— У вас несколько раненых, один из них — серьезно. Вас и самого оглушили камнем. Почему вы не доставили пострадавших в госпиталь?

— Мы сами способы позаботиться о себе.

Нэн уже достаточно приблизилась к нему, чтобы понизить голос, если бы захотела. Но она не сделала этого.

— Вы ведете себя глупо и опрометчиво. Где тяжелораненый солдат?

— В лазарете. Вон там. — Лэннет ткнул пальцем. Прежде чем он успел тронуться с места, Бахальт прошла мимо. Он торопливо нагнал ее, стискивая зубы и превозмогая дурноту. Ему казалось, что под его ногами покачивается земля, а краски окружающего пейзажа приняли неестественную резкость и яркость. Добравшись до палатки лазарета, он ухватился за подпорку, напустив на себя безразличный вид. Бахальт заговорила с главным врачом, но ее голос был слишком тихим, чтобы Лэннет мог разобрать слова. Завершив беседу, Нэн повернулась к нему.

— Я забираю этого солдата в городскую клинику. Если еще кому-нибудь из раненых потребуется помощь, которую невозможно оказать на месте, врач отправит их следом. А сейчас я осмотрю вас.

Лэннета охватило раскаяние. Он предпринял попытку оправдаться:

— Я даже не подозревал… — Внезапно палатка перед его глазами заходила ходуном, лицо Нэн расплылось, превращаясь в темное пятно на тошнотворно-ярком фоне. Лэннет словно со стороны услышал собственные слова: — Гостеприимные жители Паро встретили нас камнями… чтоб им пусто было… — Палатка продолжала метаться из стороны в сторону и наконец вырвала подпорку из его рук. Лэннет потянулся следом, но промахнулся. У него подкосились ноги. Он рухнул на колени, потом повалился вниз лицом. Осторожные пальцы принялись ощупывать рану, причиняя ему мучительную боль. Лэннет хотел протестовать, но, почувствовав, что потеряет сознание, стоит лишь ему открыть рот, отказался от этого намерения.

— Вы правильно сделали, вызвав помощь, — сказала Нэн врачу. — Капитан Лэннет едва не обвел меня вокруг пальца. Его череп крепче стали, и все же треснул. Но капитан предпочел бы умереть, лишь бы не сознаться в своей слабости. Выносите его отсюда. — Болезненные тычки и поглаживания прекратились. Лэннет уже собирался обратиться к Бахальт с язвительной благодарностью, но у него смешались мысли, а каждое движение губ давалось непосильным трудом. Внезапно ему пришло на ум, что было бы неплохо поспать. Странно, что он подумал об этом только сейчас.

В последнем проблеске сознания Лэннет услышал далекие, сопровождаемые эхом слова Нэн. Он удивился этому, ведь, казалось, женщина говорит шепотом.

— Что они сделали с вами, глупый гордец? И что вы сами сделали с собой? Неужели вы не понимаете — такие люди, как вы, никогда не побеждают. Вы обречены на поражение.

Лэннет медленно приходил в себя, не сознавая, где он находится и который теперь час. Усилием воли он подавил растущий страх. Ощущение опасности донельзя обострило все его чувства. Сделав вид, будто бы он все еще в обмороке, Лэнет потянул воздух носом. Запах мыла, сладковатый и вместе с тем едкий. Дезинфекция. Чуть приоткрыв глаза, Лэннет осмотрелся. Вокруг все белое. Ну, конечно. Он в больнице.

Бояться было нечего, но страх не отступал.

Болезненными волнами нахлынули воспоминания. Лэннет припомнил, как свалился с ног в лагерном лазарете, и его лицо зарделось от стыда. Что говорила Бахальт? Что-то о «глупом гордеце». Тут ей было нечего возразить. Еще она спросила: «Что они сделали с вами?» Смысл этих слов ускользал от Лэннета. Судя по тем ощущениям, которые терзали его голову, пальцы Бахальт забрались туда на порядочную глубину.

Обводя взглядом безликую палату, Лэннет протянул руку и коснулся повязки на голове. Врачи не поскупились на бинты; голова казалась огромной и была мягкой на ощупь, словно гигантская дыня, произрастающая на Атике. Рана отчаянно чесалась. Стало быть, она заживает. Лэннет провел пальцами по зигзагообразному шраму на своем лице. В ту пору, когда этот шрам был свежим и только начинал подсыхать, он ужасно зудел.

