— Уверенность в себе — похвальное качество. Что ты думаешь об императоре теперь, увидев Паро собственными глазами?

— У него плохие информаторы. Эту планету населяют подонки и мерзавцы.

— Что ж, их поведение достойно порицания. Ты, верно, хотел бы отомстить?

— Месть? Странно слышать такое из уст жрицы Взыскующего.

Астара улыбнулась:

— Даже я не лишена тщеславия, Лэннет. Я не жрица. Я — Говорящая. Нас мало, и мы гордимся своим положением. Точно так же, как Стрелки, — добавила она с чуть заметной насмешкой и тут же заговорила о другом: — Мы весьма довольны тем, как ты действовал на борту «Аякса».

— Отчего умер злоумышленник? Что вызвало его смерть? Наемники, напавшие на императора во время праздника Дня Памяти, умерли точно так же. Скажи, в чем тут дело?

— Не могу. Как я уже говорила, в будущее каждого человека ведут бесчисленные пути. Ты солдат и понимаешь это как никто другой. Смерть постоянно маячит за твоей спиной, готовая прибрать тебя к рукам. Ты никогда не знаешь, почему она выбрала одного и пощадила другого, и именно этим объясняется твое обостренное жизнелюбие, которое знакомо лишь немногим. — Последние слова Астара произнесла с едва уловимой заминкой. Ее лицо вновь утомленно осунулось. Несколько секунд она боролась с усталостью и наконец сумела совладать с собой. Когда она опять заговорила, ее голос звучал твердо и решительно: — Предсказав тебе будущее, я направила бы тебя по ложному следу. Никто не в силах знать, что с ним случится, что повлияет на его судьбу. Каждый из нас сам творит себя. Переложив эту задачу на плечи других, ты превратился бы в ничтожество. Жизнь — произведение искусства, а не грубая поделка ремесленника.

Вновь послышалось пение. Оно становилось все громче, и Лэннет был вынужден повысить голос:

— Ты уклоняешься от ответа. Все, о чем ты говорила, я знаю сам. Ты отказываешься мне помочь. Зачем было тащить меня сюда, на эти развалины? — Лэннет пренебрежительно повел вокруг рукой. — Почему я должен тебя слушать? Кто ты такая, чтобы приказывать мне?

Изображение Астары дрогнуло, словно солнце, отразившееся от подернутой рябью воды, но ее голос оставался ясным. На лицо женщины вновь набежала печаль.

— Я не тащила тебя, Лэннет. Я позвала, и ты пришел. Со временем ты осознаешь всю важность этого обстоятельства. А пока спроси себя — действительно ли ты находишься здесь, рядом со мной? Быть может, это сон? Или все же нас свела сила разума? Что будет, когда ты проснешься? Поверишь ли в то, что побывал здесь — так же, как приход к вам в гостиницу? Выйди за рамки обычных представлений и думай о своем собственном сознании.

Теперь Лэннет вновь видел ее совершенно отчетливо. Лицо женщины по-прежнему казалось усталым, но в глазах сверкали веселые огоньки.

— Мы хотели узнать, откликнешься ли ты на наш зов, — продолжала она. — Я не могу сказать, кто ты для Взыскующего. Ты должен сам дать ответ на этот вопрос. От всей души надеюсь, что ты ответишь именно так, как мы ожидаем. Однако твое решение может пойти вразрез с нашими упованиями. Для нас это будет невосполнимой утратой, даже более тяжкой, чем твоя смерть.

Там, где только что была Астара, возникло дрожащее сияние. Словно зачарованный, Лэннет следил, как это сияние тускнеет, уменьшается в размерах и исчезает. Поющие голоса стихали, превращаясь в отдаленный птичий щебет, заглушаемый пронзительным жужжанием насекомых. Над развалинами, прогретыми палящими солнечными лучами, колыхалось марево.

Лэннет, сидевший на мраморе, и Лэннет, наблюдавший за ним со стороны, воскликнули в один голос:

— Что же мне делать?

— Оставить в покое датчики. — Лэннет испуганно распахнул глаза. В его голове толчками пульсировала боль. Медсестра в бирюзовом комбинезоне сурово грозила ему пальцем. — Мы не сможем вылечить вас, капитан, если вы будете нам мешать. Я знаю, эти аппараты способны свести с ума кого угодно, однако все, что мы делаем, служит лишь вашему благу.

