Гримаса отвращения и гнева, исказившая лицо Кейси, испугала Лэннета больше, чем слова, которые тот выплевывал, словно горькую слюну:

— Сочувствуешь им? Это ведь животные. Хуже, чем животные. Они отравили нас, хотели убить. Кому какое дело до этих… тварей! Они заслуживали самой страшной участи!

Лэннет шагнул к двери.

— Их вынудили напасть на нас. То, что случилось, — давно запланированная акция.

Кейси взял свой меч и двинулся следом. На улице до сих пор шел снег. Он лежал на земле толстым слоем, укутав деревню пушистым ковром. На его фоне отчетливо выделялись деревья с голыми ветвями и почерневшие от времени стены домов. Едва заметные следы кейпов вели к одному из зданий. По сигналу Лэннета Кейси распахнул дверь. Капитан ворвался внутрь.

На полу лежали четыре скорчившиеся фигуры. Одна из обезьян сжимала в лапах металлическую канистру.

— Неплохо, — заметил Лэннет. — Все тщательно продумано. — Перед лицом смерти его слова прозвучали грубо, не к месту.

Кейси судорожно сглотнул. Заметив слезы в его глазах, Лэннет отвернулся, дивясь внезапной перемене настроения принца — от мстительного гнева к плаксивой жалости.

— Ты думаешь, их убило… убило это устройство? — спросил Кейси.

— Разумеется. — Лэннет подошел к обезьяне с канистрой. — Горючая жидкость и воспламенитель с таймером. Вокруг деревянные дома, стоящие вплотную друг к другу. Когда таймер сработает, все вокруг загорится. Останутся одни головешки. Следствие зайдет в тупик.

Кейси моргнул:

— Что происходит, Лэннет? Кто ополчился против нас?

Лэннету вновь почудилось в его голосе сдерживаемое рыдание. Кейси был явно не в себе. Лэннет не ожидал от него такого малодушия. Что бы ни случилось, он не видел причин ни для яростного гнева, владевшего принцем несколько минут назад, ни для нынешней подавленности. Неумение Кейси держать себя в руках внушало ему брезгливость.

Лэннет вышел на улицу и, прислонившись спиной к дереву, погрузился в размышления. Он сказал себе, что Кейси оказался под влиянием минутной слабости. Несколько раз глубоко вздохнув, Лэннет сосредоточился и вытеснил из сознания терзавшие его противоречивые чувства.

— Надеюсь, над нами нет воздушных шпионов. Давай условимся: мы не видели здесь ничего необычного. Мы планировали эту прогулку целый год. Все это время противник готовился нанести нам смертельный удар. Он владеет неизвестными нам технологиями, влиятелен и не ведает жалости. Он не остановился перед убийством, сделав своим орудием животных из имперского Заказника. Мы будем соблюдать крайнюю осторожность, будем терпеливо ждать, когда противник совершит ошибку. Он думает, что мы ничего не знаем. Отныне мы станем жить, подчиняясь главному правилу воина.

— А именно?

— Обнаружить врага, скрытно приблизиться и уничтожить его.

Яркое солнце Атика щедро заливало лучами красочные башни Коллегиума. Город простирался во все стороны на многие мили. В его центре возвышался Дворец Славы, сердце Галактики Гомера. Величественное здание, выстроенное в античном стиле легендарного Дома, окружали прекрасные парки, фонтаны, строгие сады. Миллионы восхищенных туристов даже не догадывались, что сказочный Парнеон, цитадель чиновников, управлявших империей, в тысячу раз превосходил размерами храм, послуживший образцом для его создателей. Никому и в голову не приходило, что кварталы и сияющие шпили Дворца, оплетенные паутиной воздушных галерей, его неприступные стены высотой в две сотни футов, в которых были смешаны военная простота и архитектурные излишества, мало чем напоминали строения планеты-матери.

История бесчисленных поколений, запечатленная на пыльных скрижалях, покрытых патиной легенды, повествовала о том, как галактические поселенцы в результате Великого Раскола оказались оторваны от Святого Дома. Дом символизировал собой покой и процветание. Любого, кто осмеливался вслух усомниться в его величии, ждало немедленное жестокое наказание. Именно Дом вручил правящей династии бразды власти. Оспаривать совершенство Дома значило подрывать устои империи. Разве можно вообразить себе более тяжкую измену?

