Я покачала головой, не в силах поверить.

— Ты…почему не сказал полиции? Придумал бы, ну, что уснул на работе. Еще что-то…

— Простите, Марина, я человек простой. Пытаюсь заработать себе на обучение. Мне не нужны проблемы. А почему в полиции решили, что стекло треснуло от пожара, и не нашли внутри бутылку с зажигательной смесью — тут уже вам думать.

Я рыдала всю дорогу, пока ехала по полупустому ночному городу домой. И даже тогда, перебирая в уме всех своих недоброжелателей, я почему-то ни на миг не подумала, что к этому мог приложить руку Алекс. Конкуренты — да, обиженные сотрудники — вполне, жена Валеры — тоже как вариант, да и мало ли у успешной девушки, популярной в светской тусовке Харькова, недоброжелателей? Алекс? Нет, ни за что. Я помнила его иным, тем, кем он был пять лет назад. Мужчиной, который даст руку на отсечение, но никогда не обидит таким вот образом. Да в т от момент — страшно подумать — мне почему-то захотелось набрать его номер и дать волю слезам и словам.

Я едва так не сделала. Глаза уже закрыло пеленой слез, огни трассы слились в абстрактное световое пятно, и все, что мне оставалось — припарковаться и отдышаться, вытереть слезы, если я, конечно, не хочу решить свои проблемы автокатастрофой…

Пальцы дрожали над его номером, душа рвалась на части. Я не знала, откуда это дикое желание, как и прежде, склонить голову на его плечо и позволить эмоциям выйти в слезах. Что-то буквально толкало меня: сделай это. Сделай, и все твои проблемы закончатся. Ты не будешь вздрагивать и бояться. Открой ему, как и прежде. Свое сердце. К тому же тебе так этого хочется…

Я со злостью вытерла слезы салфеткой и сорвалась с места, развивая запредельную скорость. Нет, твою мать, этот псих будет последним, к кому я побегу рыдать в жилетку! Не получит он удовольствия от того, что у меня рушится жизнь! Справлюсь сама!

Я уже загнала машину в гараж и шла к подъезду, когда с лавочки поднялся курьер с букетом желтых роз. Бросилась в глаза упаковка — золотая фольга, так похожая на пламя.

— Марина Самохвалова? — Он уже успел узнать меня в лицо. — Распишитесь, пожалуйста. Вам снова цветы.

— Подари своей девчонке, а? — устало махнула рукой. — И не смей меня фотографировать. Подделай мою подпись и вали, я тебя не выдам…

— Я не имею права. К тому же, там что-т о в коробочке и записка…

Я вырвала букет из его рук, достала коробку, похожую на ювелирный футляр. Уже зная, что увижу там совсем не украшение, открыла ее.

Так и есть. Там лежала упаковка спичек. И на записке — убивающая своей банальностью подпись: «с огнем не играют».

…Юлька смотрела на меня, как на ребенка, у которого отняли ведерко в детском саду. Вроде бы и с сочувствием, потрясением, с каким-то странным пониманием — но отчасти снисходительно. Я успокоилась час назад. Перед этим напугав свою подругу истерикой по телефону. Садиться за руль она мне запретила, прислала своего водителя.

Если до этого я жалела о том, что ее муж улетел на конференцию в Европу и не сможет мне помочь сию же минуту, то сейчас уже радовалась, что Димки нет. Я его побаивалась. У него и у новой версии Алекса Крейна был одинаковый взгляд: пронизывающий, темный, выбивающий почву из-под ног и вызывающий чувство паники и дезориентированности. И если собрать отрывочные сведения из того, что говорит о своем втором муже Юлька, это просто дьявол во плоти. Такой же, каким стал мой Александр пять лет спустя…

— Ну подумай сама, что ты предъявишь полиции? Я позвоню полковнику Шнурову, когда настанет утро, попрошу еще раз все хорошенько проверить. Но не нашли они бутылку с зажигательной смесью! Зато нашли сгоревшую проводку…

— Но этот паренек мне сам сказал!

— Паренек, который всегда угощает тебя кофе за свой счет и расцветает, когда ты к ним заходишь? Марин, да когда я запала на Димку еще в свои студенческие годы, я готова была драконов придумать, чтобы удержать его внимание. Мне даже по хрену было на его заскоки. Нет, смотри, мы можем, конечно, прижать этого мальчика. Прямо сейчас дать «фас» полиции. Если об этом попрошу я, боюсь представить, какими методами его будут допрашивать. Он в убийстве Кеннеди признается. Ну а потом что? Беспредел полиции в связи с именем мэра? Хочешь такой участи для человека, который всего лишь хотел тебе понравиться?

