— Где мы? — спросил я, тяжело дыша.

— В Иандерфельсе — ответила Мари. Все остальные молча наблюдали за мной.

— Далековато от Визарито, — рассеяно пробормотал я, — и долго я… вот так?

— Сегодня было бы четверо суток, — ответила Матти с улыбкой.

Больше спрашивать ничего не хотелось. Хотелось лишь остаться одному. Мне было ещё хуже, чем на островах Тигрового глаза, когда, очнувшись, я понял, что потерял. Поднявшись на ноги, я спросил:

— Есть здесь место, где можно побыть одному?

— Да, разумеется, — в замешательстве ответила Матти, — мы в гостинице, налево наша с Мари комната, но если тебе нужно…

Я не стал дослушивать. Я был настолько взвинчен, что даже не заметил расстёгнутой куртки, а факт, что я был без обуви, дошел до меня уже в коридоре. Тем не менее, я продолжил свой путь. Дойдя до нужной двери, я вошёл и захлопнул ее за собой. И, сев на кровать, наконец дал волю слезам. Если гнев подавлять плохо, то подавлять горе ещё хуже, не так ли…

Да, Дэмиен, брат наш, не так-то просто даются эти испытания взрослым, ну да что поделать? Раз пожелал того Аорташ, значит, крайняя нужда в том была, обо всех детях своих он печётся, никого не бросает, кто хотя бы каплю верит в него. И всё же он опять совершает главную ошибку — в минуту слабости вместо поддержки друзей он ищет одиночества. Так нельзя. Даже несмотря на то, что он командир. Нас не наняли за деньги, ему не надо доказывать свою силу. Каждый из нас пошел за ним потому, что поверил в него, и ему нет нужды стыдиться своих слабостей. Нужно мягко ему намекнуть об этом. Я поднялся с намерением поговорить с ним.

— Ты куда, — сказал Кермол, порядком огорошенный поведением Дэмиена, — он же попросил оставить его в покое. Дайте ему побыть с самим собой.

— Неправда, — возразила Мари, — что-что, а оставлять его одного сейчас нельзя. Сами говорили, что такое пробуждение должно проходить под присмотром наставников. Нельзя оставлять его одного в таком состоянии.

— Мари права, — сказал дракон, — сейчас Дэмиен очень уязвим, уязвим его разум, некоторые вещи он может неправильно истолковать. Думаю, Фрайсаш может ему помочь. Пусть идёт.

Маттика хмыкнула, но от комментариев воздержалась. Я же, наконец, смог беспрепятственно выйти из комнаты…

Я все никак не мог унять себя. Да почему мне вдруг стало до этого дело? Таисианов все терпеть не могут, мне пришлось защищаться… проклятье, да что я такое несу. Гнев опасен, ядовит, ты проигнорировал этот голос разума, не факт, что подобное не повторится в более опасных условиях, не факт, что из-за твоей ярости не пострадают невиновные…

Раздался стук в дверь.

— Дэмиен, это я, — услышал я Фрайсаша, — прошу тебя, нам надо поговорить.

Я не стал ничего отвечать. Секунд десять спустя Фрайсаш, видимо, истолковав молчание как знак согласия, толкнул дверь и вошёл в комнату. Держа лицо в ладонях, я, тем не менее, слышал, как он прошёл и сел на другую кровать. Еще полминуты я созерцал сначала свои ступни, потом сапоги Фрайсаша, не в силах поднять взгляд. Наконец, всё же решился.

И оторопел. Во взгляде его сквозило участие и понимание. Мне даже пришла в голову мысль, что, будь я младше, он бы уже утешал и успокаивал меня, но я всё же был старше, и он просто ждёт знака, ждёт разрешения проявить сочувствие. Но довольно. Ярость на себя копилась изнутри, и если не дать ей выход, то я просто сойду с ума.

— Скажи мне, Фрайсаш, — я приманил из умывальной бочки немного воды и сделал из нее свою маленькую копию, — кого ты видишь перед собой?

— Я вижу того, у кого достанет сил исполнить договор с Советниками и подарить нам полную свободу, — немедленно ответил ящер, — я вижу командира, хоть и молодого, но мудрого и справедливого. Просто слегка запутавшегося.

