Оставшиеся до гастролей дни по моим расчётам должны были быть похожи друг на друга.

С утра тренировка, затем поездка на наше небольшое производство, где мы производим наладку оборудования, потом к себе на работу и уже под вечер — на студию.

Мы там новую программу записываем и обкатываем.

На время подготовки к гастролям пришлось перекрыть в студию доступ посторонним коллективам. Мы переехали туда со всеми инструментами и костюмами.

С сентября студия у нас работает абсолютно легально. Спасибо моей грымзе-юристу. Все необходимые бумаги и разрешения выправила.

Есть конечно же и ограничения, и контроль со стороны "старших товарищей". Например, тексты песен должны пройти проверку в идеологическом отделе обкома ВЛКСМ. Антисоветчину и "водочку-селёдочку" те точно не пропустят.

Желающих записать свои песни хватает. Трое принятых на работу звукооператоров кое-как справляются. Денег особых звукозапись не приносит. Зато музыки в стране становится заметно больше. На запись альбома тратим в среднем два дня. Хотя нет, точнее будет сказать — двое суток. Некоторые фанатики ещё и ночное время прихватывают.

Витька как-то подсчитал, что за всё время у нас записалось больше семидесяти ансамблей. Обычно коллективы пишут по шесть-восемь песен. Так что при желании теперь у молодёжи есть чем разбавить "официальную" эстраду. Пятьсот новых песен в год. Неплохая добавка от любительских коллективов.

Парни каждый месяц собирают подборку из десяти лучших песен и записывают эти сборники на те кассеты, которые идут в комплекте с плеером.

Пока все доходы от студии уходят на аппаратуру, которую мы для неё постоянно докупаем.

Понятно, что до уровня той немецкой студии, где мы записывались, нам ещё далеко, но и музыканты у нас в стране разнообразием не избалованы. Даже на то студийное оборудование, что у нас есть, и то смотрят, как на чудо.

— Как дела? Что в Германии нового? — поинтересовался я у Ольги, нашей солистки, когда мы остались одни в комнате.

Неплохо операторы с комнатой отдыха придумали. Уютные диванчики. Полочка с запасами чая и кофе. Пирамида чашек. Чайник с кофеваркой, и самое главное — окно в студийный зал выведено. Сидим, и как в телевизор в него смотрим. Алексей что-то с инструменталом мудрит. Совсем ударника с клавишником загонял. Во, опять запись остановил и что-то втолковывает им.

— Ханс-Петер позавчера звонил, — скромно улыбается девушка, мечтательно глядя в чашку, — Говорит, что соскучился. Ещё сказал, что со своими родителями меня хочет познакомить. Как ты думаешь, у них это что-то значит?

— Ну, подруга, ты и спросила… Тоже мне, нашла знатока немецких традиций. Я единственное, что помню, так это про кольца. Вот если он тебе колечко подарит, то считай, что предложение сделал.

— Ой… — Ольга выронила чашку из рук, и схватилась за вспыхнувшее лицо.

— Ты чего? — заволновался я, вспоминая, где у нас хранится веник с совком. Чашка разлетелась вдребезги на десятки мелких осколков.

Ольга, прижав к лицу сжатые кулачки, молча постучала пальцем по изящному колечку с ободком из разноцветных камушков.

— Ого. Так тебя поздравить можно. И когда только успела, тихушница?

— Он мне позвонил из Москвы. Я всю ночь промаялась, а утром в аэропорт примчалась. Билетов не было. Я разревелась, как дура. Девчонки на стойке регистрации меня успокаивать начали. Я им и рассказала, зачем мне в Москву срочно надо. Представляешь, они мне через пять минут билет нашли.

— Скорее всего время подошло и с кого-то бронь сняли, — заметил я, умудрённый опытом многочисленных перелётов.

— Мы целый день гуляли. Потом меня в ресторан не пустили. Я в джинсах была. Ханс ужин в номер заказал, — Ольга пустилась в воспоминания, выговариваясь. Затем она снова покраснела, и засопела в ладоши, что-то вспомнив.

