– Ты сам мне только что сказал, что времени нет, – не оборачиваясь, ответил Иннокентий. Он аккуратно стянул перчатку с правой руки, и Настя в десятке сантиметров от своего лица увидела широкую мужскую ладонь с зияющим прогалом между большим и безымянным пальцем. Комок подкатил к горлу, но Настя удержала его там и, преодолевая брезгливость, рассмотрела изувеченную руку повнимательнее.

– Узнаешь? – спросил Иннокентий. – Я ведь тебя попросил тогда – не трогай. Зачем ты их подобрала, а?

Замечательный вопрос. Настя и сама спрашивала себя зачем. Убедительного ответа не получалось. Самый правдоподобный ответ был – от страха.

– Скажите спасибо, – сказала Настя, – что я их потом не выбросила.

– Спасибо, – сказал Иннокентий. – С меня уже две шоколадки.

– И вообще… – Тошнота отступала от горла, и Настя осмелела. – У вас на руке все давно затянулось… Ни шрамов, ничего. Как будто… – она хотела сказать «как у куклы», но сообразила, что сравнение с куклой не покажется Иннокентию комплиментом. – Это точно ваши пальцы?

– Мои, – засмеялся Иннокентий. – У меня есть доказательства, против которых не попрешь. Ну вот, – обернулся он к Филиппу Петровичу, – твоя подопечная понемногу приходит в себя. Она уже вспомнила, как откромсала мне два пальца.

– Еще я помню, как в вас воткнули меч. По самую рукоятку.

– Ну и что?

– Вы должны были умереть.

– Как это – должен? Я что, обещал тебе умереть, если в меня воткнут меч по самую рукоятку? Даже если это меч Миши Гарджели…

– Люди обычно после такого умирают.

– Настя… – кашлянул Филипп Петрович. – Видишь ли…

– Тебе надо вспомнить, что было до того, как ты умудрилась отрубить у меня два пальца, – сказал Иннокентий. – Помнишь подвал в доме Гарджели? Помнишь, в каком виде ты меня нашла? Люди обычно не выживают, если их по сорок лет держат в цепях без еды и питья.

– Там были не вы, там был старик, – сказала Настя.

– Там был я, – улыбнулся Иннокентий. – Помнишь, ты намочила руки в какой-то луже, и я облизал тебе ладони…

– Меня сейчас вырвет…

– Какие мы нежные! А ведь вода там тоже была явно не дистиллированная, но я ведь не жаловался! Потом мы поднялись по лестнице, я проломил дыру в старой двери, и мы выбрались в сад… Ты это помнишь?

– Это был старик, – упрямо повторила Настя.

– Думай, что ты говоришь. Много ты видела стариков, которые проламывают кулаком двери? Это просто тело было подержанное. И те люди, которые тебя отправили в дом Гарджели, знали об этом и приготовили новое тело, чтобы я мог сразу в него перескочить. Ты, конечно, скажешь, что люди обычно не перескакивают из тела в тело…

– Конечно.

– Получается, что я не человек.

– А кто же вы?

– Как я уже говорил – набор из несчастливых происшествий и вопросов, на которые нет ответов. Ты хочешь, чтобы я назвал биологический вид, к которому я принадлежу?

– Желательно.

– А хрен его знает, Настя. Я точно знаю, что, когда мое тело дряхлеет и умирает, надо перескочить в более молодое тело и жить дальше. Вот и все.

– И давно вы этим занимаетесь?

Иннокентий усмехнулся, но как-то невесело.

– Даже женщина в свои жалкие сорок лет не любит, когда ей напоминают о возрасте, а уж я… Я предпочитаю об этом не думать. Иначе мне становится очень тоскливо.

– Я не видела, как вы перескакивали из тела в тело. Я помню старика, который еле волочил ноги… А потом мне показали молодого парня в состоянии комы…

– Это и было мое новое тело.

– Он был похож на вас, – вспоминала Настя, – но лицо было немного другое. А вот…

Она посмотрела на волосы Иннокентия и увидела серебряный отблеск у корней, волшебным образом переходящий затем в цвет непроглядной ночи.

– Требуется некоторое время на адаптацию к новому телу, – пояснил Иннокентий. – Нужно обжиться, натянуть его на себя. Ну, как новый костюм. Кое-где надо перешить… Неудивительно, что лицо слегка изменилось. Оно еще будет меняться. Чуть-чуть.