— А записки? Когда у меня нашли паленые бренды, которых у меня отродясь не было, он прислал букет. Вот, смотри! Я думала, в названии опечатка! А спички? Ну как не понять?

— Предупреждаю, Марин, привлечь Алекса не выйдет. Я навела вчера справки. Боюсь, с ним не станет связываться даже Дима, особенно перед очередными выборами. Связь олигархов и политики всегда тесная. Против таких людей не идут, понимаешь? Он был как мой покойный муж. Из тех, кто дергает за нити сверху. Скажем так, твой Крейн еще недостаточно сделал для того, чтобы можно было предъявить. А зная таких людей, он будет максимально осторожен, и крайней выйдешь ты.

— Что ты предлагаешь? — я залпом опрокинула шот, скривившись от горечи. — Меня что, некому защитить? Я что, должна буду на все согласиться, пока он не сжег мою квартиру и дом моих родителей?

— Хорошо мужик от тебя голову потерял, если пошел на подобное. Давай так, ты сейчас признайся сама себе, что при всем желании вновь сойтись с Крейном тебя стопарит гордость. Ты не понимаешь, для чего он это делает?

— Понимаю! Он хочет уничтожить меня! За то, что я однажды сама от него ушла…

— А как по мне, твой Алекс этими проделками протягивает тебе руку помощи. Дает возможность обойти гордость. Чтобы ты сняла с себя ответственность за собственное согласие. Поверь, как только ты согласишься, все твои неприятности с налоговой закончатся. Сгоревший товар чудесным образом возместится. И хватит делать вид, что ты не хочешь снова оказаться в его руках!

— Не так я этого хочу! — размазывая по щекам слезы какой-то наигранной, словно притянутой за уши безысходности, ответила я. — Я готова была даже признать ошибку. Сказать о том, что к нему чувствую и никогда не переставала, но Алексу уже ничего этого не надо! Ему нужна не я, ему нужна власть!

— Мужчина такого уровня может демонстрировать свою власть где угодно и на ком угодно. Поэтому ему нужна власть только над тобой. Он когда-то дал тебе целый мир. Отдай ему этот долг и реши для себя, чего хочешь на самом деле!

— Юль, ну если бы все было как-то иначе… не два пальца в пол и «соси». Никаких подстав и сгоревшего магазина! Он ненавидит меня, и что бы я не чувствовала, мне просто страшно…

Юлька сцепила руки в замок, пристально глядя на меня.

— Сейчас успокаивайся и езжай домой, выспись. Три часа ночи! А потом выходи с ним на связь и требуй откровенного разговора. Без угроз и претензий. Да, и не смотри на меня так, заяви о своих опасениях и дай понять, что согласна. Что страх останавливает.

Когда мы с моей подругой перестали понимать друг друга? Когда она перешла на темную сторону с подобными советами? Я опустошенно выдохнула и опустила голову на грудь.

— Сдаться с потрохами? Пусть знает мои болевые и лупит по ним? Юль, он рассмеется мне в лицо, если я признаюсь, что мне страшно. Он только этого и ждет! Какие переговоры с психами?

— Если рассмеется, тогда будем думать, что делать. Но пока это твои догадки. Попробуй спрятать иголки и конструктивно поговорить. Но для начала надо все же выспаться.

Я закрыла глаза. Страх плясал внутри, заворачиваясь в причудливые фигуры, и от этого танца в моей голове происходило что-то странное.

Сердце учащенно билось. То, что я приняла за любопытство, трансформировалось во что-то сильное, будоражащее, запретное, заставляющее кровь кипеть, а все тело — вибрировать натянутой струной.

Юлька права. Хватит пить. Я в каком-то странном неадеквате. И уехать стоит хотя бы для того, чтобы мы не поссорились с Юлькой. Я решила, что она меня не понимает, хотя было странное чувство — не просто понимает, знает точно, о чем говорит, как будто читает мысли и намерения Крейна. И если это так, я еще не проиграла. Возможно, мне удастся изучить бывшего возлюбленного, а нынешнего врага так хорошо, что я сама буду иметь над ним власть.