— Ну что ж, я очень рад, что ты это видишь. Потому что я вижу только злобную, эгоистичную, не контролирующую свой гнев дрянь!!! — и с этими словами статуэтка изо льда полетела в висевшее около окна зеркало. Смотреть в зеркало было особенно невыносимо: казалось, что гнев и злоба исказили моё лицо, черты стали грубее, лицо осунулось, я стал… отвратителен. И с огромным наслаждением смотрел, как оно разлетается на осколки.

— Дэмиен, прошу тебя, — сказал Фрайсаш, привставая, — мы же в гостинице, тут все вещи казённые. Да и стекло-то в чём перед тобой провинилось?

Он был прав. Вспомнив урок целебной магии из собственных курсов в Краспагене, я направил силу к осколкам, позволив зеркалу стать таким, каким оно себя ещё помнило.

— Возможно, я скажу очевидную для тебя вещь, но не нужно возводить в абсолют всё то плохое, что в тебе есть: видя это и борясь с ним, ты уже пытаешься становиться лучше, — осторожно сказал Фрайсаш, опускаясь обратно на кровать, — не забывай: даже когда стакан наполовину пуст, он всё еще остаётся наполовину полон…

И в самом деле, почему меня это так сильно выбило из колеи? Работа над собой никогда не была простым и лёгким делом: черта характера — не сорняк, который можно вырвать с корнем и бросить прочь за несколько движений. Внезапно раздался стук, и, не дожидаясь разрешения, в комнату вошла, вернее сказать, вкатилась дородная женщина в бежевом платье с белым передником и поварском колпаке.

— Мне показалось, я слышала шум! Здесь что-то разбилось? — без промедления заявила она, мимоходом осматривая — я бы даже сказал, сканируя — комнату.

— Нет, почтенная, — ответил я, мгновенно поняв, что это хозяйка гостиницы, — здесь ничего не разбилось. Вам показалось.

Не поверив мне, хозяйка подошла к зеркалу и внимательно его оглядела. Потом уже с меньшим подозрением посмотрела на окно и стоящую на нём вазу. Не заметив-таки ничего, за что можно было бы предъявить штраф, она развернулась и пошла обратно.

— Если чего разобьёте, — сказала она, обернувшись на выходе, — мало не покажется, обещаю. Это зеркало — указала она на стекло, которое я восстановил несколько секунд назад, — висит здесь уже семь поколений. Лично за него шкуры спущу!

Мы остались одни. Фрайсаш молчал, хотя имел полное право укорить меня сейчас.

— Проклятье! Снова моя несдержанность, — с горечью вздохнул я, — семь поколений. Наверняка там завёлся какой-нибудь дух, из тех, что приносят удачу, они любят такие старинные вещи.

Я подошёл к зеркалу и, прикоснувшись к нему ладонью, вслушался в стекло. Одна из ветвей магии воды включала в себя работу с зеркалами: в конце концов, гладь воды — чем вам не зеркало? Однако специализация эта так же глубока, как, например, биология в целом и анатомия пищеварительного тракта в частности. Внезапно в руке вспыхнула боль. Отдёрнув её, я увидел порез, тянущийся по всей ладони.

— Да, дух есть, — успокоено сказал я, затягивая рану, — сердится, но мстить не станет. Все же мне в эту комнату больше не стоит заходить. Пойдём отсюда…

Через час мы спустились на ужин. Я всё же рассказал коротко команде о причинах, повлекших испытание. Я со страхом ждал укоров, но ни осуждающих взглядов, ни чего-либо другого не было.

— Ничего удивительного, — сказал Алаэрто, — ты сам еще в Столице заметил, что у тебя проблемы с самоконтролем. И если Аорташ решил вмешаться — значит, эта проблема может принять действительно нежелательный оборот. Возьми на вооружение и работай над собой. И не забывай: мы здесь для того, чтобы помочь тебе во всём.

С запозданием, но все же пришёл голод. Да еще какой: казалось, я за пару минут мог опустошить весь стой без чьей-либо помощи. Однако у Фрайсаша на этот счёт было своё мнение. Каждые десять минут он выделял мне определённое количество пищи. Меня это сильно выводило из себя, но я сдерживался: хватит инцидента с зеркалом, да и логика определенная была. За такое время без еды желудок возвращать в нормальный режим лучше было постепенно. Остальные посмеивались, глядя, как я уминаю очередную порцию картофеля с мясом, но всё же помалкивали.