– Мне было двенадцать лет, – рассказывал Смайли. – Мы с другом сбежали в город на ярмарку, и я попробовал кофейное мороженое. Мы купили одно на двоих не потому, что оно было дорогое, а чтобы доза была поменьше. Но мать все равно почувствовала запах, как только я перешагнул порог…

– И что? – спросила я, пытаясь представить двенадцатилетнего Смайли. Сколько же в нем тогда было росту?

– Мне больно об этом вспоминать, – со вздохом сказал Смайли. – А когда я все-таки пришел в себя, меня отправили в закрытую частную школу на Континент…

Он рассказывал какие-то байки про свои школьные годы, иногда ловил меня на том, что я пялилась на его болтающиеся над полом мокасины, и делал страшные глаза. Я, конечно же, вела себя некрасиво, и я попытаюсь избавиться от этой дурной привычки; однако бывают привычки еще более дурные – например, считать всех гномов одинаковыми или считать всех людей одинаковыми.

Вампиры, кстати, тоже бывают разные, и – о моя пресловутая удача! – поначалу мне повстречались именно лучшие представители этой расы. Да-да, я имею в виду Марата и Макса. То есть я-то, конечно, и подумать не могла, что это практически сливки полуночного общества, я решила для себя, что это довольно противные парни. Но оказалось, что мои представления о противных парнях довольно наивны, и впереди меня ждала жестокая реальность, а как следствие – глубокое разочарование…

Ну почему такое всегда случается с романтичными девушками, которые до последнего надеются на лучшее в людях? И не только в людях.

Если кто не понял, то под романтической девушкой я подразумеваю себя.

Внезапно она вдруг ощутила себя важной персоной, самой настоящей VIP. Дело было не только в вертолете, который принял их со Смайли на борт и пронесся в рассветном небе над Старыми Пряниками, оставляя этот городок и все, что вокруг него, как безусловно пройденный этап. Потом было приземление в аэропорту, причем аэропорт был не обычный, а военный или какой-нибудь шпионский; впрочем, такие тонкости Настю мало интересовали. Ее куда больше впечатлило, что к вертолету подали джип с тонированными стеклами, а пока Настя перебиралась из одного транспортного средства в другое, вокруг стояли несколько человек, одетые как крутые телохранители из голливудского фильма – строгие костюмы, темные очки, проводки в ушах… Головы медленно вращаются, как локаторы, старающиеся засечь вражеский сигнал. Если все это было устроено ради Насти, что ж – приятно. Раз в кои-то веки чувствуешь себя человеком.

– Я понимаю, что ты очень устала, – сказал Смайли уже внутри джипа. – Несомненно, мы дадим тебе отдохнуть, прежде чем приступим к настоящей работе. Но не могла бы ты прямо сейчас сообщить хотя бы самые основные сведения о твоих последних днях с Денисом? Филипп пытался мне что-то сказать вчера, когда звонил из машины, но он уже был совсем плох, невозможно было разобрать…

– Вчера – из машины? – недоуменно спросила Настя.

– Да, когда тебя уже забрал Марат, Филипп вышел на связь и сказал, что было нападение, что он ехал нам навстречу… Мы проследили сигнал, нашли его и стали искать тебя.

– Обалдеть. Он ведь уже совершенно отключился… Честно говоря, я думала, что он умрет.

– Филипп сделал себе инъекцию анимазина, это позволило ему еще какое-то время сохранять сознание.

– Инъекцию? Это я ему сделала инъекцию, и потом он все равно отключился… Я предложила вколоть еще, но он сказал, что это опасно для сердца.

– Вот именно, – хмуро кивнул Смайли.

– Что – вот именно?

– Филипп в реанимации не из-за своих ран, хотя крови он тоже потерял прилично. У него был инфаркт после того, как он сам сделал себе вторую инъекцию анимазина. Две ампулы в течение часа – это очень много…

– Зачем же он…

– Затем, что он боялся за тебя, Настя. Он не знал, кто именно забрал тебя из машины, он опасался худшего и поэтому решил, что нужно любой ценой связаться с нами.

– И что с ним теперь будет?

– Настя, мы заботимся о своих людях. Мы сделаем все, что можно.

Настя невесело покачала головой.

– Он знал, куда влез, и не жалел…

– Что? – не расслышал Смайли.

