Настя слышит в наступившей тишине короткий, отчетливый звук – похоже на звук сломавшейся лыжи. Много-много лет назад школьные зимние уроки физкультуры были для Насти кошмаром номер один, потому что она до смерти боялась сломать лыжи и рассердить физрука. И, конечно же, она регулярно их ломала, приводя учителя в бешенство. Как же это было чудесно…

В двух шагах от нее на пол падает высокий человек. Из-под очков вытекает что-то темное. А бритый бледный череп от переносицы до затылка пересекает тонкая трещина. И потом он начинает менять цвет, становится серым, словно кто-то сыпет сверху пыль на мертвеца.

Настя закрывает глаза. Она вспоминает сегодняшнее утро. Она вспоминает вчерашний вечер. Она вспоминает достаточно, чтобы вернуться к одной главной мысли, которая и привела ее сюда.

И ради этого одного главного побуждения она стискивает зубы, сгибает ноги в коленях и упирается подошвами в стол. Руками берется за ножки стола, а потом с яростным воплем заставляет свои хилые девчачьи мышцы оторвать край стола от пола. Удар что есть силы ногами в деревянное пузо стола – тот переворачивается и с грохотом рушится ножками вверх.

Накрыв собой то ли мертвую, то ли живую голову с красивыми черными глазами.

Настя встает, оглядывается по сторонам и видит три тела. Настя пока не снимает мотоциклетный шлем, хотя в нем невыносимо жарко. Одна из люминесцентных ламп начинает нервно подмигивать.

Настя и без нее знает, что нужно убираться отсюда, но есть одна важная вещь… Настя не может заставить себя подойти к мертвому «менеджеру», чтобы взять мобильник, и потому она растерянно крутится посреди зала, между перевернутым столом и раскрытым ящиком с дублонами, между весами и трупами, меж догорающих свечей и темных коридоров…

И тут она вспоминает про звук музыкальной шкатулки, который отвлек высокого бледного человека. Настя смотрит в темную дыру коридора, потом хватает свечу и решительно шагает вперед.

Метров через тридцать ее ждет приоткрытая дверь. Настя сначала толкает ее ногой, осматривает комнату из коридора, а уже потом входит внутрь.

Она снимает мотоциклетный шлем и садится на стул. Комната действует на Настю, как укол успокоительного. Это абсолютно обычная комната без всяких мрачных сюрпризов. Какие-то пыльные стеллажи в дальнем конце. Несколько стульев. Диван с деревянными подлокотниками. Масляный обогреватель. Пыльный компьютерный монитор. Системный блок стоит отдельно в полуразобранном состоянии. Электрический чайник. Несколько чашек и пустая сахарница. И телефон. О да, он самый.

Старомодный черный телефон с дисковым набором. Высокий и бледный забыл повесить трубку, и вот она, лежит на столе рядом с аппаратом.

Настя берет трубку, нажимает на рычаг, чтобы прервать старое соединение. Потом подносит трубку к щеке и засовывает палец в круглое отверстие на диске. На секунду она задумывается, и в этот момент в ухе раздается:

– Ааргхакашлан.

Ну или что-то в этом роде. Насте это кажется похожим на шипение змеи, она поспешно бьет по рычагам еще несколько раз и снова подносит трубку к уху – но уже более осторожно.

Больше никаких «ааргхакашлан». Длинные гудки. Настя набирает номер.

Ирка Монахова была моей лучшей подругой на первом курсе, а на втором мы разругались с ней вдрызг и больше не разговаривали. Где-то между двумя этими крайностями она нашла время, чтобы сказать мне: «Знаешь, твоя наивность просто убивает». Сама Ирка не допускала и мысли, что люди могут что-то сделать просто так, без задней мысли. Ей повсюду мерещились коварные замыслы, корыстные интересы, заговоры и тому подобные интересные штуки. И знаете что? Кое в чем она не ошиблась.

Монахова, где бы ты сейчас ни была, привет тебе. Знаешь, ты была права – моя наивность и вправду убивает.

И не только меня.

