– Какой пирог? Привет, Уилла. – Зак Маккиннон был тощим молодым человеком, унаследовавшим от матери вьющиеся волосы, а от отца квадратную челюсть. Глаза у него были такие же зеленые, как у Бена, но только с оттенком мечтательности. Больше всего Зак любил витать в облаках – как в прямом, так и в переносном смысле. Скинув куртку и шляпу, он поцеловал жену, подхватил на руки дочурку.

– Ты ноги вытер? – спросила мать.

– Да. Так что за пирог, я спрашиваю? Картофельный, да?

– Пирог мой, – мрачно произнес Стью, придвинув к себе блюдо.

Дверь снова открылась.

– Гнедая того и гляди ожеребится, – начал было Бен, но, увидев Уиллу, просиял улыбкой. – Привет, Уилл.

– Она пирог принесла, – сообщил Зак. – А папа не хочет делиться.

– Какой пирог? – спросил Бен, садясь рядом с Уиллой и слегка дергая ее за волосы.

– Тот самый, который любит твой отец, – ответила она и ударила его по руке.

– Вот молодец девочка, – похвалил Стью с набитым ртом и скорбно вздохнул, когда увидел, что жена отрезает сыновьям по куску. – По-моему, тут болею я, а не они.

– Если ты слопаешь все это один, то точно заболеешь. Шелли, забери у Зака ребенка и разлей кофе. Бен, перестань приставать к девочке. Пусть поест спокойно.

– Пилит, пилит всех с утра до вечера, – пробурчал Стью и просветлел, когда Уилла отдала ему свой кусок пирога.

– Как тебе не стыдно, Стюарт Маккиннон. – Сара уперлась руками в бока, с осуждением глядя на мужа.

– А что такого? Она сама мне дала. Как поживают твои сестренки, Уилл?

– У них все хорошо. Только…

Уилла запнулась. Собственно говоря, ни Лили, ни Адам не просили ее держать это известие в тайне. Все равно люди уже болтают.

– Адам и Лили обручились. Свадьба назначена на июнь.

– Свадьба?! – восхищенно ахнула Шелли. – Как здорово!

– Значит, Адам женится, – сентиментально вздохнула Сара. – А я помню, как они с Беном ходили на речку рыбу удить. – Она всхлипнула, вытерла глаза.

– А с девичником мы тебе поможем.

– С чем-чем?

– С девичником, – возбужденно сказала Шелли. – Я прямо сгораю от нетерпения. Они будут жить у Адама, в его очаровательном маленьком домике, да? Интересно, какое Лили закажет платье. Надо рассказать ей – в Биллингсе есть замечательный магазин, где мне сшили чудесное платье. Просто фантастическое. А для вас двоих она должна выбрать цвета поярче.

Уилла поперхнулась кофе и отставила чашку.

– Это еще зачем?

– Ну как же, ведь вы с Тэсс будете подружками невесты. Вам нужно что-нибудь темно-синее или густо-красное.

– Красное?

Вид у нее был такой испуганный, что Бен счел своим долгом заступиться:

– Перестань ее пугать, Шелли. Уилл, ничего не бойся. Я за тобой присмотрю. Ведь я буду шафером. – Он чокнулся с ней чашкой. – Я утром говорил с Адамом. Хотел сам своим рассказать, да ты меня опередила.

Зак дожевал последний кусок пирога и взял слово.

– С Адамом поговорю я. У меня еще не зажили шрамы после свадьбы. – В ответ на возмущенное шипение Шелли он только усмехнулся. – Ты помнишь, Бен, какой мартышкой меня заставили вырядиться? Я думал, задохнусь. – Шелли звонко шлепнула его по затылку, но на Зака это не произвело ни малейшего впечатления. – Зато когда я увидел в церкви чудесное видение, шедшее мне навстречу, у меня прямо комок в горле встал. Ничего более прекрасного в своей жизни не видывал.

– Это уж точно, сынок, – кивнул Стью. – Я против свадеб ничего не имею, хотя мы с вашей мамочкой поступили попросту – взяли и сбежали.

– Еще бы, иначе мой отец тебя пристрелил бы, – сказала Сара. – Уилла, ты скажи сестре, что мы охотно ей поможем. Ой, когда думаешь о свадьбе, такое ощущение, что весна уже началась.

– Хорошо, она будет вам благодарна. Ну, мне пора.

