Дорожка вдоль канала сильно облегчала дело. Один-единственный путь, по прямой, не нужно принимать решений и делать выбор, иди себе и всё. Я понимала: раз уж Жука замели, меня тоже поймают — это теперь только вопрос времени. Признаться честно, меня это почему-то не особенно волновало. Самое худшее уже случилось, нас разлучили с Жуком, нас лишили крова, нас оставили без денег. И тем не менее первые полсуток я уже продержалась. И не просто продержалась, а еще и обзавелась новой подругой. Что, плохо?

Шла я весь день мимо небольших скоплений лодок, мимо редких деревушек. На ровной дорожке попадались бегуны трусцой, велосипедисты. Я их просто не замечала: голова опущена, переставляю ноги по очереди, в глаза не смотрю.

Интересно, что это, пожалуй, был первый день, когда я просто шла и шла — не прячась, не отдыхая. Похоже, переживания и не-пойми-какая еда сделали свое дело, физически я уже была никакая, но не останавливалась. Будто зомби — от усталости и отупения мысли едва ворочаются, просто топаю по дорожке, дальше и дальше. Кстати, с рюкзаком идти оказалось гораздо легче. Блин, ну и усложнили же мы с Жучилой себе жизнь: похватали, что подвернулась под руку, и напихали в полиэтиленовые мешки. Чистые придурки. Стоило подумать о нем, и в глазах защипало. Где он? Что с ним делают? Пережить это можно только одним способом: шагать дальше, переставлять ноги, вперед и вперед, на запад.

Я поняла, что неподалеку город — на дорожке стало многолюднее: целые семьи, детишки на велосипедах или с собаками, пожилые парочки рука об руку наслаждаются субботней прогулкой под зимним солнышком. По-прежнему не поднимая глаз, я все же чувствовала их настороженность — матери отгоняли от меня ребятишек

Какой-то карапуз ткнулся-таки мне в ноги и застыл, глядя в глаза. Я почти ощутила, как волосы стали дыбом. Стоит эта малявка, глядя мне в лицо огромными доверчивыми карими глазами, под каждой ноздрей по сопле. 432053. Этот малыш, который еще и не знает, что такое смерть, умрет, не разменяв полтинника.

Я шагнула в сторону, освобождая ноги от его прилипчивых ладошек, и потопала дальше, а за спиной у меня родители поругивали его, но ласково, в стиле «он же у нас такая лапочка». Прошло две минуты, а мне казалось, что я все еще ощущаю сквозь джинсы влажное тепло его рук.

Мне опять стало не по себе. Скопление людей — это опасность. Если их один-два, с ними еще можно разобраться, а в толпе ты совершенно беззащитен. Попыталась ускорить шаг, но это оказалось не по силам. Я весь день держалась на одном: двигаться дальше, дойти до цели, какой бы она ни была. А теперь я выдохлась, снова наползал страх. Солнце покатилось вниз, за холмы.

Окрестный пейзаж менялся, свет угасал. Слева и справа к склонам холмов льнули бледные здания. Загорались уличные фонари, окрашивая оранжевым каменную кладку, очерчивая контуры пальцев города, протянувшихся в сторону холмов. Скоро здания обступят меня со всех сторон. Я почти в Бате. Но сегодня мне хотелось, чтобы свет дня не гас. Было жутковато оставаться одной в темноте.

Я вообще-то почти не пугаюсь, правда, не забывайте: самое страшное, что может выкинуть с тобой жизнь, со мной произошло еще в семь лет, но за последние месяцы это как-то переменилось, а уж за последние дни тем более. Теперь мне хотелось одного: найти какое-нибудь безопасное место для ночлега, свернуться калачиком и уснуть. Хотелось просто отключиться, уйти ненадолго из этого мира. Меня вдруг пробрал холод. А не тем же самым занималась моя мама, когда ширялась? Сбегала от реальности на несколько минут? Потому что не могла совладать с жизнью? В одиночестве растить дочь? Жить в занюханной квартирке? Снова и снова сталкиваться с предательством? Раньше я этого никогда не могла понять. В смысле — почему она. А теперь до меня постепенно начало доходить, почему можно мечтать о забвении. Вот только не хотелось мне искать его там, где искала она…

Что-то в этом городе было странное. В моих краях каналы — замусоренные речушки, текущие по задам складов и фабрик. А тут не так. Вдоль канала тянулись металлические ворота, выкрашенные белой краской, то и дело попадались симпатичные мостики, украшенные резным камнем.

