– Двенадцать, – голос за кадром обретает прежний пафос. – Двенадцать Великих Старых рас живут на Земле, и все они – ее хозяева. Вампиры, водяные, гиганты, гномы, драконы, люди, оборотни…

Нарисованная Земля на студийном заднике становится компьютерной моделью планеты, а затем превращается просто в круг, белый круг на черном фоне. Внутри этого круга медленно проявляется схематичный рисунок – дерево с шестью ветвями с каждой стороны. Эмблема Большого Совета.

Ба-бам! Это музыка Рихарда Штрауса забивает последний гвоздь в крышку гроба. Внутри – ваши прежние знания об окружающем мире.

На минуточку, чтоб вы знали, – моя знакомая Лиза не относится ни к одной из двенадцати Великих Старых рас. Она сама по себе. Так что правильно говорят, что кино и реальная жизнь – это разные вещи. На самом деле Двенадцать Великих Старых рас – это еще не всё. Всё – гораздо сложнее.

Но это так, к слову.

Настя открыла глаза и поняла, что крыша у нее съехала окончательно и бесповоротно. Только что ей снился жуткий сон про то, как ее в туалете сцапала Лиза и поволокла к черному микроавтобусу. Самая жуть заключалась в абсолютной реалистичности происходившего, и Настя настолько перепугалась, что проснулась.

Проснулась и облегченно вздохнула. Хотя… Во сне у Насти заложило уши от стрельбы, которую устроил в коридоре Филипп Петрович, и вот пожалуйста – наяву тоже все слышно, как через подушку. Но в остальном все в порядке, все нормально – Филипп Петрович сидит рядом, никакой Лизы не видно, трое мужчин за дальним столиком все так же едят… Может быть, выглядят они слегка одеревеневшими, словно боятся пошевелиться, но, наверное, это просто кажется. Кавказца за стойкой нет, его, должно быть, разбудила та женщина, и он пошел по делам. Логично? Логично. Вот и славно. Дверь в коридор, который ведет мимо туалета во двор… Она приоткрыта. Ну и что, мало ли почему дверь может быть открыта, есть миллион вполне логичных объяснений, например…

Человеческая рука, лежащая на полу между дверью и косяком. И непохоже, чтобы это была рука кого-то, вздумавшего забавы ради полежать на полу в коридоре и просунувшего сюда руку, чтобы помахать посетителям кафе. Нет, эта рука выглядела совсем по-другому, она выглядела…

Именно так. Мертвой.

Настя вздрогнула, будто проснулась еще раз. Она огляделась и увидела все то же самое, но с некоторыми дополнительными деталями, и эти детали меняли смысл происходящего на противоположный. Со знака «плюс» на «минус».

Филипп Петрович и вправду сидел рядом с ней, но выглядел он… пугающе. Он был бледен, по щекам стекал пот, и он совсем не смотрел на Настю, он торопливо что-то наклеивал себе на шею, потом достал из сумки еще одну такую длинную белую наклейку и засунул ее куда-то в глубь своего пальто. Лицо его при этом исказилось, словно Филиппу Петровичу только что сообщили очень неприятное известие. Или же ему в этот миг было очень больно.

– Филипп Петрович, – осторожно спросила Настя, почти не слыша своего голоса, – с вами все в порядке?

– Не совсем, – сказал Филипп Петрович и тут же схватился за пистолет, направив ствол в сторону троицы за дальним столом. – Сидеть! Сидеть на месте, и чтобы руки были на столе…

Один из троих застыл в полусогнутом состоянии.

– Может, помочь надо?

– Не надо, – сказал Филипп Петрович. – Вы мне очень поможете, если не будете дергаться. Сидеть!

Не отводя пистолет от троих мужчин, Филипп Петрович обернулся к Насте:

– Все в порядке, сейчас я немного посижу, и мы пойдем… То есть поедем отсюда. Сейчас…

– Ага, – сказала Настя, и взгляд ее снова скользнул к мертвой руке, высунутой из коридора, а от руки Настин взгляд по цепочке темных пятен на полу проследовал к Филиппу Петровичу.