– Да нет, еще рано, – схватила ее за руку Шелли. – Ты и посидела-то всего ничего. Я сейчас сгоняю Зака домой, пусть принесет стопку журналов «Невеста» и альбом с фотоснимками. Может, Лили почерпнет какую-нибудь идею.

– Я думаю, она сама с удовольствием к вам приедет, чтобы все это обсудить. – При мысли о предстоящей свадьбе у Уиллы уже заранее портилось настроение. – Я бы посидела еще, да пора ехать. Уже темнеет.

– Она права, – сказала Сара, покосившись на сумерки за окном. – Женщине лучше одной в темноте не ездить. Бен, сынок…

– Да, я ее провожу. – Не обращая внимания на возражения Уиллы, он встал и оделся. – Кто-нибудь из твоих ребят отвезет меня обратно. Или одолжишь мне джип.

– Да, так мне будет спокойнее, – вставила Сара. – Просто кошмар, что у нас тут творится. А с Беном ты можешь ни о чем не беспокоиться.

– Ну хорошо, уговорили.

Попрощавшись с Маккиннонами, которые проводили ее до самой двери, Уилла села за руль.

– Счастливчик ты, Бен.

– Это еще почему?

Она грустно покачала головой и ответила не сразу.

– Ты даже не понимаешь, насколько тебе повезло. Для тебя это совершенно естественно, так было всегда.

Он недоуменно разглядывал ее профиль.

– Да о чем ты говоришь?

– О семье. О твоей семье. Сколько раз я сидела у вас на кухне и раньше, но только сегодня до меня наконец дошло. Вам так хорошо вместе, так легко, вы все заодно. Тебе кажется, что иначе и не бывает. Еще бы, ведь ты вырос в этой атмосфере.

Бен и в самом деле никогда об этом не задумывался.

– Но у тебя есть сестры, Уилла. И вы здорово сблизились, это сразу видно.

– Может быть, у нас и в самом деле что-то такое намечается, но у нас нет общих воспоминаний. Я же вижу: ты начинаешь что-то рассказывать – Зак заканчивает. Твоя мать смеется, вспоминая какие-то ваши былые проделки. А как смеется моя мать, я никогда не слышала. Только не думай, что я набиваюсь на жалость, – быстро добавила она. – Просто сегодня вдруг до меня все это дошло. Ведь так на самом деле и должно быть, да?

– Думаю, что да.

– Отец обокрал меня. И не только меня – всех нас троих. Слушай, я заверну в одно место, ладно?

Она обогнула ранчо по периметру и, подбавив газу, помчалась по грунтовой дороге. Бен ни о чем ее не спрашивал, он и так все понял.

Могилы на кладбище были присыпаны снегом, скрывшим и камни, и сухую траву, и венки. Над этим идиллическим покоем возвышался лишь надгробный камень Джека Мэрси, упрямо торчавший из снега.

– Сходить с тобой?

– Лучше не надо. Посиди здесь. Я не задержусь.

– Можешь не торопиться, – сказал он.

По колено утопая в снегу, Уилла подошла к могиле. Было холодно, дул резкий ветер, над настом кружилась пороша. Неподалеку, на холме, неподвижно застыло стадо оленей. Как часовые над мертвыми, подумала Уилла.

Было совсем тихо, если не считать завывания ветра. На небе высыпали первые звезды. Уилла остановилась над могилой отца и посмотрела на камень, изготовленный по его распоряжению. Этот человек всегда думал только о себе. Какая теперь разница? Он уже умер. И мать тоже умерла, а про нее говорили, что она была доброй и нежной.

«Вот мои корни, – думала Уилла, – жестокость и доброта. Что получилось в результате? Трудно сказать. Иногда своенравна, иногда великодушна. Горда, но не уверена в себе. Нетерпелива, но способна на сострадание. В общем, не слишком добрая и не слишком жестокая, – решила она. – Ничего, могла бы получиться и хуже».

Стоя на ветру, она поняла нечто очень важное: оказывается, она любила их обоих – и мать, которую никогда не видела, и отца, который никогда к ней не прикасался.

– Я хотела, чтобы ты мной гордился, – сказала она вслух. – раз уж не любишь… Я хотела, чтобы ты был мной доволен. Но так этого и не добилась. Хэм правильно сказал. Ты всю жизнь надо мной измывался. Не в физическом смысле – твои пощечины были вялыми, потому что тебе было на меня наплевать. Но ты глумился надо мной, над моими чувствами. Снова и снова. А я всякий раз возвращалась с поджатым хвостом, и ты опять брался за свое. Так вот, знай: с этим покончено. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы с этим было покончено.