Однако в эту минуту в императорском дворце замышлялось предательство не столько духовного, сколько практического, предметного характера.

Женщина в платье из нескольких слоев тончайшей ткани желтого, оранжевого и красного цветов гневно взирала на мужчину в черных плотно облегающих рубашке и брюках, по контрасту с которыми небесно-голубые жилет и накидка казались особенно яркими. Мужчина и женщина уединились в огромном ботаническом саду со стеклянными стенами. Деревья с гладкими стволами и раскидистыми зонтичными кронами почти достигали прозрачной крыши. Среди проворных летучих ящериц с Донии мелькали птицы Сирака и Дельфи. Из травы выглядывали экзотические цветы, соревнуясь буйством красок.

Женщина недовольно передернула плечами. От влажной жары на ее теле выступила испарина. Окружающий пейзаж казался ей дикими джунглями, в зелени которых бродят подвижные хищные тени. Она упорно гнала от себя это ощущение, сосредотачиваясь на своих мыслях.

Неподалеку, у края бассейна, протянувшегося от весело журчащего водопада, сидела девочка лет пяти. Она болтала в воде босыми ногами, восторженно хлопая в ладоши всякий раз, когда из глубины выныривала ярко-красная рыба и тут же, извиваясь, скрывалась из виду. Ее звонкий смех сплетался с песней падающей воды. Она повернулась и посмотрела на взрослых, приглашая разделить ее радость. Золотистые волосы девочки сверкали на солнце. Заколдованная красотой тропического леса, она и сама была очаровательна. Холодное безразличие мужчины и женщины ввергло ее в уныние. Она отвернулась и сплела пальцы на коленях. Живой огонек в ее глазах угас. Она чуть заметно шевельнула губами, обращаясь к самой себе.

Женщина повернулась спиной к мужчине и двинулась прочь. Ее тонкое одеяние плавно колыхалось, то принимая цвет одного из слоев, то вспыхивая смешанным оттенком. Казалось, она шагает в окружении языков пламени. Вновь повернувшись, она наставила на мужчину палец:

— Паро должна стать нашей. Паро нужна Люмину!

Ее собеседник был невысок ростом, но отличался необыкновенно выпуклой грудью и широкими плечами. Его накидка была застегнута на левом плече золотой булавкой в виде квадрата с вписанной окружностью. Этот простой строгий символ выдавал в нем одного из Двенадцати, правителя планеты. Небесно-голубая накидка являлась одеждой тиранов Донии. Выслушав слова женщины, произнесенные брюзгливым высокомерным тоном, он залился гневным румянцем, охватившим его лицо, шею и уши.

— Я могу захватить Паро, Солнцедарительница, но какую выгоду мне это сулит? Зачем мне это болото? Два острова, испещренные вулканами. Добрая половина суши непригодна для использования. Если бы не ваши достижения в области производства алмазов… — Предостерегающий жест женщины заставил его умолкнуть. Он раздраженно огляделся и сказал: — Нас никто не слышит.

— Что, если Дилайт перехватит наши мысли? — Солнцедарительница кивком головы указала на ребенка. На ее надменном лице промелькнул испуг.

Мужчина отступил на шаг.

— Вряд ли девчонка так сильна, — возразил он. — И тем не менее, держи ее подальше от меня. С годами ее способности могут развиться. Я не желаю, чтобы мои мысли становились достоянием посторонних.

Сославшись на то, что ей нужно подумать, Солнцедарительница уселась на скамью. Мандро Та занял место на дальнем ее краю, не спуская взгляд со светловолосой девочки. Теперь Солнцедарительница могла внимательно присмотреться к нему, и она не преминула воспользоваться этой возможностью.

Мандро Та буквально излучал животную энергию — прекрасное качество для человека, готового бросить вызов самому императору. Мандро не сомневался в своих достоинствах и не стыдился своих слабостей. Если он не мог сделать что-нибудь собственноручно, он принуждал к этому других — подкупом либо силой.

«В то же время он совершенно непригоден к дворцовым интригам», — со вздохом подумала Солнцедарительница. Даже она не знала всех хитростей императора. Она не раз становилась свидетельницей тому, как наивный предатель в сопровождении «доверенных» друзей бредет темным туннелем политики, не ведая, что манящий свет в его конце не более чем лезвие секиры палача.