Интересно, что Денис про свои дела знал все, но почему-то при этом надеялся на Настю. Этому есть два возможных объяснения. Первое объяснение состоит в том, что Денис вел себя как последний болван. Второе объяснение состоит в том, что Денис знал про Настю нечто такое, чего пока не знала ни она, ни…

Нет, пожалуй, второй вариант нельзя назвать правдоподобным. Поэтому остановимся на первом варианте, который подразумевает, что Денис Андерсон вел себя как болван.

То, что он при этом был болваном королевских кровей, его совершенно не извиняет.

Ни капельки.

– Теперь ты вспомнила?

– Да, теперь я вспомнила.

– Тогда это… рассказывай.

– Черта с два.

После Старых Пряников они перешли на «ты», но, похоже, это был последний шаг навстречу, который они могли сделать. Филипп Петрович тщательно поправил шарф, как будто ликвидация мелкого недостатка в одежде могла исправить всю ситуацию. Он исподлобья смотрел на Настю, ожидая каких-то разъяснений, но их не было, и Филипп Петрович был вынужден пуститься в расспросы:

– И почему же?

– А ты не понимаешь?

– Ты устала?

Вот тут-то Настя повернулась к нему и удостоила Филиппа Петровича таким взглядом, которого тот явно не ожидал и которому был не рад.

– Да, я устала, – сказала Настя и поняла, что ей сейчас до смерти хочется снять сапоги; не просто снять, а зашвырнуть куда подальше и не надевать день, два, неделю. Сидеть босиком и шевелить пальцами ног. Однако для этого нужно было сначала нагнуться и расстегнуть «молнию» – усилие, находящееся за пределами человеческих возможностей. Поэтому Настя сидела в сапогах, и это доводило градус кипения ее чувств до опасного максимума.

– Да, я устала, потому что меня сначала таскали по городу, а потом меня резали, а потом это подземелье… – Настю передернуло при воспоминании о бесконечной дороге в сыром коридоре, под конец которого ей казалось, что в сапоги ей налили цемента, а кислород в тамошнем воздухе заменили каким-то ядовитым газом, от которого легкие режет словно ножом… – Я устала, потому что весь день… Нет, всю неделю, нет, месяц! – Если бы она была в лучшей форме, то поняла бы, что месяц – это тоже неправильный вариант. – Весь месяц меня таскают с места на места, будто куклу, мне ничего не объясняют, меня не считают за человека, просто вытирают об меня ноги, словно… – Тут у Насти перехватило дыхание. Она сделала несколько яростных вдохов и продолжила: – Я хочу знать, что, как и почему! Зачем вам Денис Андерсон, что тут вокруг нас творится… Что было у меня в шее, что это был за ужас в Старых Пряниках, что там был за парад уродов… Я хочу все это знать! И пока я это все не узнаю, я тебе и слова не скажу про то, что я вспомнила! И я не шучу! У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут! – Настя схватилась за горло и стиснула его так, что сделала себе больно. – Я вам не кукла, со мной нельзя так…

– Да, я понял, – спокойно сказал Филипп Петрович. – Немного сумбурно, но основную мысль я уловил.

Он посмотрел на часы.

– Может, лучше завтра? То есть после того, как отоспишься?

Настя замотала головой. За окном не было даже намека на рассвет, там были лишь темные занавеси ночи, но Настя не думала о сне. Точнее, она думала о нем, но не как о желанном отдыхе, а как о двери, в которую могут вломиться кошмарные персонажи прошлой ночи; как о двери, которую стоит запереть на все замки да еще прислонить к ней изнутри что-нибудь тяжелое. Поэтому она хотела услышать все разъяснения сейчас, пока Филипп Петрович не придумал новых отговорок или пока не случилось чего похуже… Нет, завтра будет не лучшим временем для разговоров, потому что завтра может и не быть.

