— Канария Хейл. Поющая хостес и авторка песен в кабаре класса А надоблачного города Веста? — нахмурился кентавр. Названия мест работы обычно не высвечивались, если только владелец трудового кабинета сам не хотел открыть эту информацию — рода деятельности и класса заведения было вполне достаточно для вероятных работодателей. — Однако ж далековато тебя занесло.

— Это долгая история. Так…

— Слушай, а чего ж ты тогда ко мне просишься? У нас певиц — вагон и маленькая тележка, а вот толковых хостес в городе немного. Устроишься на раз, если правда так хороша, как тут распинаешься. Да и платят там побольше…

— Я не буду работать хостес, — неожиданно перебила я тоном настолько ледяным, что вся мимимишность, старательно выстраиваемая во время разговора, моментально полетела к чертовой матери. — По личным причинам, — поспешила добавить, отведя взгляд.

— Понятно, — тяжко вздохнул кентавр.

— Словом… я прошу у вас просто дать мне шанс и прослушать меня. Спою хоть прямо сейчас, с мелодином.

— И оригинальную композицию, а не очередной кавер на какой-нибудь хит, — добавил хозяин. — Тогда подумаю.

— Каверами не страдаю, — самоуверенно ухмыльнулась я, доставая из прикупленной сумки мелодин, который надела на голову, настраивая артефакт на аудиосистему заведения. И гордо вздернув нос, направилась к сцене.

Правда уже по дороге начала немного паниковать.

От того, как я сейчас спою, зависит все. Хотя ведь волноваться не о чем! В «СтарКейдж» я ни разу не лажала на выступлениях. Более того, во время парочки благотворительных вечеров мне случалось сочинять песни на ходу, участвуя в музыкальном соревновании между тремя кабаре, и мне удалось всех уделать. За минувшие недели петь не разучилась. И сейчас же я больше не в клетке, где единственный слушатель — мой тюремщик-дракон. У меня есть зал, который я должна поразить, а вместе с ним и нанимателя. Однозначно справлюсь.

Подстраивая микрофон, я мысленно перебирала свой репертуар, думая над тем, какую бы песню выбрать…

И внезапно осознала, что не могу петь ни одну из них.

Это понимание пришло словно нож, пронзивший грудь насквозь. Словно клин. Ни сыграть мелодию, ни спеть слова. Все эти песни… каждая из них вызывала отвращение, от которого хотелось плеваться и мыть рот с мылом! Такие слащавые, наивные. Дурацкое мяуканье про любовь, танцы до рассвета, полеты над облаками, жаркие поцелуи, и прочие розовые сопли, политые патокой. От всего этого меня тошнило, физически.

Любовь? Ха! Да сочиняя всю ту ерунду, я даже не представляла, что значит это слово! Когда же узнала, когда нажралась этой ЛЮБВИ…

На миг я зажала рот ладонью, стараясь перебороть внезапную легкую тошноту.

Боль. Унижение. Грязь. Потеря свободы и права голоса. Сладкая ширма, за которой оказалась пустая реальность. Все это не имеет ничего общего с теми милыми песенками, которые я пела в кабаре.

Перед глазами плыло. Рука крепко держалась за микрофон. Зал с посетителями, продолжавшими заниматься своими делами, качался из стороны в сторону.

Ложь. Все это ложь, от которой сводит зубы.

Тогда что же мне спеть? Что я вообще могу петь, если меня тошнит от сладкой лжи? Просто устала от этой милой фальши, которой я никогда не чувствовала, и на которую так легко повелась.

Ну его все к черту!

— Я ЗАКРИЧУ, РАЗРУШАЯ МОСТЫ! — на все горло прозвучало в микрофон, оглушая и заставляя посмотреть на меня всех и каждого!

За миг до того, как из мелодина на аудиосистему пошла музыка. Жесткая, безумная! Запилы электрогитар, удары барабанов и дополнявшие их вкрапления клавиш. Под которые я, не щадя глотки, запела так дико, как не пела никогда за всю свою жизнь:

— Разрываю-разрываю я на куски

То, что было в моем сердце вчера!

Растаял призрак,

Излечен признак!

Разбиваю-разбиваю пульсом виски,

Улетаю, не оставив пера

Из этой клетки

Пустой старлетки!

ПОКА!