Это была самая смешная шутка из всех, которые Лэннет слышал в своей жизни. Вновь подключив его к «ябеднику», медсестра нажала кнопку, подавая транквилизатор в иглу, предназначенную для отбора крови на анализы. Лэннет тут же перестал смеяться.

Лэннет стоял на платформе, висевшей у стены паровианского Министерства обороны, разглядывая безупречный строй Стрелков, протянувшийся вправо, и шеренги местных пехотинцев, занимавшие центр и левый фланг. Их отчасти загораживала фигура худого как жердь паровианского полковника Падайона. Лэннет вздохнул, сожалея, что полковник слишком тощ и не может заслонить своих людей целиком.

Падайон носил голубую с зеленым форменную накидку Королевского полка. Струящаяся ткань ниспадала с подбитых плеч, собираясь складками на талии. Ниже накидка вновь расширялась, заканчиваясь над остроносыми башмаками; сверкающая кожа и металлические накладки придавали обуви злобный ящеричий вид. Это впечатление лишь усиливали глаза Падайона и его длинные глянцевитые волосы.

Лэннет отвел взгляд. Его ждала работа, в которой не было места предвзятости и антипатии. Полковник Падайон командовал личным подразделением Деруса, и Лэннету предстояло обучать его людей по стандартам Стрелков.

Он включил антиграв и поднял платформу еще на метр, надеясь увидеть в задних шеренгах более подтянутых и крепких солдат, но тут же едва не застонал. При виде восемнадцати сотен расхлябанных вояк, стоявших неровными рядами, его внутренности стянулись тугим клубком.

Жаркое солнце нещадно палило раненую голову Лэннета. В нескольких шагах рокотал морской прибой, словно насмехаясь над его беспомощностью.

— Вольно! — распорядился Падайон. Командиры взводов, повернувшись кругом, повторили приказ зычными голосами, словно на параде. Звук, с которым паровианцы выполнили команду, заметно отличался от того, который донесся со стороны Стрелков. Это несоответствие на секунду озадачило Лэннета, но потом он сообразил, что из-за языковых различий «вольно» для паровианцев по сути дела означает «на караул». Что ж, это придется изменить. Полковник Падайон заговорил, разъясняя своим людям важность учебной миссии.

Его речь казалась Лэннету набором булькающих звуков — это было лучшее определение, какое он мог подобрать. Кейси говорил с легким акцентом; его произношение можно было сравнить с журчанием воды. Примерно так же изъяснялись все паровианцы. Прибыв на Паро, Лэннет понял, что чем выше общественное положение человека, тем сильнее его акцент. Губные звуки казались смягченными, протяжными. Шипящие зачастую сопровождались целыми фонтанами брызг изо рта. Лэннет с нетерпением ждал, когда полковник умолкнет. Или захлебнется собственной слюной.

Наконец настала пора выступить с ответным словом. Лэннет был краток. Благодарю за оказанное доверие… добрые взаимоотношения… общие цели… дружба между народами (легкое шевеление в рядах паровианцев)… тесное взаимодействие и сотрудничество… дисциплина (недовольный гул, явное неприятие. Ничего не поделаешь, мои дорогие; солдатская доля — не сахар). Завершая речь, Лэннет, как полагалось, провозгласил здравицу в честь императора.

Офицеры специально учатся воспринимать звуки, издаваемые скоплениями войск. Это настоящее искусство, сродни чутью разведчика; кто-то владеет им лучше, другие — хуже. Лэннет усвоил эту науку довольно неплохо и теперь внимательно прислушивался к голосам солдат. Он остался доволен. Паровианцы прокричали приветствие императору без малейших колебаний, вовсю надсаживая глотки. Лэннет подумал, что его первое суждение о них было чересчур суровым.

— Смирно! — скомандовал Падайон.

Вновь послышались голоса офицеров, повторявших приказ. Справа от Лэннета раздался четкий щелчок разом сдвинутых каблуков. Паровианские шеренги ответили нестройным грохотом, похожим на звук, который издает опрокинутая тележка с фруктами. По команде «Разойдись!» люди Лэннета быстрым маршем двинулись прочь, всем своим видом демонстрируя презрение к аборигенам.