Настя поняла, что Иннокентий говорит правду он менялся. Тому парню, которого ей показывали Лиза и Покровский, было максимум лет двадцать; сегодняшний же Иннокентий выглядел лет на двадцать пять – двадцать семь. Никакого юношеского румянца, никакой угловатости – поджарый и самоуверенный молодой мужчина… Хотя раз он не считал себя человеком, то и мужчиной называть его было бы неправильно. А как? Самец? Ну, это уж было чересчур по-животному…

– Настя, – Филипп Петрович все-таки отодвинул в сторону Иннокентия, – получается, что вы довольно хорошо помните всю эту историю… Ну, про побег из дома Гарджели. А вот насчет Дениса по-прежнему не можете вспомнить ничего…

Слово «Денис» прозвучало для нее абсолютно стерильно и безжизненно. Настя отрицательно мотнула головой. Лицо Филиппа Петровича было в этот момент таким расстроенным, что Настя бросила раздраженно:

– Вам надо было спросить у Покровского или у Лизы, почему я ничего не помню! Это ведь они полоскали мне мозги…

При упоминании Покровского и Лизы Филипп Петрович вопросительно посмотрел на Иннокентия, а тот пожал плечами.

– …это они отправили меня к Гарджели, это они засунули в меня эту штуку…

Настя выкрикнула это и увидела две пары заинтересованных глаз.

– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался Филипп Петрович.

– Эту штуку! – Настя яростно ткнула пальцем в направлении собственной шеи. – У меня под кожей! Которую они могут взорвать в любой момент!

Филипп Петрович инстинктивно отступил на пару шагов, но потом задумался и посмотрел на Иннокентия.

– Вот с ними вам нужно было разбираться! – закончила Настя свою гневную тираду.

– Минутку. – Филипп Петрович озабоченно погладил брови. – То есть эти люди сказали вам, что…

– Они вставили мне под кожу микробомбу. И если я попытаюсь сбежать, если я что-то сделаю не так они ее активируют… И мне оторвет башку!

– Настя… Вообще-то, вы уже сбежали. Да, уже давно.

– Ну…

– Голова у вас на месте.

– Потому что там, в этом коттедже, был такой бардак… Спросите у него! – Настя кивнула на Иннокентия. – Про меня просто забыли… Там почти всех поубивали…

Тут ее посетило внезапное и столь редкое в последние недели озарение.

– Это ведь вы там всех поубивали?

– Вынужденная самозащита, – коротко ответил Иннокентий. – Настя, и давно вам вставили эту… бомбу?

– Давно. Еще перед тем, как отправить к Гарджели.

– То есть еще в прошлом году, – сделал вывод Филипп Петрович. – Хм-м…

– А что, на самом деле можно вставить такую бомбу под кожу? – поинтересовался Иннокентий. – Я немного отстал от жизни, пока сидел в подвале у Гарджели…

– Можно, – сказал Филипп Петрович.

– И взорвать ее с такого большого расстояния?

– Угу, – сказал Филипп Петрович.

– Надо же, – ухмыльнулся Иннокентий, – как здорово! Я всегда говорил, что именно желание убивать двигает прогресс. А меня называли циником… Ну что ты так задумчиво смотришь на тонкую девичью шею? Тоже хочешь ее свернуть?

– Так, а почему ее не взорвали? – спросил сам себя Филипп Петрович. – В принципе, они могли избавиться от Насти сразу после того, как она сыграла свою роль и вытащила тебя из дома Гарджели. Да, запросто. Но они от нее не избавились. После того как она сбежала, они тем более должны были активировать эту бомбу… Они этого опять не сделали. Или мы сейчас слишком далеко от источника сигнала?

Настя с обалдевшим видом слушала эти рассуждения Филиппа Петровича, где ей отводилась роль неодушевленной жертвы взрыва, и чувствовала, как то ли от этих разговоров, то ли от преодолевающего помехи радиосигнала копеечная выпуклость под ее кожей начинает пульсировать и нагреваться. Настя поморщилась.

– Покажи мне ее, – попросил вдруг Иннокентий, правильно оценив гримасы Насти.

– Ее?

– Бомбу. Где она у тебя?

– Здесь. – Настя повела пальцем по коже и остановилась у самого бугорка, не решаясь двигаться дальше. – Мне сказали, что при попытке ее удалить она взорвется. Так что поосторожнее.