— Рассказывай давай, что задумал? — возвращаю я на землю спортсмена, мечтательно уставившегося вслед уходящей девушке.

— Слушай, а ты правду сказал насчёт звезды эстрады? Или это просто шутка?

— Ханс, ты знаешь, кто такой Фрэнк Фариан? — спросил я, глядя на немца, который не задумываясь отрицательно замотал головой, — Понятно. А про Boney M что-нибудь слышал?

— Конечно. Эту группу на каждом телевизионном канале крутят, и по радио тоже.

— Тогда знай, что Фариан — это их продюсер и композитор, а мы сюда приехали по его приглашению. Что-то мне подсказывает, что у нас есть приличный шанс на известность. Ольга поёт пять песен из двенадцати. Три из них вполне могут стать хитами.

— Тогда, думаю, некоторая известность ей окажется не лишней, — как бы про себя заметил немец, потирая руки.

— Ханс, — требовательно протянул я, — Ещё раз спрашиваю — что ты задумал?

— Ах, да, — спохватился мой собеседник, увлечённый собственными размышлениями, — Помнишь, я в Испании тебе рассказывал, что мне крайне желательно мелькать в новостях и засвечиваться в прессе, как публичному лицу нашей фирмы. Я могу сейчас позвонить своим коллегам в Мюнхен, и они сольют журналистам информацию о том, что я увлёкся русской девушкой. На небольшой скандальчик этого вполне хватит.

— Эх, Ханс. Нет у вас в душе русского размаха, — разочарованно помотал я головой, — Из потенциальной сенсации вы готовы выкроить только мелкую пошлость. Вот скажи мне, на что бы ты сам обратил внимание в первую очередь. На то, что кто-то с кем-то встретился, или на заголовки "Русские идут", "Раскрыт тайный проект Фрэнка Фариана", "Крупная немецкая фирма вступила в переговоры с русской певицей".

— Павел, ты про что сейчас говоришь?

— Да про то же самое. Про сенсацию. Почему ты считаешь, что вашу встречу надо подать, как заметку для жёлтой прессы, на что Ольга, кстати, вряд ли согласится. При грамотном подходе может получится очень интересный полноценный репортаж, или журналистское расследование. Пусть писаки узнают, что твоя фирма довольна необычными товарами из СССР и заинтересована в том, чтобы пригласить для участия в их рекламе русскую девушку. Для романтики и для впечатлительных домохозяек от себя добавишь, что впервые увидел фотографию девушки на обложке кассеты и потом неделю не ел и не спал. А заодно и намекнёшь, что вы торопитесь с контрактом, так как предполагаете, что она вскоре станет очень популярной певицей. Не зря же ей заинтересовался один из лучших продюсеров в мире. Думаю, как-то так стоит материал подать.

— Здорово. Жди меня тут. Я сейчас Хельге позвоню. Это наш директор по рекламе, — возбуждённый немец ринулся в фойе гостиницы, к телефонным кабинам. Я рассчитался с официанткой, попросив принести ещё одну бутылку минералки. С собой возьму. Чувствую, день сегодня предстоит жаркий.

Ханс приехал на здоровенном тёмно — синем Мерседесе. Первое, что меня сразу же удивило — это то, что машина блестела так, словно минуту назад выехала из мойки и полировки.

— Ханс, ты на мойку что ли заезжал? — задал я немцу вопрос, проведя рукой по крылу. Ладонь была чистая, и на крыле никакого следа.

— Нет. А что?

— До Мюнхена километров триста, а у тебя на машине ни пылинки.

— Я работаю в Мюнхене, а живу в Баден-Вюртемберге. Он как раз на половине пути между Мюнхеном и Франкфуртом.

— Пусть так, но объясни мне, как можно проехать больше ста километров, чтобы машина при этом осталась идеально чистой? — я дома просто страдал оттого, что у меня машина постоянно грязная, а во всём городе существует только четыре автомойки.

— После мойки я проехал… — Ханс задумался, и начал считать, загибая пальцы, — Километров семьсот. А что, у вас хотя бы раз в день дороги не пылесосят?