Они смотрели. Смотрели! Все до одного! Посетители, не донесшие кусочки еды на вилках до ртов; хозяин, уронивший челюсть на барную стойку; даже циклоп-официант, выронивший поднос с чашечкой кофе, на которую никто не обратил внимания. Потому что каждый из них, до самых кончиков пальцев, был поглощен мной!

— Тысячи раз я покорно шептала,

Тысячи раз вместо слез я молчала,

Тысячи раз цепи я надевала,

Тысячи раз сладко я щебетала!

Мечтой ослепленная,

В сказку поверила,

И ей окрыленная,

Капканы примерила.

Себя не предам,

И плача от боли,

Уже не отдам

Никому свою волю!

Надо же, а кажется, лишь минуту назад народу в ресторанчике было раза в два меньше! Одичав от песни, которая лилась из меня, я даже не обратила внимания на то, что заведение начало подозрительно быстро заполняться! Кажется, кто-то даже фотографировал меня, или снимал на видео.

Да, правильно! Не отводите взгляд! Ловите каждую ноту, каждый мой жест! Не только эта работа — все вы, все до единого, будете моими! Я выверну себя наизнанку, выжгу все, что делало меня слабой, сдеру с себя нежную кожу заживо и наращу новую — толстую, непробиваемую! Такую, которой не страшен никакой удар. И что бы ни случилось, как бы ни повернулась судьба, я выстою и выйду победительницей из любого ада!

— Разрываю-разрываю страха кольцо,

Вытираю кровь на сердце ножом!

Я не забыла

И не простила!

Разбиваю-разбиваю криком лицо,

Уносимое пустым миражом!

И клетку праха

Взорву без страха!

Я ПОЛЕЧУ, РАЗРЫВАЯ ЦВЕТЫ!

Музыка стихла с резким аккордом, воцарилась тишина. Которую уже через три секунды разорвали радостные крики, свист и аплодисменты людей, набивших ресторан битком!

Нервно улыбаясь, я спустилась со сцены, на автомате приветливо кивая всем тем зрителям, что хлопали меня по плечу, нахваливали и просили спеть еще. А так же сумбурно сообщали, что обязательно заглянут сюда в мою смену.

— Так что скажете, дяденька? — вздохнула я, подойдя к барной стойке.

— Беру, — икнул хозяин, отправляя мне в трудовую историю договор (из оного я узнала, что «дяденьку» зовут Крейг Сайрес). Который я, развернув магическую проекцию, приняла, ставя энергетическую подпись. И сразу же в интерфейсе виртуального трудового кабинета появилась вкладка текущего места работы. — Выходишь со следующей недели, пришлю тебе график. Работать в зале по пять часов за смену, через день. Рассчитывай, что за одну смену тебе нужно будет спеть от трех до шести песен. И знаешь… судя по реакции этих рябят, рассчитывай на шесть, — хохотнув, прошептал Крейг, склонившись над моим ухом.

Довольная собой, я пожала новому начальнику руку и направилась к выходу из ресторана, когда до меня внезапно дошло: шесть песен за смену.

Черт-черт-черт! Это получается, до следующей недели мне нужно написать новый репертуар? Ведь старые песни я уже петь не могу физически… да и если бы даже смогла, то после спетого только что на прослушивании они уже не прокатят!

Я работаю через день, три-шесть выступлений за смену. При этом одни и те же шесть песенок из раза в раз щебетать нельзя, нужно чередовать их. Итак, я влипла! Нужно поскорее найти квартиру подешевле и приступать к работе. К счастью, после этого срыва, который вылился в весьма удачный экспромт, я поняла, что у меня в самом деле есть что сказать! Потому надеюсь, что хоть на первое время небольшой репертуар к выходу на работу я, все же, напишу.

— Эй, милая леди! — внезапно прозвучало за моей спиной, когда я уже собиралась сделать шаг за порог заведения.

— Да? — отозвалась я, оборачиваясь на голос, и увидела одетого в костюмные штаны и рубашку темного эльфа сорока лет.

— Понимаю, вы только что устроились на работу… но я хотел бы сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, — улыбнулся он, подойдя на шаг. — Меня поразило ваше выступление, и я считаю, что вы достойны большего, нежели ресторанная певичка в этой забегаловке. Понимаете, я работаю на агентство талантов и занимаюсь продюсированием молодых и перспективных артистов.