Подружку ей надо хорошую. Чтобы и посплетничать и поплакаться было с кем. С Ириной у них разговоров о сокровенном, девичьем, видимо не получается. Который раз уж Ольга со мной делится своими тайнами и секретами. С другой стороны, пусть уж лучше мне рассказывает. Чужие тайны не все хранить умеют. Времена пока такие, что за связь с иностранцем могут и из комсомола выгнать, и из института отчислить. Донести бы мне до её головы эти мысли как-то помягче. Да только помогут ли мои советы по уши втрескавшейся девчонке. Что-то я сильно в своих ораторских способностях сомневаюсь…

Я сейчас с одинаковым успехом могу ей любые страсти наговорить, или анекдот рассказывать — результат один и тот же получится. Она на колечко своё уставилась, и ничего вокруг себя не замечает. Зомби недоделанная…

На занятия с будущими целителями-волшебниками я прилично опаздывал. Дёрнул же меня чёрт заскочить в буфет при главном корпусе Академии. Там-то меня за пуговицу пиджака и поймал один знакомый козлобород.

— Павлуша, как хорошо, что я вас встретил. Вы не поверите, но не далее, как полчаса назад про вас вспоминал, — елейно-сладким голосом начал вещать он, перехватив меня на полпути к прилавку, — Всенепременно надо, чтобы вы срочно посетили мою лабораторию. Там у меня два жутко талантливых мальчика никак не могут решить одну техническую проблемку. Нужен, так сказать, свежий взгляд со стороны. Я почему-то сразу, как это услышал, так про вас подумал.

Я попытался отвоевать пуговицу, но старый пердун цепко ухватился за неё своими костлявыми пальцами. Того и гляди с мясом выдерет. Самое противное, что я как-то раз прослушал, как его зовут, а потом больше случая познакомиться не было. С тоской взглянув на бутерброды с ветчиной решил, что спасение костюма важнее. Если не соглашусь с ним идти, то этот деятель науки, имени и отчества которого я не знаю, меня тут насмерть заговорит и пуговицу от новенького пиджака оторвёт.

— Куда надо будет подойти? — я сделал последнюю попытку перенести визит в его лабораторию на более позднее время.

— В третий корпус. Тут недалеко. Пойдёмте я вас провожу, — засуетился старый хрыч, подталкивая меня в спину.

Ага, знаю я, где третий корпус.

Прямо в противоположной стороне оттого места, где меня ждут.

Оба "жутко талантливых мальчика", возрастом явно лет под сорок, выглядели неважно. В технических халатах, вымазанных машинным маслом, они тихо грустили над большим верстаком, заваленным шестерёнками серьёзного размера.

— Вот, полюбуйтесь. Из-за простейших технических неполадок посмотрите какой агрегат у нас простаивает, — кузнечиком запрыгал козлобородый деятель науки вокруг жуткого монстра непонятного назначения, — Его вся страна ждёт, да что там страна, весь учёный мир.

Я с сомнением обошёл вокруг диковинного устройства, пытаясь разгадать его предназначение.

Многолопастный вентилятор, диаметром метра в полтора, уходил раструбом в уродливый несимметричный пятиметровый конус, из которого на разной высоте торчали непонятные ручки и трубы.

— Сверхзвуковая мельница с аэрофракционированием, — гордо произнёс козлобородый, встав в позу Ленина, выступающего с броневика.

— И в чём проблема? — поинтересовался я, адресуя свой вопрос в большей степени "мальчикам".

— В редукторе, — горестно вздохнул "мальчишка", что сидел ближе ко мне, — Тот редуктор, что старт выдерживает, оборотов нужных не даёт. Пробовали на оборотистый поменять, так его при пуске порвало. А более прочных в нашем типоразмере нет. За рубежом нужно заказывать.

— А эта штука точно что-то перемолоть сможет? — я уже с большим интересом осмотрел электротехнического монстра, обратив внимание на могучий электродвигатель, размером с хорошую пожарную бочку, — И до какой тонины помол?

— На макете половину микрона выдавали. Можно и тоньше молоть, но тогда фракционирование надо перенастроить, — нехотя произнёс второй замарашка.

— Та-ак. Интересно. На ней сырьё для полупроводников можно перемалывать, или не потянет? Например, кремний, — ткнул я пальцем в сторону установки.

— Кварц мы нормально распускали, а у него по Моосу твёрдость такая же, как у кремния. Оба "семёрки", — подумав, ответил первый.