Мда-а. Пылесосов на наших дорогах я при социализме не наблюдал. Ездят поливалки. Обрызгают дорогу, щёткой грязь размажут, и не дай бог после такой "чистки" за ними следом проехать на вымытой машине. Даже на высокой Ниве по двери в грязи окажешься. Вроде всё это такие мелочи, а для меня — нужные идеи в копилку. Как только домой вернусь — озадачу ребят новыми темами. Пора делать наши города чище.

— Представь себе, у нас даже крыльцо у магазинов каждый день с порошком не моют, — буркнул я, вспоминая своё удивление по утрам, когда я на пробежке любовался ежедневной процедурой всеобщего мытья. Немцы, не жалея пены, по утрам до блеска намывали свои рабочие места и входные группы магазинов. Ещё в ступор меня ввела жилая пятиэтажка. С одного торца дома у неё на первом этаже была булочная, а с другого — бензозаправка… — Подожди-ка. Ты что, каждый день на работу ездишь за сто километров?

— За сто шестьдесят, — скрупулёзно уточнил Ханс, — Для Германии это нормально. От моего дома до работы дорога ровно час занимает. На автобане скорость движения не ограничена, а моя зверюга двести километров в час выдаёт.

— Ух ты, — притворно удивился я, наблюдая в боковое зеркало, как за нами следом едет серый Фольксваген Жук со знакомыми номерами, — Покажешь?

— Подожди пару минут, сейчас на автобан выскочим, — азартно отозвался немец.

— Да, шикарная машина, — одобрительно киваю я Хансу, после того, как убеждаюсь, что наши преследователи на Жуке безнадёжно отстали, стоило нам разогнаться чуть больше ста тридцати километров в час, — Кстати, а куда мы едем?

— К моему школьному другу. Он лет пять работает на Франкфуртской бирже, и, думаю, легко ответит на те вопросы, которые ты пытался задать мне.

— А его не смутит то, что я русский?

— Хотел бы я увидеть, что может смутить Карла, особенно, если он почувствует запах денег, — проворчал Ханс, на приличной скорости входя в поворот на развязке автобана.

Карл Блютнер оказался живчиком среднего роста, с выдающимся носом, густыми бровями и умным взглядом. Жил он в добротном трёхэтажном доме, с небольшим садом. На балконе дома играли дети, а в окне первого этажа мелькнуло женское лицо.

— В доме поговорить не дадут. Да и душно там сегодня. Пойдёмте в беседку, — вздохнув, устало улыбнулся Карл, — Сегодня к нам родственники жены в гости нагрянули. Всё бы ничего, но у них пятеро детей.

— И у тебя двое, — развеселился Ханс, вникнув в суть проблемы. Да уж, хозяину дома сегодня точно не позавидуешь. Даже боюсь себе представить, что у него нынче в доме творится.

Беседка мне понравилась. По сути это приличный по размерам застеклённый летний дом, с камином, баром и холодильником. На полу брошена шкура неизвестного мне животного, а плетёные кресла заботливо снабжены подушками и накидками.

— Кто что будет? — поинтересовался Карл, выставляя на стол запотевшие бутылки с пивом, и кивая на открытую по пути дверцу бара.

На барное изобилие мы с Хансом ответили дружным отказом, а вот бутылку пива он, к моему удивлению, к себе подтянул.

— Ух, хорошо, — влив в себя разом полбутылки холодного пива, Карл выдохнул, и довольно посмотрев на нас повлажневшими глазами, продолжил, — Вот теперь рассказывайте, что там у вас за дела.

Я посмотрел на Ханса, который в ответ пожал плечами и занялся изучением содержимого своей кружки.

— Ситуация коротко выглядит так. Есть русский парень, которому время от времени поступают приличные транши на его счёт в швейцарском банке, — начал я разъяснять ситуацию.

— Приличные — это сколько? Тысяча, две, три? — улыбаясь, поинтересовался хозяин дома, взмахивая на произносимый им счёт бутылкой, как дирижёр палочкой, и сделав в конце глубокий глоток, который, судя по предыдущему, должен был помочь ему добить эту бутылку до дна.

— Тысяч двести-триста, — поправил я его, наблюдая за активными движениями кадыка, которыми он проталкивал в себя пиво, — "Надо было подождать секунд пять", — подумал я, когда пиво начало фонтанировать, а Ханс приложил Карла своей ладонью по спине, от чего тот закашлялся ещё сильнее.

— Марок? — сорванным голосом поинтересовался Карл, когда откашлялся и смог говорить.