Они выбрались из подземного хода в каком-то заброшенном доме на окраине Старых Пряников. То есть это Насте он показался заброшенным, а Филипп Петрович, принюхавшись и присмотревшись – хотя куда там можно было присматриваться в кромешной тьме? – предложил побыстрее сваливать отсюда.

Потом они вышли на шоссе и поймали попутку, даже не спрашивая, куда машина направляется, – просто чтобы уехать из Старых Пряников. Примерно через час из ночи возникли огни небольшого поселка, который словно прилип к заправочной станции. Настя и Филипп Петрович оказались единственными посетителями в круглосуточном придорожном кафе, где заспанный кавказец поджарил им яичницу с помидорами и колбасой, налил чаю и тут же задремал прямо за стойкой, подложив ладонь под небритую щеку. Радио ностальгически хрипело песнями двадцатилетней давности, и кавказец улыбался во сне.

Настя подчищала хлебной корочкой тарелку, а Филипп Петрович достал мобильный телефон и завел длинный разговор неизвестно с кем и непонятно о чем – он предварительно отошел от Насти на солидное расстояние, и это стало еще одной каплей, продолбившей Настино терпение и смирение, в итоге чего терпение и смирение взорвались криком:

– У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут!

Кавказец, впрочем, от Настиного вопля даже не пошевелился.

– То есть ты хочешь, чтобы я сейчас все тебе объяснил?

– Да, прямо сейчас.

– Ну… И с чего мне начинать? – Филипп Петрович задумчиво поскреб щетину. Похоже, он и вправду не знал, с какого момента следует подключить Настю к этой странной и, вероятно, длинной истории.

Настя посмотрела на Филиппа Петровича и увидела завернутого в длинное пальто усталого мужчину, который когда-то подобрал ее на заснеженной дороге возле горящей штаб-квартиры Покровского. Который не раздумывая дал ей пистолет, когда она попросила гарантий безопасности. Который пока не сделал ей ничего плохого. Пока.

Интересно, что видел в тот же самый миг Филипп Петрович, глядя на Настю. Куклу, которую таскают за собой по соображениям, о которых кукла никогда не узнает? Марионетку, которая обречена до конца своих дней дергаться по команде хозяина? Невезучую дуру, которую угораздило так вляпаться в прошлом году, что до сих пор она не может понять, кто же она – кукла или человек?

– Ты сказал Давиду, что я арестована, – Настя начала с недавнего, а потому особенно болезненного и пугающего.

– Ну, я бы еще и не то сказал, чтобы выбраться оттуда.

– То есть я не арестована?

– Я не арестовываю людей, Настя. Я их иногда убиваю, но не арестовываю. Я же не полицейский и не судья.

– Ты говорил про Большой Совет, на который ты работаешь…

– Да, я комиссар Большого Совета.

– Что это такое?

– Это мои хозяева. Можно сказать, что это влиятельная международная организация.

– И они поручили тебе найти Дениса Андерсона?

– Да.

– Зачем?

– Потому что он – важная персона.

– А поконкретнее?

– Сын одного из членов Большого Совета. – Филипп Петрович на секунду задумался, а затем уточнил: – Сын короля Утера.

– Что?! Какого еще короля?

– Утера Лионейского, – сказал Филипп Петрович и выжидательно посмотрел на Настю.

– Лионейского? О, – Настя кивнула. – Понятно. Это я помню: Лионея, политический строй – монархия. Еще с XV века. То есть…

– Денис Андерсон – особа королевской крови. Наследник королевского престола Лионеи. Дела короны и дела Большого Совета требуют его немедленного возвращения домой. Поэтому я должен его найти и вернуть.

– А он что же, не оставил вам адреса, телефона?

– Настя, Денис Андерсон, по сути дела, сбежал из дома. Он поссорился с отцом и уехал, никому ничего не сказав.

– Ха, – сказала Настя.

– Что это значит?

– То есть я связалась с принцем. Ай да я.

– Получается, что так. Ну, тебя устраивают мои объяснения?

– Я ведь только начала спрашивать, – сказала Настя. – Я только начала…