— Правильно ли я понял, что моё испытание пройдено? — тихо спросил я.

— Несомненно, мой подопечный, — с улыбкой сказал бог таисианов, — и, надо признаться, я очень тобой доволен. Хотя в последнем хлопке не было уже никакой нужды, ты изрядно всех напугал.

— И… это что, всё? Я столько времени здесь пробыл только для того, чтобы два раза хлопнуть в ладоши?

— Ах, мой подопечный, ожидание и самобичевание сделали тебя слишком близоруким, но это не страшно, это пройдет, — сказал Аорташ, соскальзывая с пьедестала и подходя ко мне, — нет, конечно это далеко не всё. Очень удачно получилось, что ты ничего не знал об этом испытании до того, как попал сюда. Всё было в высшей степени естественно, и даже больше, чем ты думаешь.

— И что это должно значить? — недоуменно спросил я.

— По прибытии сюда тебя должны были сразу отвести в нужное место для прохождения испытания. Однако события стали развиваться весьма интересным образом, — довольно сказал он, взяв мою руку в свою и пристально её разглядывая, — я решил позволить им течь своим ходом, чему оказался очень рад, так как мне удалось узнать гораздо больше о тебе, и не только.

— Так всё-таки этот приём, этот хлыст… всё это не было подстроено?

— И да, и нет. Как я уже сказал, цепь событий изменилась, и весьма интересным образом. Это была отличная возможность для меня проверить, как относятся здесь к взрослым таисианам — и очень глупо было бы её упускать. И, стоит сказать, увиденное меня разочаровало. Мне крайне не понравилось, что к новоприбывшим, абсолютно не зная, кто они такие и почему оказались здесь так поздно, относятся с таким неуважением. Порой даже доходя до такого животного проявления превосходства, как придавить ногой беспомощного. И мне крайне не понравилось, что каждого вошедшего незнакомца готовы отхлестать Бичом Страхов наравне с тем, для кого он предназначался. При том, что вопрос можно было решить десятком других, более мягких способов — он, наконец, оторвался от моей руки и снова посмотрел на меня, — и не думай, что они так просто отделаются. Да, от прямого наказания ты их избавил, но у меня есть много окольных путей, чтобы помочь им… покаяться.

— Кстати, раз уж об этом зашла речь — за что тому бедняге определили такое жестокое наказание? — не преминул случаем поинтересоваться я.

— Ну, что ж, раз ты задаёшь такой вопрос, значит, ты готов услышать на него ответ, — ответил Аорташ. Впервые за время нашей беседы он с грустью опустил голову, — во-первых, то, в чем его обвиняли храмовники, правда. Он совершил убийство и попытался украсть людскую реликвию. Причём до этого ему уже приходилось понести наказание за проступок.

Это был весьма сложный таисиан. Судьба у него была гораздо мягче, чем у твоего приятеля Сайраша. Он рос со своей семьёй до полного совершеннолетия, всему учился, ко всему был готов. И, тем не менее, гнев и презрение было основными его эмоциями, своих сородичей он в лучшем случае терпел, а ко всем прочим испытывал жгучую неприязнь. Первоначально он хотел пойти в работорговцы, однако же не сложилось. Я тому поспособствовал, послав ему нужного спутника. Однако вразумить мне его не удалось ни с первого, ни со второго раза. В итоге из-за всех этих проступков Церковь за малым не спустила псов на всех таисианов, что было бы равносильно полному геноциду.

— И что же им помешало? — ошеломлённо спросил я.

— Ты. Ну, вернее, твоя необходимость Совету. Король лично приказал замять это дело.

— И после того, как я винтом пронёсся через Столицу… чуть не убил стражников… они всё равно вели со мной дело, и не было в них ненависти, злобы, затаенной хитрости…

— Вот мы и подошли к истинной сути твоего пребывания здесь. Как ты думаешь, Дамиаш, — он приблизился, между нашими лицами не было и десяти сантиметров, — который из семи смертных пороков самый слабый?

— Не знаю… Наверное, гнев, — наугад сказал я.

— Верно. И какому пороку подвержено больше живых существ, чем всем остальным? — спросил он, подняв палец и чуть цапнув меня коготком по носу.

