В какой-то момент Настю вновь прислонили к стене, и Иннокентий с Филиппом Петровичем стали закрывать дверь, чтобы отрезать путь преследователям. Толстая железная дверь поворачивалась медленно и неохотно, преследователи с внешней стороны двери были гораздо проворнее, и Настя вдруг услышала громкий и резкий звук, похожий на россыпь металлических шариков по металлическому же листу. Где-то на задворках разума Насти пробежала мысль, что это, должно быть, опасный и злой звук, но на более живую реакцию она сейчас была неспособна, поэтому просто продолжала смотреть, как усилиями Филиппа Петровича и Иннокентия просвет между дверью и косяком все сужается и сужается… А злобный металлический звук становится все отчетливее и громче, полетели какие-то искры, в воздухе возник какой-то странный запах…

Но могучий аккорд вставшей на свое место двери – это как удар колокола, который перевешивает все прочие звуки, объявляет им свою волю как последнюю и неоспоримую. Этим звуком все расставлено на свои места, и Настю снова хватают и снова куда-то волокут, и, бесконечно расстроенная своей беспомощностью, Настя решает вычеркнуть следующие несколько минут из списка достойных воспоминаний.

В следующий раз она становится более-менее полноценным человеком, когда Иннокентий резко останавливается. Сразу же останавливается и Настя, которую Иннокентий толкал впереди себя. Одинокий Филипп Петрович еще несколько мгновений бежит впереди них по коридору, забавно переваливаясь с боку на бок, но потом он замечает свое одиночество и оборачивается, недовольно хмурясь.

– Что?! – выкрикивает Филипп Петрович.

– Пахнет, – удивленно говорит Иннокентий.

– Чем?!

– Кофе, – говорит Иннокентий с таким выражением лица, будто он сам себе не верит.

А лицо Филиппа Петровича становится таким, будто на его глазах только что упала та самая последняя капля, которая переполняет чашу.

Монахова озадаченно посмотрела на листок распечатанного текста и передала его Насте, словно шифровальщик, отчаявшийся в умственной битве с криптограммой и передающий задание коллеге с более свежим взглядом.

– Может, это шутка? – предположила Монахова. – Неужели бывают такие страны? Господи, да у нас в клубе «Атлантида» по выходным больше народу собирается! Представь себе «Атлантиду» – и это все население! Обалдеть!

– Великое герцогство Лионейское… Площадь – шестьдесят три квадратных километра. Население – 2800 человек. Политический строй – монархия, – читала вслух Настя. – Граничит с Францией и Швейцарией. Правящая династия находится у власти с XV века… Дипломатические отношения со ста тридцатью пятью странами… Статус наблюдателя в ООН… Основа экономики – банковское дело, политические и финансовые консультации. Одна из самых закрытых стран мира…

Она пожала плечами и положила листок на тумбочку. Монахова ждала Настиной реакции, но никаких особых эмоций по прочтении распечатки Настя не испытывала. Настя даже не совсем понимала, какая связь между далекой непонятной карликовой страной и ее замечательным Денисом, который рядом и который вполне понятен.

– Сдается мне, подруга, в гости он тебя не пригласит, – огласила приговор Монахова. – Одна из самых закрытых стран… – Она снова уткнулась в листок. – За год выдается двадцать-тридцать въездных виз… Обалдеть.

– Ты мне завидуешь? – спросила Настя в шутку и тут же поняла, что с Монаховой такими вещами лучше не шутить.

– Я думаю, – сказала Монахова. – Я думаю, стоит ли тебе завидовать. И ни черта не могу придумать, потому что с этим твоим Денисом ничего не понятно. А ты вот сидишь и глупо улыбаешься, вместо того чтобы все получше разузнать… Расскажи еще раз, как вы познакомились.

Настя рассказала. Она могла рассказывать эту историю и в третий, и в пятый раз, потому что ей нравилась эта история – там была симпатичная героиня, интересная завязка, немного юмора и счастливый конец.

У Монаховой были другие критерии оценки, и Настина история по этим критериям, наверное, проходила в категории «отстой».

– Нет, – сказала Монахова. – Больше из этого никакой информации не выжмешь.