Скоро дорожка свернула от канала, я вышла на улицу. И оказалась на холме — ничего себе, а ведь вроде весь день шагала по ровному месту. Дорога шла вправо и влево, вверх и вниз, а канал тек себе по равнине, внизу, на другой стороне холма. Я подошла ближе, к каменному мосту, посмотрела на другую сторону. Видно уже было неважно, но я различила силуэты катеров у причала. Тут вряд ли удастся спрятаться. Лучше уж поищу какой-нибудь парк или тихое местечко в чьем-нибудь саду. Я зашагала по улице, потом свернула на другую, поуже. Она была прямо как в кино, декорация для фильма — мощеный тротуар, красивые дома.

Час был тот, когда свет в комнатах уже зажгли, а занавески еще не задернули. Каждое второе- третье окошко было чистый экран телевизора: яркое пятно в сгущающейся тьме, которое поневоле притягивало взгляд. Люди сидели у компьютеров или у телевизоров, кто-то читал.

Я увидела эту картинку чужих жизней, и мне сделалось совсем одиноко. Другие сидели в тепле, в безопасности, из кухни долетали вкусные запахи, скоро ужин, у них были близкие, был свой круг. Я заставила себя пойти дальше; какой смысл размышлять, у кого там что есть, мне нужно найти место для ночлега.

Дома по одной стороне улицы закончились. По краю поля тянулась изгородь. Я стала искать, где бы пролезть через нее — не хотелось еще раз напороться на колючую проволоку. Я так устала, что двигалась будто в тумане. Поднялся ветерок, холодом от него пробирало до самых костей. Нужно найти какое-нибудь укрытие, а то утром меня обнаружат замерзшей.

Я перешла через улицу и зашагала вдоль забора. В нескольких метрах показались ворота, я перелезла через них, точнее, перевалилась, после целого дня ходьбы ноги совсем не слушались. Поднялась с земли и тут же во что-то вляпалась. В большую скользкую лужу, вонючую как я не знаю что. Вот класс, опять коровы, только на сей раз разгуливают на свободе.

Травянистый склон поднимался передо мной и исчезал в темноте. Я пошла вдоль изгороди — там земля была поровнее да и видно под уличными фонарями было получше — и наконец уперлась в угол поля, дальше ничего не оставалось, кроме как повернуть от улицы в темноту. Небо будто пропало, отгороженное склоном холма, а я вдруг увидела небольшую рощицу. Она была по ту сторону изгороди, но рядом оказались еще одни ворота, так что я перевалилась через них и побрела вперед — кустарник так и цеплялся за джинсы; вот и местечко поровнее, под деревьями, собственно, даже углубление в земле, какая-никакая ямка. Я, как могла, огляделась, нет ли и в ней навоза, а потом рухнула на землю.

Свернулась калачиком в одеяле, которое дала мне Бритни, завернувшись прямо с головой. Оно совсем не спасало от ветра. Я подумала, что опять не засну: в голове был Жук и только Жук. Что он сейчас, спит? Или лежит, как и я, без сна, а грудь вздымается и опадает? Сколько вдохов ему осталось? Но когда я перестала дрожать, согрев воздух внутри одеяла своим теплом, меня сморило, окружающий мрак хлынул в голову, отключил мысли.

За мной кто-то гнался, совсем по пятам: я слышала пыхтение, чувствовала его дыхание на загривке. Бежала я так, как еще не бегала никогда. Грудь разрывалась, а я все бежала, бежала, а он нагонял, и спасения не было. Это было ужасно, полная безнадега. Я рывком выскочила из сна, сообразила, где нахожусь, приоткрыла глаза и увидела, как занимается серый рассвет.

Значит, это всего лишь сон. Вот только звук никуда не делся, совсем рядом, так близко, что я слышала каждый вдох и выдох, вдох и выдох. Жук? На какую-то секунду мне привиделось, что это он. Неужели?.. Я перекатилась на другой бок. Надо мной навис какой-то черный силуэт, какое-то животное, оно принюхивалось. Корова? А я думала, коровы на другом поле. Нет, не корова, а собака: огромная черная псина засунула нос в мой рюкзак.