Настя повесила трубку. Вот и все, что она могла сделать. Все, что пришло ей в голову. Ничего особо гениального, но…

Она вышла из комнаты и осторожно двинулась назад, в зал с трупами и перевернутым столом. Мотоциклетный шлем Настя держала в полусогнутой руке, как приготовленный для метания снаряд. В комнате с телефоном наверняка можно было найти что-то более пригодное для самозащиты, но мысль об этом пришла к Насте слишком поздно. Она уже вернулась в зал.

Все осталось на своих местах. Три тела. Весы. Открытый ящик с монетами. Тележка. Перевернутый стол, который не лег плашмя на пол – потому что под ним была некоторая неровность. Иначе говоря – голова, которая убила этих троих.

Настя остановилась. Инстинкт подсказывал ей, что сейчас нужно принять какое-то важное решение. Надо сделать что-то, от чего будет зависеть ее будущее. И это надо сделать именно сейчас, потому что потом будет поздно. Оставалось понять – что.

А ноги подсказывали, что нужно бежать отсюда как можно быстрее. Руки хотели взять что-нибудь тяжелое, типа молотка, и разнести в пыль, в костяную крошку эту мерзость, затихшую под столом. Но глаза боялись заглядывать под стол. Зубы стучали испуганную морзянку, адресованную неизвестно кому. Гудение светильников стало угрожающим, а их аритмичное мигание навело Настю на мысль о киношном торпедированном корабле, где все системы постепенно дают дуба и где только безумный храбрец может вот так стоять посреди этого хаоса, презрительно выпятив нижнюю губу. Настя не была храбрецом, а вот безумия сегодня было выше крыши.

В такие сложные моменты всегда полезно сосредоточиться на чем-то простом. Например, на деньгах. Настя посмотрела на чашу весов, придавленную грузом испанских дублонов семнадцатого века. Это был ее гонорар. Так почему бы его не взять? Тем более что деньги ей теперь понадобятся. Настя плохо представляла, как можно практически распорядиться старинными монетами, но все же переложила с десяток монет во внутренние карманы куртки. К рюкзаку она не решилась притронуться, хотя десятка монет было явно недостаточно, и Настя задумалась, во что можно сложить еще дюжину-другую. Но тут зазвонил телефон.

Этот звук заикающейся музыкальной шкатулки раздался из дальней комнаты. Настя подняла голову и едва ли не физически ощутила, как звук вылетает из той двери, мчится по темному коридору и накрывает Настю своими черными крыльями.

Она побежала так, словно звук телефонного звонка был отравленной стрелой, наведенной ей между лопаток. Она пробежала по длинному темному коридору, не обращая внимания на писк и копошение внизу. Где-то по дороге Настя уронила мотоциклетный шлем и даже не остановилась.

Она ударилась плечом в запертую дверь и стала на ощупь отодвигать засовы и отпирать замки. Кажется, именно тогда она и содрала ноготь.

Когда дверь все же открылась и на Настю пахнуло свежим послегрозовым воздухом, она едва не зарыдала от счастья. Но то ли лимит слез на сегодня уже был исчерпан, то ли страх по-прежнему неутомимо пихал ее в спину – Настя не дала себе передышки и стала карабкаться наверх, к дороге, впиваясь в почву пальцами. Наверху, не удостоив взглядом заглохший в кустах мотоцикл, Настя торопливо зашагала в сторону города.

Такси приехало к условленному месту минут через пятнадцать. Настя спрятала за спину черные от земли руки, но таксиста насторожило что-то другое, не руки. Может быть, с Настиным лицом было что-то не так, но в конце концов таксист все же решился посадить девушку в машину.

Настя повторила адрес, который называла диспетчеру трансагентства.

– Я помню, – сказал водитель. Машина тронулась с места, Настя упала на спинку сиденья и подумала: «Ну вот и все. Боже… Какая… Какая же я была дура, что полезла в эту дыру… Какая же я полчаса назад была дура!»

– Сколько ехать? – спросила Настя.

– Минут десять.

– Хорошо, – автоматически ответила Настя.

Их поездка закончилась через четыре минуты и сорок секунд.