– Все будет хорошо, – сказал Филипп Петрович. – И не из таких переделок выбирались… Они думали, я им мальчик для битья… Они думали, устроят тут спектакль про короля Бориса и янычар…

Филипп Петрович все сильнее запинался, все длиннее становились паузы между словами, а Настя всё больше наклонялась вправо и вниз, пока не увидела что серия кровавых пятен, начинающаяся от двери, заканчивается темной лужей, в которой мокнут полы пальто Филиппа Петровича. Настя неожиданно для себя самой протянула руку и тронула Филиппа Петровича за запястье. Тот вздрогнул, но потом улыбнулся краем рта.

– Все будет хорошо…

Настя поняла, что сейчас у нее из глаз потекут слезы, но этим слезам было суждено остаться предчувствием, не более того, потому что в следующую секунду дверь из коридора распахнулась и в зал вошла Лиза.

Филипп Петрович посмотрел засыпающими глазами сначала на нее, потом на онемевшую Настю и сказал:

– Все будет хорошо.

Настя инстинктивно стала съеживаться и сползать под стол, но прежде она озвучила свой маленький женский каприз насчет Лизы:

– У-убейте ее, пожалуйста.

– Ладно, – сказал Филипп Петрович. – Я попробую еще раз.

Лиза между тем подошла к барной стойке, двигаясь так медленно и с таким явным трудом, как будто на ней был невидимый водолазный костюм.

– Девушка, вам помочь? – опять вскочил кто-то из троих за дальним столиком.

– Сиди, – сказал Филипп Петрович. – Она сейчас сама тебе так поможет… – Он говорил все тише, словно терял интерес к происходящему вокруг, сосредоточиваясь на происходящем внутри собственного тела; а с тем, вероятно, творилось что-то неладное. За дальним столиком воспользовались этим состоянием Филиппа Петровича и устроили нечто вроде краткого совещания; потом один из троих встал, одернул свитер и направился в сторону Лизы. Насте почему-то подумалось, что это не к добру.

– Пристрелите ее, – повторила Настя, глядя, как Лиза уцепилась за стойку бара и оглядывается по сторонам.

– Я ее сегодня уже пристрелил, – проговорил Филипп Петрович, с трудом поднимаясь со стула. – Я ее пристрелил, но она… она не заметила.

Он взял со стола свой пистолет и прицелился в Лизу, но поскольку делал он все теперь не так быстро и не так умело, то Лиза успела за это время переместиться на несколько метров, не переставая делать какие-то жесты в сторону мужчин за дальним столиком. Их делегат был уже совсем близко, и Настю удивило, что на его лице была написана искренняя обеспокоенность; он действительно переживал за рыжеволосую незнакомку.

– Извините… Девушка, вам плохо?

Филипп Петрович выстрелил, и декоративная бутылка на полке бара разлетелась вдребезги. Лиза не пошевелилась, а мужчина, который спешил ей на помощь, отпрыгнул назад и завопил, не испуганно, а скорее озадаченно:

– Мужик, ты чего?!

– Ничего, – сказал Филипп Петрович и снова выстрелил. Насте показалось, что он попал Лизе в плечо – во всяком случае, та слегка дернулась, как от удара, но в лице не изменилась и уж тем более не упала. Больше пистолет не издал ни звука, хотя Филипп Петрович еще некоторое время по инерции жал на спуск.

За дальним столиком к этому времени явно выработали план действий по усмирению чокнутого стрелка, и, как только стало ясно, что патроны у Филиппа Петровича кончились, двое мужчин кинулись к нему, а один поспешил на помощь Лизе. Филипп Петрович исподлобья смотрел на приближающихся к нему мужчин и рылся в кармане пальто, вероятно, в поисках новой обоймы. Потом он вынул из кармана пустую ладонь и показал ее Насте. И пожал плечами.

Тут один мужчина схватил его за грудки, а второй стал выдирать у Филиппа Петровича пистолет; Филипп Петрович отнесся к этому стоически, то есть стоял и никак не реагировал, и неизвестно, сколько бы эти двое с ним провозились, но тут Настя вылезла из-под стола, схватила табурет от барной стойки и что есть сил двинула по спине тому, который тряс Филиппа Петровича за грудки. Мужчина вскрикнул от неожиданности, разжал руки и повалился грудью на стол. Из этого положения он обернулся и удивленно уставился на Настю.

– Куда ты лезешь?! – сердито выкрикнула та. – Ты знаешь, куда ты лезешь?! Ведь не знаешь, а…