– Это Филипп Петрович вчера сказал, когда ему уже совсем плохо было: «Я знаю, куда влез, и я не жалею об этом. Я совершенно спокоен, потому что это дело того стоит».

– Достойный ответ, – сказал Смайли. – Надо запомнить для какого-нибудь драматического момента, чтобы…

– Просто я до сих пор не знаю, куда я влезла! – перебила Настя. – С шестого сентября прошлого года – и до сих пор без понятия… Филипп Петрович пытался мне что-то объяснять, но я так до конца и не разобралась.

Она тоскливо посмотрела на гнома, и тот сделал успокаивающий жест.

– Все правильно, – сказал Смайли. – Филипп не должен был ничего объяснять, объяснения – это не главный его талант. Он должен был тебя найти и помочь тебе вспомнить все касающееся Дениса Андерсона. Филипп вполне справился. А что до объяснений, то скоро ты их получишь, даже больше, чем нужно. Собственно, когда я говорил про настоящую работу, я это и имел в виду. Ты расскажешь нам свою историю во всех подробностях, а мы расскажем тебе нашу историю… После того как ты отдохнешь.

– Я выспалась в машине у вампиров, и отдых мне не нужен. Я бы хотела умыться, чего-нибудь поесть и… И можно начинать эту вашу «настоящую работу».

– Отлично, – кивнул Смайли. – И чтобы не терять времени – где ты в последний раз видела Дениса Андерсона?

Настя посмотрела в окно. Они ехали мимо лесополосы, и через сетку лишенных листьев веток виднелось уходящее к горизонту поле, темная равнина, над которой медленно кружили какие-то птицы.

– Какое сегодня число? – спросила Настя, не сводя глаз с довольно унылого пейзажа за окном.

– Второе апреля, – сказал Смайли и кашлянул, как бы намекая, что вопрос был задан уже дважды, так что…

– Шестого сентября прошлого года я видела его последний раз, – негромко произнесла Настя, по-прежнему глядя в окно. – Прошло больше полугода… Вы говорите – чтобы не терять времени? А разве есть что терять? Если вы со всеми вашими вертолетами не нашли его за полгода, почему вы думаете, что я сейчас скажу что-то такое, что изменит положение вещей?! Мы не найдем его, ведь так?!

Неожиданно для себя она разрыдалась. Смайли вытащил из кармана как будто заранее заготовленный носовой платок, а Настя вытирала и вытирала щеки, потрясенная тем, что до сердечной боли оплакивает человека, о существовании которого она едва помнила три дня назад.

Смайли терпеливо ждал, когда слезы иссякнут.

– Может быть, все-таки стоит отдохнуть? Выспаться? – Его большая голова вопросительно склонилась в сторону Насти.

– Нет! – резко сказала она и, ненавидя собственный хлюпающий нос, высморкалась. Потом опустила стекло и выбросила платок в окно, уничтожая свидетельства собственной слабости.

Смайли молча наблюдал.

– Я все помню, – сказала Настя. – Странно, но сейчас я помню лучше, чем вчера, когда мы сидели в кафе с Филиппом Петровичем…

– Так и должно быть, – сказал Смайли. – Сначала наступает улучшение из-за удаления самого «беспамятника». Но остатки фермента, который он выделял, еще сохраняются в организме. Потом действие фермента слабеет, подпитку ему получать уже неоткуда, и твои воспоминания становятся еще более ясными. Но надо понимать, что полностью память не восстановится, какая-то ее часть исчезла навсегда.

– Я не знаю, какие именно воспоминания у меня пропали навсегда, но про шестое сентября я помню, – уверенно сказала Настя. – В тот день мы с Денисом поехали убивать горгону.

– М-м? – произнес Смайли, как будто бы Настя сказала, что в тот день они поехали в ботанический сад. – Которую из них?

– Которую? – Настя вспомнила, что такой же вопрос задавал ей Филипп Петрович. Он сказал, что этих горгон несколько. Вчера, в машине, Настина память никак не откликнулась на эту информацию – словно в бездонный колодец кинули еще одну монетку, а тот сделал «буль!» и снова замолчал. Теперь все было иначе. Если вчера Настина память была сродни старинному манускрипту, часть страниц которого склеилась намертво и посмотреть их содержание не было никакой возможности, то теперь эти страницы легко перелистывались, разве что кое-где текст постепенно бледнел и затем исчезал совсем… Но только кое-где.