетрудно было тебя узнать по твоему росту… Такого высокого парня в Париже ещё надо поискать…

– А где сейчас эти люди? – спросил я.

– Там, где и должны быть, в Бастилии, известное дело. Мы вчера их взяли всех сразу, и разгромили один шикарный домик в Париже, где жил известный дворянин, продавшийся англичанам… Они уже во всём сознались, и скоро отправятся в ад… – сказал Гастон.

Когда огонь разгорелся, он и Лексия вышли из комнаты.

Беатрис, казалось, только и ждала этого момента, чтобы заговорить:

– Только сегодня, после того, как мы влили вам в рот две ложки бальзама герцогини Леопольдины, вы пришли в себя, – сказала она.

– Это тот самый эликсир? – спросил я с вымученной улыбкой, беря в руку красивый маленький графинчик.

– Нет, это на эликсир Николя Фламеля, – улыбнулась Беатрис. – Это тот самый бальзам для оживления и восстановления сил, что передала вам герцогиня Лео и пожелала скорейшего выздоровления.

Только сейчас я заметил в глазах Беатрис слёзы.

– У меня было плохое видение в то утро, когда вас подстрелили, но вы рано ушли, и я не смогла предупредить вас, – сказала Беатрис. – Хорошо, что успели быстро остановить кровь, и главный врач сказал, что ваша жизнь висит на волоске, и всё разрешится в два дня; тогда я принесла этот бальзам…

Беатрис сидела надо мной все эти дни, как настоящая сестра милосердия.

– Благодарю вас, ваша светлость, за то, что спасли меня, – сказал я и поцеловал её руку. – Буду перед вами в вечном долгу…

Беатрис улыбнулась и сказала:

– Я бы очень огорчилась, если бы вас не стало, господин Альбер… И вообще, вы нам нужны живой… Этот бальзам обязательно допейте до конца. Вы должны полностью восстановить свои силы, и тогда мы с вами отправимся в один из самых красивых замков Парижа для очень интересной и важной для вас беседы…

Силы мои действительно восстанавливались ни по дням, а по часам… У меня появился зверский аппетит. В городе уже давно не было заболевания чумой, поэтому ограничение одиночного сидения по казармам было снято… Все наши канониры (за исключением оставшихся в цитадели) побывали у меня, и завалили мою комнату балыками, изысканными паштетами, копчёными колбасами и красным вином… Королевские золотые ливры хорошо пахли…

Барнабас очень обрадовался моему быстрому выздоровлению, и, как оказалось, уже купил нужные часовые механизмы и сделал форму для отливки пистолетных стволов. Мы старались эту нашу работу скрывать от посторонних глаз, поэтому собирались у него в кузнечном цеху поздними вечерами. По прошествии трёх таких вечеров, длившихся до самого утра, мы изготовили пару бронзовых пистолетов с колесцовым механизмом и с деревянными ручками…

– Вместо круглых маленьких ядер для этих пистолетов мы будем делать продолговатые, но короткие пули с передним заострённым концом, – сказал я Барнабасу и вытащил из кармана короткий английский болт, что всадили мне в спину. – как передняя часть этого болта, – показал я оружейнику.

Барнабас нахмурился и взял арбалетный болт в свою широкую, как лопата, ладонь..

– Понял вас, бомбардир Альбер, сделаю точно так… Передний острый конец – отличная идея для огнестрела.

Изготовить формы для таких пистолетных пуль было несложно, и уже через пару часов, после того как Барнабас отлил пули и хорошенько обточил по диаметру ствола, я зарядил первый пистолет. Барнабас принёс самую крепкую итальянскую кирасу и поставил её в двадцати шагах передо мной. Я демонстративно засунул пистолет за кожаный пояс и прикрыл его камзолом, затем резко выхватил пистолет, прицелился, крутанул колёсико, и раздался резкий выстрел…

Барнабас заулыбался, когда поднял кирасу: она пробила кирасу навылет, в двух местах…