Лэннет обнаружил на себе и другие повреждения. Пальцы нащупали несколько болезненных опухолей на лице — там, где пролегал шрам. Шевельнувшись, он почувствовал жжение ссадин на правой ноге, спине, на плече. В него угодило куда больше камней, чем ему тогда показалось. В душе Лэннета поднимался яростный гнев, помогая ему забыть о боли.

Решив, что злостью делу не поможешь, Лэннет вновь открыл глаза и осмотрел комнату. Сверху на него взирал стереовизор, по экрану которого беззвучно скользили инструкции. Ему предлагалось подавать сигналы движением век, голосом, либо посредством пульта дистанционного управления, укрепленного на ограждении койки. Лэннет решил высказать свои требования вслух. Аппарат послушно опустился на выдвижных рычагах, несколько раз повернулся из стороны в сторону, обеспечивая Лэннету наилучший обзор, и наконец включился. На экране возникла реклама торговца подержанными электромобилями. Лэннет раздраженно велел стереовизору убираться, и тот скользнул в свое гнездо.

Лэннет чуть шевельнулся. В районе шеи возникло тянущее чувство. Кабель системы датчиков. Он ворчливо выругался себе под нос. На стене слева от койки был укреплен индивидуальный медицинский регистратор паровианского производства — прибор, в мельчайших подробностях фиксирующий параметры жизнедеятельности пациента. Лицевая панель аппарата размером метр на метр была до такой степени напичкана шкалами, кнопками, экранами и лампочками, что сошла бы за пульт управления звездолетом. Народная молва окрестила ИМР «ябедником». Лэннет терпеть не мог этот мигающий, жужжащий, чирикающий прибор. С его помощью изверги в белых халатах буквально влезали в печенки подключенному к нему бедолаги. В настоящий миг на экране мерцали красные символы, обозначавшие группу крови Лэннета, артериальное давление и ее химический состав. Еще одна панель — приятного голубого цвета — извещала о частоте и глубине дыхания. На зеленой шкале Лэннет прочел значение температуры, измеренной на мочке уха и на лбу. Мигающий желтый транспарант перечислял лекарства (дозы и последний срок введения), аллергические реакции (таковых обнаружено не было) и пожизненный список прививок. Здесь же значилось имя дежурной медсестры. Наморщив лоб, Лэннет задумался над значением ряда цифр золотистого цвета. Таких он еще не видел. Цифры мелькали быстро и тревожно. Как только Лэннет внимательнее присмотрелся к непонятному прибору, единица в одном из окошек сменилась пятеркой, а из чрева устройства донесся заунывный вой. Лэннет подался вперед, пытаясь прочесть слова на экране, и тут же заметил датчик, прикрепленный к его голове рядом с раной. Цифра сразу подскочила до семи, и прибор заголосил совсем уж отчаянно.

Едва Лэннет выдернул датчик из-под повязки, золотистые цифры погасли. Машина издала последний жалобный звук, похожий на вопль кошки, которой наступили на хвост, и умолкла.

У Лэннета сразу поднялось настроение. Впрочем, на панели «ябедника» оставалось еще немало приборов, сообщавших окружающему миру столь интимные сведения о его организме, что в других обстоятельствах они могли бы послужить поводом к взаимным упрекам и оскорблениям. Ходили слухи, что однажды такая вот машинка спровоцировала скандальный развод.

Но даже избавление хотя бы от одного из этих датчиков оказало на Лэннета заметный целительный эффект. Ощущение страха сменилось успокоением, и хотя Лэннет все еще чувствовал тревогу, она мало-помалу отступала, словно зимняя стужа, согретая дыханием весны. Лэннет буквально воспрял духом.

Он попросил воды. Буфет, установленный у окна, ответил на его требование приглушенным бурчанием. Глубокомысленно жужжа, аппарат изучил прописанную Лэннету диету и мертвенным, отбивающим всякий аппетит голосом осведомился:

— Не желаете ли холодной воды, пациент Лэннет? Вам также позволено пить кофе, кофе с молоком, кофе со сливками и обезжиренное молоко. Имеется широкий выбор изысканных фруктовых напи…

— Дайте воды. Обычной холодной воды! — Лэннет понимал, что ему не следует перенапрягаться, и все же выкрикнул последние слова в полный голос. И тут же был вознагражден мучительной головной болью.