– Он сказал, что с лицом надо что-то делать.

– Это как?

– Несколько шрамов для большей мужественности.

– А-а…

– Я стараюсь.

На обратном пути погода стала портиться, и Армандо надавил на газ, чтобы поскорее добраться до отеля. Однако небо решило вредничать до конца, и дождь начался в тот момент, когда ехать оставалось еще часа полтора, так что Армандо вынужденно сбросил скорость и включил «дворники». Настя смотрела на его затылок, смотрела просто так, без всяких задних мыслей, просто потому, что ей нужно было на что-то смотреть, а разглядывать дождь за окном ей уже до смерти надоело. Она забилась в угол на заднем сиденье, поджала ноги и не хотела ни о чем думать, не хотела говорить и не хотела вспоминать. Наступило какое-то полное обессилевание, и Настя ощущала себя просто грузом на заднем сиденье лимузина, но не живым человеком.

Смайли тоже как-то приуныл; он держал на коленях кейс, а внутри кейса, как знала Настя, лежал конверт с письмом горгон. Смайли смотрел на этот кейс, как будто то ли боялся отвести от него взгляд, то ли хотел прожечь его своим взглядом.

Через какое-то время эта молчаливая поездка через дождь стала совсем невыносимой, и Смайли, покосившись на сумрачную Настю, сказал Армандо, чтобы тот включил радио. Тот немедленно коснулся клавиши, и Настя услышала из динамиков женский голос:

Summerkisses, Wintertears…

Женщина с грустью пела, что даже и не думала, что ей придется отправиться в путешествие по следам своих воспоминаний. Насте показалось, что ей послышалось, но инструментальный проигрыш закончился, и женский голос снова запел, что любимый оставил ей лишь летние поцелуи и зимние слезы, и они бледнеют, словно звезды в утреннем небе, и ей остаются только одинокие ночи в обнимку со вчерашними мечтами.

Смайли настороженно взглянул на Настю, и если он не увидел ее увлажнившиеся глаза, то общее настроение Насти он понял немедленно и абсолютно верно.

– Можно что-нибудь повеселее? – обратился гном к Армандо. Тот сменил волну и наткнулся на рекламный джингл. Это было уже немного лучше, и Настя кивнула гному – все в порядке, Смайли, я просто тихо умираю тут, на заднем сиденье.

Реклама кончилась, и началась новая песня. Настя поначалу не узнала ее, потому что на Тушкановом сборнике песен для плохого настроения она располагалась ближе к концу и Настя редко до нее добиралась. Однако мелодию Настя все же вспомнила. Песня была печальной, как и положено песне с Тушканова сборника, но это была знакомая песня, и Настя улыбнулась ей как знакомой. Здесь пелось про ушедшее лето и про письма, в которые вкладывают любовь и мечты…

В этой песне все было немного не так, ведь письмо в кейсе у Смайли вряд ли содержало мечты или любовь, да и запечатано оно было наверняка не поцелуем. Кое в чем Настины ощущения были угаданы – да, нас ждет холодное одинокое лето, да, я чувствую внутри себя пустоту…

Но вряд ли эти ощущения продлятся даже до конца сегодняшнего дня. Какой бы долгой ни была эта дорога через дождь, она закончится.

Настя вспомнила другую дорогу и другой пасмурный день:

…одна на пустой дороге, под пасмурным небом, кошмар за спиной и неизвестность впереди…

Это было с ней, и она справилась, и она уважала себя за это. Она была всего лишь человеком и поэтому сделала много ошибок, а сделает, наверное, еще больше, но ошибки приносят не только боль, они приносят знание – о мире и о себе.

И в частности, ты узнаешь – какой бы долгой ни была эта дорога через дождь, она обязательно закончится.

Настя закрывает глаза…

Под темнеющими облаками накренившийся дорожный указатель выглядит особенно зловеще, но для Насти это означает только одно – конецпути.

Падение с мотоцикла – далеко не самое страшное, что случилось с ней в этот день, шестого сентября, но добивает ее именно это падение. Она плачет от боли, смешавшейся с обидой и превратившейся в усталую безнадежность.

Тем не менее сейчас она поднимется с земли, оглядится по сторонам и начнет спускаться к старым армейским складам, чтобы через пару часов забыть все плохое и все хорошее, что связывало ее с Денисом Андерсоном.

Рюкзак за ее спиной едва заметно начинает шевелиться.

И Настя улыбается, потому что теперь она знает, что было до этого и что будет потом. Это не так уж много, но пока ей хватит и этого знания.

Дождь вскоре действительно кончается, и кортеж из четырех машин, где лимузин с Настей и Смайли идет вторым, увеличивает скорость. Они проносятся мимо лесопосадок и небольших поселков, мимо заправочных станций и придорожных кафе, мимо мелких речушек и старых сельских кладбищ.

Возле одного такого кладбища, прислонившись спиной к могучему стволу старого дуба, стоит рыжеволосая девушка. Ее пальцы засунуты в карманы джинсов, на шее болтается мобильник или нечто очень на него похожее. Она невозмутимо провожает взглядом кортеж.

Она тоже знает, что будет потом. Она тоже улыбается.