Я заглянула ему в глаза, нет ли в них признаков болезни. Ничего такого, только число, неизменное, неотступное.

— А то. Правда, устал маленько. В этой тюряге толком и не поспишь. — Он провел здоровенными ручищами по лицу. — Все о тебе думал. Гадал, где ты там. Откуда мне было знать, что ты запрячешься в церковь?

— Обалдеть, да? Я тоже все время о тебе думала. Прямо охреневала от мысли, что ты там сидишь запертый в клетке. Ну да ладно, главное — тебя выпустили. Они машину уже пригнали?

Он нахмурил брови:

— Ты о чем? Какую машину?

— Так это же одно из моих условий: что тебя привезут, дадут нам машину и денег, а после этого я уже все расскажу. А потом мы двинем дальше. В Вестон. Туда всего-то километров пятьдесят.

— Не, это ты чего-то путаешь. Со мной еще не доразобрались — суда еще не было. Меня привезли всего на несколько часов — вроде как ты об этом договорилась, — а потом повезут обратно. Надо думать, и тебя возьмут тоже.

— Но они же обещали! Подпись поставили! Официально!

— И чего ты теперь будешь делать? Подашь на них в суд? — Он покачал головой. — Джем, уж пора бы понять, что никому нельзя верить. В смысле, кроме меня, конечно.

— Так они соврали? Козлы! И что нам теперь делать? Как мы отсюда выберемся?

Он вздохнул:

— Боюсь, что не выберемся, Джем. Так уж вот оно — есть у нас несколько часов, так давай используем их по полной. Ты же сама это сказала оттуда, сверху.

— Но так же нечестно, Жук! Значит, мы никуда не едем? Не едем в Вестон? А я хотела погулять с тобой по взморью, поесть рыбы с жареной картошкой, — ну всё как ты говорил…

Тут мне пришлось остановиться, слова не шли. Он обхватил меня своей длинной рукой:

— Да ты не переживай. Не обязательно же сегодня. Съездим как-нибудь в другой раз. Как ни крути, а меня все-таки посадят, да и тебя, может быть, тоже, но, с другой стороны, куда нам спешить? Я-то тебя дождусь, а ты?

— Ну конечно я тебя дождусь! Я тебя уже ждала пятнадцать лет. Могу и еще пятнадцать подождать, если надо, но…

Как найти подходящие слова? Но времени больше нет. Сегодня последний день.

— Что «но»?

— Ну… ну… не знаю. Просто, я боюсь, ничего не получится.

— Получится, еще как. Чего огород городить, все ведь просто: я люблю тебя, а ты меня. Чего нам еще? Теперь-то уж мы со всем справимся!

Почему все не может быть так просто? Он любит меня, а я его, вот только число в моей голове твердит: сегодня его не станет. А числа еще никогда не врали. Прижавшись к нему, вдыхая его терпкий запах, я вдруг как провалилась в какую-то яму. Вот Жук, он жив и здоров. Не лежит избитый в тюремной камере. Не болен. Татуированный мертв, больше никто не станет гоняться за нами с ножом или с пушкой.

А угрожает ему одно-единственное — я. Это ведь я все подстроила — я притащила его к себе обратно именно пятнадцатого декабря 2009 года: 15122009. Я увидела его число, я твердо знаю, что именно так все и будет. Пока существую я, существует и число. Я — это число, а число — это я. Не знаю, есть ли на свете еще хоть один человек, который видит эти числа, — и видит ли он те же числа, которые вижу я, — но стоит мне увидеть число, и песенка спета. Числа не меняются, не исчезают. Энн права: я — послание, только, может, это не послание общего характера. А послание, сообщающее о кончине определенного человека в определенный день.

И есть только один способ с этим покончить, единственный способ убрать число — устранить человека, который его видит.

Я медленно встала, огляделась. Глупо было предполагать, что ключи так и лежат в ризнице в ящике стола, но я знала, что Саймон всегда носит другой комплект при себе. Он в это время разговаривал с Энн в боковом проходе — толстая связка поблескивала у него на поясе. Я подбежала к нему, рванула ключи. Он даже не сообразил, что происходит, а я их уже отцепила. Отпихнув Саймона, бросилась к двери на башню. Ключей было много, очень много, но я отыскала нужный со второй попытки. Я не оглянулась ни разу, просто проскользнула внутрь, захлопнула дверь и заперла, отрезав гул возбужденных голосов, даже и тот голос, который мне так хотелось слышать. Прежде всего тот, который мне так хотелось слышать. И все же он, не прекращая, звучал в голове, пока я мчалась по винтовой лестнице:

— Какого хрена, Джем?.. Джем!