— Неужели гневу?

— Именно, — Аорташ скользнул мне за спину, кладя руку на плечо, — гордыню, похоть обуздывают, обжорство укрощают, зависти не поддаются, ведь эти грехи сильны, опасны, а что гнев? Да каждый второй его испытывает, и ничего же страшного не происходит. Последнее время пошли даже глупые, но чрезвычайно модные тенденции касательно того, что подавлять гнев в себе крайне вредно. Однако именно из-за того, что гнев так недооценивают, он так опасен. Я… уловил твои воспоминания, которые вспыхивали в тебе перед тем, как ты принимал здесь ключевые решения… Да, в твоём мире, лишённом магии, люди умудрились создать и воплотить в жизнь просто потрясающую философию… Сама по себе ярость не столь опасна, но вот если позволить ей смешаться с весельем, бешеным восторгом, с неудержимым желанием действовать… это ж надо такое выдумать! Да, мой подопечный. Мудрые — вне всякого сомнения, мудрые! — люди, которые это выдумали, понимали, что подобная смесь настолько же притягательная, насколько и отталкивающая, верно? Но всех уроков из этого мира ты всё равно не вынес. Зло нужно понимать для того, чтобы бороться с ним…а не для того, чтобы принять его и стать с ним единым целым. Потому как чем это кончится — ты уже знаешь.

И возвращаясь к насущным вопросам — ты меня очень смутил своей выходкой в Столице. Настоящие таисианы так не поступают. Они терпят, выжидают, планируют, а не ломятся напролом, сметая всё на своем пути. В тебе заключены огромные силы, и давать волю гневу — недопустимая роскошь. Ты должен понимать, что если будешь продолжать вести себя таким образом, то носиться с тобой будут ровно до того момента, пока в тебе есть необходимость. А ведь на кону — будущее нашей расы.

— Но ты же бог. Тебе ведь наверняка и так известно, чем всё кончится? — спросил я, смущённый тем, насколько далеко Аорташ сумел проникнуть в самое сокровенное…

— Отнюдь, — он слегка царапнул моё плечо, убирая руку, — то, что я могу больше, не означает, что я вижу будущее. Поэтому я был крайне обеспокоен твоим состоянием и потому устроил эти испытания. И результатом я доволен. Ты сострадателен, не мстителен, но тебе не хватает сдержанности, знай это! Потому что рано или поздно эту слабость используют против тебя, и ты даже опомниться не успеешь, как из народного героя превратишься во врага всего живого. Помни об этом! А теперь тебе пора.

Аорташ сделал шаг в сторону и растворился лёгкой дымкой. Вслед за ним пропал и его пьедестал. Меня же сзади окликнули. В двери, через которую я сюда попал, стояли Тойди, Кайто и безымянный надсмотрщик и с улыбками на лице махали мне руками.

А я не мог сдвинуться с места. Меня словно сковородой по голове огрели. Неужели со стороны я выгляжу именно так? Психованный, буйный, невменяемый. Не в силах принять столь суровую критику, я опустился на песок совсем без сил. Охранники, верно всё истолковав, подскочили ко мне и подняли на ноги.

— Ничего, ничего страшного, — утешающе шептал Кайто, — исход испытания всегда тем тяжелее, чем больше надежд на тебя возлагает Аорташ. Не расстраивайся, просто прими к сведению и работай над собой. Ведь Аорташ — бог, идеал, и он желает как можно сильнее приблизить к идеалу всех нас. А теперь идём, идём, тебе пора.

Я почти его не слышал. Мне было так обидно, что я изо-всех сил сдерживался, чтобы не заплакать. Мы шли и шли, и поддерживали меня не пример прошлому разу бережно. Наконец, мы остановились около двери в комнату, где я впервые очнулся в этом месте.

— Заходи, ложись и закрывай глаза. Дальше всё произойдет само.

Пустив меня, они, кинув ободряющий взгляд, закрыли за мной дверь. Я не видел смысла спорить и пререкаться: у меня ни на что не осталось сил. Я лёг на спину и закрыл глаза, и в тот же миг почувствовал, как некий якорь, удерживавший меня до того в этом месте, пропал, и меня унесло куда-то далеко-далеко…