Она задумчиво закачалась на кровати, и сетка немедленно отозвалась пронзительным скрипом, будто напоминая Монаховой, кто она такая, откуда вылезла и куда запросто может вернуться, если не будет расчетливой и умной стервой. Монахова мгновенно замерла и опасливо посмотрела на кровать.

– Ладно, – сказала она. – В конце концов… это ведь твое сокровище, а значит, и твоя забота. Я просто не понимаю твоего легкомыслия…

– Пусть все будет как будет, – сказала Настя.

– Что это значит?

– Пусть все идет само собой. Как получится, так и получится.

– Это же глупо, – сказала Монахова и посмотрела на подругу, ожидая какого-нибудь внятного объяснения. Но вместо объяснения Настя просто пожала плечами. Хотя на самом деле у нее было объяснение – она боялась. Она боялась, что если возьмется самолично ворочать событиями, то непременно ошибется, а ошибаться именно сейчас ей отчаянно не хотелось. Настя была уверена в этих своих будущих ошибках даже больше, чем в том, что день сменяет ночь.

– Твоя наивность меня убивает, – снисходительно провозгласила Монахова.

– Пусть все будет как будет, – повторила Настя. Монахова еще что-то бубнила недовольным тоном, убеждала, что Настино «пусть все идет само» означает «пусть за меня все решают другие», а это до добра не доведет…

Но тут в комнату вошел Денис. Он встряхнул влажными после душа волосами и улыбнулся. В ту же секунду Монахова и ее слова для Насти перестали существовать.

– Мне нужно будет съездить за город, – сказал Денис. – На днях. Поедешь со мной?

Настя тщательно сложила пополам распечатку. Какие же мужики невнимательные… Неужели он не видит по ее лицу, что она готова поехать с ним не только за город, но и в эту его дикую карликовую страну, где монархия сохранилась с XV века, а по улицам, наверное, бродят дикие феодалы и тормозное посольство успевает выдавать лишь двадцать виз за год…

Но туда ее пока не приглашали.

В несколько следующих секунд Филипп Петрович внезапно переменился, словно актер, отыгравший свою роль, убежавший за кулисы и здесь сбросивший с себя отработанный набор гримас и жестов. Насте даже показалось, что за эти мгновения он стал ниже ростом и старше годами, да и пузо выскочило из расстегнутой куртки, хотя куда же оно могло деться? Филипп Петрович вздохнул, огляделся и, судя по выражению лица, не увидел вокруг ничего утешительного. Помимо прочего его взгляд наткнулся на пистолет – тот самый пистолет в его собственной руке, которым он угрожал брату Максу. Филипп Петрович вроде даже как удивился и медленно сунул оружие в карман пальто.

– Ну что? – спросил Иннокентий, вытянув шею в направлении низкого каменного потолка.

– Ничего, – сказал Филипп Петрович, и в этот момент его утомленные глаза встретились с Настиными тревожно-безнадежными зрачками. Филипп Петрович вроде даже смутился. Он поспешно шагнул к Насте и успокаивающе заговорил:

– Не волнуйся, все будет хорошо…

– Кто там? – Настя, не оборачиваясь, показала пальцем себе за спину. – Кто там на вертолетах и кто сейчас там ломает дверь?

– Или это люди Гарджели… или это те ребята, от которых ты тогда сбежала. Как их там?.. Майор Покровский, да?

Настя опустила то обстоятельство, что майор Покровский, скорее всего, мертв, и перешла к сути дела. Она завопила:

– Как?! Как тогда все может быть хорошо?!

– Увидишь, – пообещал Филипп Петрович. – Да, в это сложно поверить, но знаешь ли…

– Вот он, – перебил его Иннокентий, задрав голову к потолку. – Вот он, красавец…

С потолка посыпалась каменная крошка, потом Настя увидела, как на неровном своде странным цветком распускаются несколько трещин, потом пыль и осколки камней сверху полились этаким душем не для слабонервных, и Настя подумала, что сейчас их засыплет в этом вампирском подземелье к чертовой матери, но почему же тогда Филипп Петрович и Иннокентий стоят как вкопанные…