Я вылетела на крышу, в лицо хлестнули струи косого дождя. Заперла дверь, которой заканчивалась лестница, добралась до подножия башни. За несколько секунд я промокла насквозь, брюки прилипли к ногам. Оказавшись в башне, я сразу поняла, что мне делать. Не обращая внимания на двери, я шла вперед и вперед, пока не добралась до той комнаты, где висели колокольные канаты, потом — наискосок через нее, ко второй лестнице. Последнюю дверь я решила не запирать — и других трех-четырех хватит, чтобы они уже ничего не успели. Когда они сюда доберутся, будет уже поздно. Дышала я быстро, тяжело, в груди жгло от перенапряжения. Ноги после подъема сделались ватными, ветер едва не сдувал меня своим напором. Чтобы не упасть, я положила руки на каменное ограждение.

Снизу долетали какие-то крики. Я не позволила себе посмотреть в ту сторону. Смотрела на крыши, на холмы вдалеке.

Постояла немного, отдышалась, но не стала дожидаться, пока в крови поубавится адреналина. Не отводя глаз от горизонта, подпрыгнула и изо всех сил, что еще остались у меня в руках, подтянулась на каменную стенку. Посидела там секунду, скрючившись, ловя равновесие, а потом медленно встала, раскинула руки.

В том бассейне на крыше плавало несколько человек, им, видимо, было наплевать на проливной дождь. Теперь я знала наверняка: меня среди них никогда не будет. И я уже никогда не стану никем другим, никем, кроме девочки, которая пятнадцать лет несла всем вокруг смерть и разрушение. Девочки, которая по своей непроходимой глупости вдруг уверовала в любовь, и которая теперь наконец открыла единственный способ спасти мальчика, которого любит.

А может, я все-таки увидела свое число?

Потому что все это время оно отражалось в глазах Жука. 15122009.

День последнего прощания.

Я поджала в кроссовках пальцы ног — можно подумать, это поможет удержаться за мокрый камень. Попыталась выпрямиться во весь рост, принять смерть с достоинством, вот только ветер и дождь продолжали свои насмешки. Они-то знали, что в общем строе вещей я — мелочь, я — ничто, и, сдувая меня, не оставляя на мне ни одной сухой нитки, они указывают мне мое место. Даже просто стоять там было невероятно тяжело: прямо передо мной вовсю бушевала буря, норовя швырнуть меня обратно, на плоскую крышу. Можно даже было опереться на ветер — не упадешь, но он вдруг менялся, стихал, — и тогда я принималась размахивать руками, шатаясь на краю, еще сильнее поджимая пальцы ног.

Меня подвели размышления. Нужно было просто влезть на ограждение и прыгнуть не раздумывая. Но мне оказалось слабо, мне почему-то понадобилось там постоять, подумать о том о сем. Если я прыгну, не может ветер забросить меня обратно? Сколько времени я буду падать? Будет больно, когда я упаду на землю? И вообще, я упаду на землю или рухну на нижнюю часть крыши? Нужно ли вообще это делать? Мне что, изначально было предначертано прожить всего пятнадцать лет? Или у меня все-таки есть будущее — лежит где-то там, дожидается, а я сейчас возьму и от него откажусь?

Я попыталась сосредоточиться, свести все эти малозначительные мысли к одной, самой важной: если я сейчас наберусь храбрости и со всем этим покончу, я избавлю от боли очень многих людей. А самое главное — я, возможно, спасу Жука. Если никто больше не будет видеть его число, может, и само число перестанет существовать.

Я должна это сделать, и сделать все нужно с достоинством, будто ныряешь в бассейн. Я встала на цыпочки, раскинула руки. Начала считать. Цифры и числа будут со мной до самого конца. Три… два…

— Джем!

Я оглянулась через плечо. Господи, да это же он — вылезает из дверей, этакий неопрятный клубок мелькающих ног и рук.